Библиотека Луки Бомануара
«Дэвид Лодж. Академический обмен»: Независимая Газета; 2000
ISBN 5-86712-075-9
Оригинал: David Loge, “Changing Places”
Перевод: О. Макарова
Аннотация
В основу книги положен банальный, на первый взгляд, сюжет — обмен профессорами американского и британского университетов. Обычно все проходит гладко и рутинно. Однако на этот раз в обмен вовлекаются два антипода, и на противоположных берегах Атлантики происходят события, закручивающие в свой водоворот всех — студентов, коллег и даже жен. Не давая читателю заскучать ни на одной странице, автор приводит его к финалу, который, похоже, удивляет и его самого.
Дэвид ЛОДЖ
АКАДЕМИЧЕСКИЙ ОБМЕН
(Повесть о двух кампусах)
Посвящается Ленни и Присцилле, Стенли и Эйдриен и всем моим друзьям на Западном побережье
Несмотря на то, что ряд мест и событий, о которых идет речь в романе, имеет определенное сходство с реальными местами и событиями, все персонажи, будь то отдельные лица или коллективы, являются вымышленными.
Раммидж и Эйфория — это точки на карте комической планеты, похожей на нашу без точного совпадения и населенной народом, который есть плод авторского воображения.
Перелет
Высоко-высоко в небе над Северным полюсом в первый день 1969 года с суммарной скоростью в две тысячи километров в час стремительно сближались два профессора английской литературы. От стылого разреженного воздуха их защитили герметичные «Боинги», а риск столкновения был сведен к нулю мудрыми устроителями воздушных коридоров. Оба профессора, не будучи знакомы, тем не менее знали друг друга по фамилии. Более того, в тот самый момент между ними происходил академический обмен постами на ближайшие полгода, и во времена неспешных путешествий скрещенье их маршрутов было бы отмечено каким-нибудь интересным человеческим жестом: они могли бы, глядя в телескоп, помахать друг другу с палубы пересекающих Атлантику океанских лайнеров или, что более правдоподобно, вежливо раскланяться из вагонного окна остановившихся рядом поездов, и тот, кто позастенчивей, был бы рад почувствовать, что поезд, наконец, тронулся, и тут же обнаружил бы, что это движется не он, а незнакомец напротив… Но те времена прошли. И оттого, что профессора сидели в самолетах, причем один из них томился от скуки, а другой не мог от страха даже глянуть в окно, а также оттого, что самолеты были друг от друга далеки и не видны невооруженным глазом, пересечение их путей в самой неподвижной точке медленно вращающейся планеты прошло незамеченным для всех — кроме, конечно, повествователя этой, так сказать, дуплексной хроники.
Хитрое словцо «дуплексный» на языке связистов означает «двусторонний» и применяется по отношению к системам, в которых сообщения посылаются одновременно в противоположных направлениях. Если поднапрячься, можно представить себе, что каждый из профессоров английской литературы (кстати, им обоим по сорок лет) соединен с родной землей, рабочим местом и домашним очагом безмерно растяжимой пуповиной, сплетенной из переживаний, ценностей и социальных установок, и эта пуповина тянется до бесконечности и не рвется даже тогда, когда профессор летит по воздуху со скоростью тысяча километров в час. Теперь вообразим, что, пролетая над полярной шапкой, пилоты обоих «Боингов», вопреки инструкциям и техническим возможностям, начинают заниматься веселой акробатикой: летят крест-накрест, заходят в пике, взмывают вверх, закладывают петли — ни дать ни взять спаривающиеся стрижи — и, безнадежно запутав пуповины, чинно продолжают свой путь по заданному маршруту. Так вот что получается: когда профессора, приземлившись в положенном месте, принимаются задело или пускаются в развлечения, любой сигнал, посланный одним из них в края родные, немедленно почувствует другой. Сигнал вернется к отправителю, слегка преобразованный реакцией партнера, и даже может залететь в чужой канал, берущий, кстати, свое начало тут же, рядом. И вот уже система пуповин звенит и вибрирует от колебаний, бегущих в разные концы между двумя профессорами. Поэтому неудивительно, что, поменявшись на полгода местами, они вмешаются один в судьбу другого и отразят, как в зеркале, чужой житейский опыт — при всех различиях в культурах и в характерах, а также в том, как отнеслись они ко всему этому мероприятию.
С высоты нашего привилегированного положения (а место повествователя будет повыше любого из самолетов) одно из таких различий видно сразу. О том, что летящий на запад Филипп Лоу не привык к воздушным путешествиям, двух мнений быть не может — достаточно взглянуть на его напряженную позу и на то, как суетливо благодарит он стюардессу, предложившую ему стакан апельсинового сока. А вот развалившийся в кресле устремленного на восток авиалайнера Моррис Цапп, который хмуро уставился в свой бурбон с тающей в нем льдинкой и жует погашенную (по настоятельной просьбе стюардессы) сигару, — этот воспринимает дальний перелет как дело привычное и утомительное.
Вообще-то Филиппу Лоу раньше летать приходилось. Но столь редко и с такими перерывами, что всякий раз это событие наносит ему травму — потоки страха и спокойствия волнами накатывают на него и доводят до изнеможения всю его натуру. Будучи на земле и собираясь в путь, он радостно предчувствует полет — вот он взмывает ввысь в голубые эмпиреи, устроившись, как в люльке, в самолете, который так естественно парит, как будто сам порожден небесами. Вся эта безмятежность рассеивается в аэропорту, стоит только ему услышать истошный вой реактивных двигателей. В небе самолеты кажутся такими маленькими, а на взлетной полосе — что-то уж слишком большими. А вблизи они должны казаться еще больше — так ведь нет. Вот его самолет, например, который виден из окна, — разве может он вместить всех пассажиров, желающих в него попасть? Войдя в салон через рукав, Филипп укрепляется в своем мнении — ни дать ни взять консервная банка, битком набитая сплетенными человеческими конечностями. Но стоит всем рассесться по местам, и снова воцаряется спокойствие. Сиденья так удобны, что и вставать не хочется, а если уж понадобится — проход всегда свободен… Тихо звучит музыка… Мягко струится свет… Стюардесса предлагает свежие газеты… Багаж в надежном месте где-то в хвосте самолета, а если его там нет, то пассажир тут ни при чем, и в этом-то все и дело. В конце концов, иначе как на самолетах теперь не путешествуют.
И вот лайнер выруливает на взлетную полосу. Филипп выглядывает в окно, и совершенно напрасно — он видит подрагивающие крылья, все эти панели и заклепки, и размытые непогодой надписи, и язычки копоти на обшивке двигателя, и до него постепенно доходит, что он доверил жизнь свою машине, творенью рук людских, подверженному разрушению и тлену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68