Поскольку я ничего не знаю о детях, это мой первый (и единственный) способ — и, похоже, он отлично работает.
Накрывая на стол, я вдруг услышала чириканье мультяшной птицы — и тотчас перенеслась во времени к своему первому настоящему свиданию с Джейсоном. Так что я его тут вкратце набросаю на бумаге.
Через день после нашей встречи мы с Джейсоном зашли в зоомагазин при парке «Ройяль» — он мечтал купить пару желтохохлых какаду, — но в магазине у меня началась аллергия, полились слезы, зачесалась кожа, и мы пустились на поиски аптечного киоска. Я стенографистка в суде, целый день сижу у людей на глазах, поэтому должна прилично выглядеть, а последнее время экзема совсем меня замучила.
В аптеке я разрыдалась. Джейсон спросил, в чем дело, и я сказала ему правду: как обидно, что первое свидание с самым интересным молодым человеком из всех, кого я встречала, началось так неромантично. Он сказал, глупости, и в первый раз меня поцеловал — прямо там, в очереди.
Он так и не купил какаду. Джейсон вместо этого подарил мне трех маленьких резиновых лягушек, выполненных с удивительной точностью. Вскоре они стали Квакушей, Вальтером и Бениханой, тремя новыми обитателями нашей собственной вселенной.
Я, наверное, кажусь вам ненормальной. Сначала жирафы, теперь лягушки… Но разве каждый из нас не создает свой вымышленный мир? Насколько я знаю, многие супружеские пары вырабатывают тайный язык, пусть даже состоящий из всего лишь шутливых названий солонок и перечниц. Со временем наши персонажи обросли столь богатой биографией, что впору было писать про них книги или открывать специальные игрушечные магазины. Для Джейсона они стали отдушиной после долгих лет молчания.
А теперь пора приниматься за обед. Спасибо Барб за ее классные кастрюли и божественную полку со специями.
Суббота, 22.30
Ничего, завтра в полдевятого придет уборщица и расчистит поле боя. Мне и вправду не стоило сажать близнецов за один стол с Реджем: слишком он стар и закостенел, чтобы хорошо себя чувствовать рядом с маленькими детьми. Он терпел как мог, но близнецы вели себя так, что измотали бы и тренера восточногерманской сборной по тяжелой атлетике. Они просто чудовища! Под конец я сдалась, дала ребятишкам желе и утащила смотреть телевизор. Когда вернется Барб, она мне голову оторвет за их дурные манеры.
Зато стоило мне избавиться от детей, как Редж расслабился и приналег на фетуччини с вином. Джейсон всегда уверял, что отец не пьет, но он ошибался, (Что, впрочем, и понятно: Джейсон уже столько времени не видел Реджа.) Редж пил белое вино, а в довершение картины, закончив есть, достал сигарету и закурил, как будто с самого рождения только этим и занимался.
— Начали курить?
— Пора уж. Всегда интересовался, каково это.
— Ну и?…
Он усмехнулся.
— Затягивает.
— Вот видите.
Я стрельнула у него сигарету и затянулась в первый раз за двадцать лет. От никотина приятно кружило голову, прямо как у школьницы. Когда делаешь что-то вместе с Реджем, всегда такое чувство, будто совершаешь тяжкое преступление.
Скоро Редж принялся оплакивать своих сыновей; Кента, безвременно потерянного полубога, и Джейсона. Все три месяца мы только о них и разговаривали. В итоге меня начали терзать смутные подозрения, что и лет через десять темы наших бесед не изменятся.
— Я никак не могу понять, — ныл Редж, — почему самые низкие в мире люди процветают, когда невинным и благоверным достаются сплошные страдания.
— Редж, можно весь вечер или даже всю жизнь провести в поисках ответа на этот вопрос. Нет уравнения, решив которое можно воздать всем по заслугам. Мир есть мир. Его не изменишь. Изменяемо лишь наше отношение к происходящему.
Редж залпом допил вино и поставил бокал на стол.
— Но менять взгляды так сложно, — пожаловался он.
— Конечно, сложно.
Он казался таким печальным. В этом Джейсон похож на отца. Я все спрашивала себя, не аналоги ли Джейсон и Редж? Однако сейчас в лице Реджа появилось что-то новое.
— Редж?
— Да, Хэттер?
— Вы когда-нибудь… когда-нибудь сомневаетесь в том, во что верите?
Он разглядывал меня из-за бокала.
— Задай ты этот вопрос лет десять назад, я бы покраснел и вышвырнул тебя из своего дома или из любого другого. Я бы увидел в тебе ведьму-искусительницу. Я презирал бы тебя. А теперь мне остается только сказать: «Да». Без всяких угрызений совести. На душе тяжело, будто там лежит неподъемная гиря. Я хочу провалиться сквозь землю, как камень на болоте, и покончить со всем этим.
— Редж, я вам сейчас кое-что расскажу, ладно?
— Расскажи, конечно. А о чем?
Я поверить не могла, что сама об этом заговорила.
— Об одной безумной глупости, которую я совершила на прошлой неделе. Я никому про нее не говорила, но если буду молчать и дальше, то просто взорвусь. Вы меня выслушаете?
— Ты же всегда меня слушаешь.
Я поиграла оставшейся в тарелке макарониной, покрытой пармезаном.
— На прошлой неделе я позвонила Крису в Калифорнию, — начала я.
— Он хороший мальчик.
— Да.
— А зачем позвонила?
— Я хотела попросить его… об одном одолжении.
— О каком именно?
— Я попросила Криса дать мне имена и адреса людей, больше всего похожих на Джейсона.
— И?…
— Ну и он нашел… Одного человека в Южной Каролине по имени Терри, которому почти семьдесят пять. И еще одного, Пола, который живет в Бивертоне, штат Орегон.
— А дальше?
— Оказалось, что у этого Пола длинный послужной список: несколько угнанных машин, пойман при продаже краденых микросхем на севере Калифорнии…
— И ты отправилась на встречу с ним, так ведь?
Хэттер, Хэттер, ты же понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет…
Я поехала в Бивертон по автостраде 1-5 — восьмичасовой путь под слепящим солнцем. Темные очки, конечно, забыла на кухне. В штате Вашингтон я начала расклеиваться: еще не доехала до Сиэтла, а на локтях выступила экзема. К тому времени, как я достигла Олимпии, руки будто покрылись высохшей грязью. Почти всю дорогу я плакала. Зрелище не из приятных. Водители во встречных машинах наверняка говорили себе: «Надо же, как сурово обходится с человеком жизнь», — и искренне радовались, что они не на моем месте.
На подъезде к Портленду я остановилась в мотеле и час просидела в облупленной ванной под звуки буйного веселья наверху, пытаясь смыть с себя дорожную пыль и набраться храбрости, прежде чем идти к этому Полу. Я рисовала его живущим в перекошенном фургоне в компании с одноглазым питбулем и девушкой, вооруженной бейсбольной битой и готовой вцепиться в меня ядовитыми зубами. В сущности, я оказалась недалека от истины. О чем, ну о чем я думала? Представьте себе эту картину: какая-то девка, взявшаяся невесть откуда, колотит в потресканную дверь домика в заброшенной части города без четверти десять вечера…
Когда дверь открылась, я потеряла дар речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Накрывая на стол, я вдруг услышала чириканье мультяшной птицы — и тотчас перенеслась во времени к своему первому настоящему свиданию с Джейсоном. Так что я его тут вкратце набросаю на бумаге.
Через день после нашей встречи мы с Джейсоном зашли в зоомагазин при парке «Ройяль» — он мечтал купить пару желтохохлых какаду, — но в магазине у меня началась аллергия, полились слезы, зачесалась кожа, и мы пустились на поиски аптечного киоска. Я стенографистка в суде, целый день сижу у людей на глазах, поэтому должна прилично выглядеть, а последнее время экзема совсем меня замучила.
В аптеке я разрыдалась. Джейсон спросил, в чем дело, и я сказала ему правду: как обидно, что первое свидание с самым интересным молодым человеком из всех, кого я встречала, началось так неромантично. Он сказал, глупости, и в первый раз меня поцеловал — прямо там, в очереди.
Он так и не купил какаду. Джейсон вместо этого подарил мне трех маленьких резиновых лягушек, выполненных с удивительной точностью. Вскоре они стали Квакушей, Вальтером и Бениханой, тремя новыми обитателями нашей собственной вселенной.
Я, наверное, кажусь вам ненормальной. Сначала жирафы, теперь лягушки… Но разве каждый из нас не создает свой вымышленный мир? Насколько я знаю, многие супружеские пары вырабатывают тайный язык, пусть даже состоящий из всего лишь шутливых названий солонок и перечниц. Со временем наши персонажи обросли столь богатой биографией, что впору было писать про них книги или открывать специальные игрушечные магазины. Для Джейсона они стали отдушиной после долгих лет молчания.
А теперь пора приниматься за обед. Спасибо Барб за ее классные кастрюли и божественную полку со специями.
Суббота, 22.30
Ничего, завтра в полдевятого придет уборщица и расчистит поле боя. Мне и вправду не стоило сажать близнецов за один стол с Реджем: слишком он стар и закостенел, чтобы хорошо себя чувствовать рядом с маленькими детьми. Он терпел как мог, но близнецы вели себя так, что измотали бы и тренера восточногерманской сборной по тяжелой атлетике. Они просто чудовища! Под конец я сдалась, дала ребятишкам желе и утащила смотреть телевизор. Когда вернется Барб, она мне голову оторвет за их дурные манеры.
Зато стоило мне избавиться от детей, как Редж расслабился и приналег на фетуччини с вином. Джейсон всегда уверял, что отец не пьет, но он ошибался, (Что, впрочем, и понятно: Джейсон уже столько времени не видел Реджа.) Редж пил белое вино, а в довершение картины, закончив есть, достал сигарету и закурил, как будто с самого рождения только этим и занимался.
— Начали курить?
— Пора уж. Всегда интересовался, каково это.
— Ну и?…
Он усмехнулся.
— Затягивает.
— Вот видите.
Я стрельнула у него сигарету и затянулась в первый раз за двадцать лет. От никотина приятно кружило голову, прямо как у школьницы. Когда делаешь что-то вместе с Реджем, всегда такое чувство, будто совершаешь тяжкое преступление.
Скоро Редж принялся оплакивать своих сыновей; Кента, безвременно потерянного полубога, и Джейсона. Все три месяца мы только о них и разговаривали. В итоге меня начали терзать смутные подозрения, что и лет через десять темы наших бесед не изменятся.
— Я никак не могу понять, — ныл Редж, — почему самые низкие в мире люди процветают, когда невинным и благоверным достаются сплошные страдания.
— Редж, можно весь вечер или даже всю жизнь провести в поисках ответа на этот вопрос. Нет уравнения, решив которое можно воздать всем по заслугам. Мир есть мир. Его не изменишь. Изменяемо лишь наше отношение к происходящему.
Редж залпом допил вино и поставил бокал на стол.
— Но менять взгляды так сложно, — пожаловался он.
— Конечно, сложно.
Он казался таким печальным. В этом Джейсон похож на отца. Я все спрашивала себя, не аналоги ли Джейсон и Редж? Однако сейчас в лице Реджа появилось что-то новое.
— Редж?
— Да, Хэттер?
— Вы когда-нибудь… когда-нибудь сомневаетесь в том, во что верите?
Он разглядывал меня из-за бокала.
— Задай ты этот вопрос лет десять назад, я бы покраснел и вышвырнул тебя из своего дома или из любого другого. Я бы увидел в тебе ведьму-искусительницу. Я презирал бы тебя. А теперь мне остается только сказать: «Да». Без всяких угрызений совести. На душе тяжело, будто там лежит неподъемная гиря. Я хочу провалиться сквозь землю, как камень на болоте, и покончить со всем этим.
— Редж, я вам сейчас кое-что расскажу, ладно?
— Расскажи, конечно. А о чем?
Я поверить не могла, что сама об этом заговорила.
— Об одной безумной глупости, которую я совершила на прошлой неделе. Я никому про нее не говорила, но если буду молчать и дальше, то просто взорвусь. Вы меня выслушаете?
— Ты же всегда меня слушаешь.
Я поиграла оставшейся в тарелке макарониной, покрытой пармезаном.
— На прошлой неделе я позвонила Крису в Калифорнию, — начала я.
— Он хороший мальчик.
— Да.
— А зачем позвонила?
— Я хотела попросить его… об одном одолжении.
— О каком именно?
— Я попросила Криса дать мне имена и адреса людей, больше всего похожих на Джейсона.
— И?…
— Ну и он нашел… Одного человека в Южной Каролине по имени Терри, которому почти семьдесят пять. И еще одного, Пола, который живет в Бивертоне, штат Орегон.
— А дальше?
— Оказалось, что у этого Пола длинный послужной список: несколько угнанных машин, пойман при продаже краденых микросхем на севере Калифорнии…
— И ты отправилась на встречу с ним, так ведь?
Хэттер, Хэттер, ты же понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет…
Я поехала в Бивертон по автостраде 1-5 — восьмичасовой путь под слепящим солнцем. Темные очки, конечно, забыла на кухне. В штате Вашингтон я начала расклеиваться: еще не доехала до Сиэтла, а на локтях выступила экзема. К тому времени, как я достигла Олимпии, руки будто покрылись высохшей грязью. Почти всю дорогу я плакала. Зрелище не из приятных. Водители во встречных машинах наверняка говорили себе: «Надо же, как сурово обходится с человеком жизнь», — и искренне радовались, что они не на моем месте.
На подъезде к Портленду я остановилась в мотеле и час просидела в облупленной ванной под звуки буйного веселья наверху, пытаясь смыть с себя дорожную пыль и набраться храбрости, прежде чем идти к этому Полу. Я рисовала его живущим в перекошенном фургоне в компании с одноглазым питбулем и девушкой, вооруженной бейсбольной битой и готовой вцепиться в меня ядовитыми зубами. В сущности, я оказалась недалека от истины. О чем, ну о чем я думала? Представьте себе эту картину: какая-то девка, взявшаяся невесть откуда, колотит в потресканную дверь домика в заброшенной части города без четверти десять вечера…
Когда дверь открылась, я потеряла дар речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52