Филипп. А вот Ковбой и Военная Униформа! Похоже, весь Плотин вышел на улицы!
Голос диктора. Мне кажется, то, что мы видим, говорит само за себя.
Хилари (задумчиво). Глядя на тебя, Филипп, сразу скажешь, что ты был бы сейчас не прочь оказаться в Плотине.
Дезире . Так оно и есть.
Филипп. Да нет, не совсем.
Филипп приглушает звук телевизора, оставляя картинку. Камера отъезжает, и в кадре появляются все четверо, сидящие у телевизора со стаканами в руках.
Филипп. «Тут старым нет пристанища…»
Моррис. Да будет тебе, Филипп, еще не вечер.
Филипп. Нет, среди них я буду чужаком.
Дезире. Это почему же?
Филипп. Эта молодежь (показывая на экран) действительно болеет душой за Сад. Для них это что-то вроде любовной связи. Возьмите хотя бы Чарлза Буна и Мелани. Я бы уж точно не стал так переживать из-за общественных дел. Даже если иногда мне бы этого хотелось. Для меня, если уж честно, политика всегда на заднем плане; это новости, это чуть ли не развлечение. То, что можно включить или выключить, как телевизор. А что меня на самом деле беспокоит, от чего я никак не могу отключиться, это (вздыхает) секс, или смерть, или лысеющий затылок. Интимные вещи. Мы, наше поколение, как-то обособлены, не так ли? Мы проводим четкую границу между жизнью частной и общественной; и то, что для нас важно, что делает нас счастливыми или несчастными, это наш личный мир. Любовь — дело сугубо частное. Собственность — частная. То, что ниже пояса, — интимная сфера. Вот почему молодые радикалы призывают к совокуплению на улицах. Это не просто дешевая шокирующая тактика. Это серьезный революционный лозунг. Слышали песню «Биттлз» «Займемся-ка этим на улице»?..
Дезире . Все это бред сивой кобылы.
Филипп . А?
Дезире . Полный вздор, Филипп. Это тебе нелегальная пресса голову заморочила. Начитался «Эйфория таймс». И, случись революция, кого начнут трахать на улицах, скажи на милость?
Филипп . Кого?
Дезире . Естественно, женщин, хотят они того или нет. Если хочешь знать, каждую ночь в Саду насилуют девушек, только газете «Эйфория таймс» неизвестно слово «изнасилование», поэтому никто об этом и не знает. Любая девушка, которая приходит в Сад ради общего дела, попадает в эту ловушку. И если она не дает, ее обвиняют в буржуазности и в чопорности, а если она идет жаловаться в полицию, там ей говорят, что она имеет то, что заслуживает. А те девушки, которых не трахают против их воли, гнут спину на кухне или возятся с детьми, в то время как мужики собираются компанией и базарят о политике. И ты называешь это революцией? Не надо меня смешить.
Хилари . Правильно! Правильно!
Филипп . Возможно, ты и права, Дезире. Я только хочу сказать, что разрыв между поколениями действительно существует, и все вращается вокруг соотношения общественного и частного. Наше поколение подписалось поя старой либеральной доктриной неприкосновенности личности. Это и составляет великую традицию литературы реализма, и все романы пишутся только об этом. Частная жизнь — на авансцене, а история — это отдаленные раскаты орудийных выстрелов где-то за сценой. А у Джейн Остен даже и выстрелов не слышно. Роман умирает, и мы умираем вместе с ним. Поэтому неудивительно, что я ничего не добился от студентов на своем семинаре по мастерству романной прозы в Эйфорийском университете. Это неподходящее средство для описания их жизненного опыта. У этих детей (показывая на экран) место действия — фильм, а не роман.
Моррис . Да будет тебе, Филипп! Это ты Карла Крупа наслушался.
Филипп . А он говорит толковые вещи.
Моррис . Тот историзм, который он всем навязывает, никак нельзя назвать зрелым. К тому же он малоэстетичен.
Хилари . Я не сомневаюсь, что все это чрезвычайно интересно, но может быть, мы обсудим более житейские вещи? Например, что все мы собираемся делать в ближайшем будущем.
Дезире . Все это бесполезно, Хилари. Если уж они начали — теперь их не остановишь.
Моррис (обращаясь к Филиппу). Парадигмы художественной прозы по сути своей независимы от формы. На структурном уровне не имеет значения, что используется, — слова или образы.
Дезире . «Структурный уровень»! «Парадигмы»! Как они любят эти абстрактные слова! «Историзм»!
Филипп (обращаясь к Моррису). Я не уверен, что это полностью подтверждается. Возьмем, к примеру, проблему концовок.
Дезире . Вот-вот, давайте возьмем!
Филипп . Помнишь тот абзац в «Нортенгерском аббатстве», где Джейн Остен высказывает опасение, что ее читатели уже догадались о приближающейся счастливой концовке романа?
Моррис (кивает). «Беспокойство о будущем, ставшее на этой ступени их романа уделом Генри и Кэтрин, а также всех тех, кому они были дороги, едва ли доступно воображению читателей, которые, по предельной сжатости лежащих перед ними заключительных страниц, уже почувствовали наше совместное приближение к всеобщему благополучию». Конец цитаты.
Филипп . Именно так. И это как раз то, чего писатель не может скрыть, то есть факт, что его книга скоро кончится. Возможно, в наши дни конец будет и несчастливым, но автор не может утаить эту самую сжатость заключительных страниц.
Хилари и Дезире начинают слушать Филиппа , и он становится центром всеобщего внимания.
То есть я хочу сказать, что в мыслях своих вы готовитесь к тому, что роман будет закончен. По мере чтения вы в конце концов осознаете факт, что в книге осталась пара страниц и скоро вы ее закроете. А что касается фильма, то о нем такого не скажешь, особенно в наши дни, когда они стали неоднозначны и более свободны по структуре. Никогда не знаешь, какой кадр будет последним. Фильм продолжается, как продолжается сама жизнь, люди что-то делают, совершают поступки, пьют, разговаривают, а мы смотрим на них, и в любой выбранный режиссером момент — без предупреждения, без всяких объяснений и подведения итогов фильм просто… кончается.
Стоп-кадр. Филипп замирает на полуслове.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68