А я поживу у Энди. Спокойной ночи.
Она вылетает из комнаты, словно тепловоз, бросивший свой поезд, оставляя Дега в близком к коме состоянии на кровати — его ждет лихорадочный, полный бледно-зеленых кошмаров сон. Будут ли Клэр сниться кошмары — мне неизвестно, но в этом бунгало, если только она в него вернется, ей уже не спать спокойно.
* * *
Завтра навестить Клэр приезжает Тобиас. А меня скоро ждет Рождество — в кругу семьи в Портленде. Отчего мне никак не удается упростить жизнь?
НЕ ЕШЬ СЕБЯ
День, богатый событиями. Дег все еще спит на диване Клэр, не подозревая, как высоко взлетел в ее личном хит-параде «Величайших на свете засранцев». Тем временем Клэр в моей ванной прихорашивается и громко философствует в облаке благоухающего «Живанши» пара, перед целым лотком косметики и аксессуаров, которые я был вынужден приволочь из ее бунгало, напоминающего опустевший детский мешок на День всех святых.
— У каждого в жизни, Энди, есть свой «незнакомец-повелитель» — некто, обладающий, сам того не ведая, странной властью над тобой. Это может быть малый в драных джинсах, подстригающий вашу лужайку, или накрашенная «Макс Фактор'ом» женщина, выдающая вам книги в библиотеке, — в общем, кто-то полузнакомый… Но если однажды, придя домой, вы обнаружите на автоответчике его послание: «Плюнь на все. Я тебя люблю. Поехали со мной во Флориду», — вы пойдете за ним, и точка. Для тебя это блондинка-кассирша из «Йенсена», так? Ты сам говорил. Для Дега, вероятно, Элвисса (Элвисса — близкая подруга Клэр)… а мне, на мою беду, — она выходит из ванной и, склонив голову набок, вдевает сережку, — достался Тобиас. Нет в жизни справедливости, Энди. Ни капельки справедливости.
ХЛЕБА И КЛИПОВ: лозунг людей электронного века. За ним стоит склонность считать деятельность политических партий загнившим пережитком, чем-то давно уже непродуктивным, абсолютно непригодным для разрешения современных социальных проблем, а в некоторых случаях — просто-напросто опасным.
АБСТИНЕНЦИЯ ИЗБИРАТЕЛЕЙ: попытка — впрочем, тщетная — выразить свое недовольство существующей политической системой путем неучастия в выборах.
Тобиас — несчастье Клэр, наваждение, проживающее в Нью-Йорке, а в данный момент уже находящееся на пути из лос-анджелесского аэропорта. Он наш ровесник, такой же выпускник частной школы, как и Аллан, братец Клэр, происходит из какого-то гетто для богатых на Восточном побережье, как там бишь оно называется… Нью-Рошелл? Шейкер-Хайтс? Дариен? Уэстмаунт? Лейк-Форест? Один черт. Работа у Тобиаса связана с деньгами и банками — кто он, фиг его знает, сами забываем спустя секунду после того, как он начинает на вечеринках рассказывать о своей работе. Изъясняется он на занудном канцелярском жаргоне «смерть мухам». Ничуть не стесняется захаживать в идиотские ресторанчики с «тематической» кухней и вымученными (сплошь имена собственные) названиями, вроде «У Мактакки» или «У О'Дули». Ему известны все вариации и нюансы туфель с кисточками («Я бы никогда не стал носить твои ботинки, Энди. Они прошиты по типу мокасин. Это чересчур легкомысленно»).
Неудивительно, что он помешан на само— и прочем контроле. Считает себя всеведущим. В шутливом настроении предлагает заасфальтировать Аляску или расколошматить атомными бомбами Иран. Заимствуя фразу из одной популярной песни — он верен до гроба Банку Америки. Он выкинул за ненадобностью часть своей личности, он гну-у-усен.
Но внешность у;Тобиаса сногсшибательная — хоть в цирке его показывай, так что мы с Дегом тихо завидуем. Если Тобиас как-нибудь в полночь замешкается на тротуаре в центре города — возникнет пробка. Средних американцев с заурядной внешностью такая наружность сильно подавляет. «Он бы мог вообще не работать, если бы только захотел, — говорит Дег. — Нет в жизни справедливости». Что-то в Тобиасе есть такое, от чего люди вечно вздыхают по его поводу: «Нет в жизни справедливости».
С Клэр они повстречались несколько месяцев назад у Брендона дома, в Вест-Голливуде. Собирались пойти втроем на концерт «Волл-оф-Вуду», но Тобиас с Клэр так туда и не дошли, завернув вместо этого в кофейный бар «Ява», где Тобиас весь вечер разглагольствовал не закрывая рта, а Клэр на него пялилась. Позже Тобиас выставил Брендона из его собственной квартиры. «Я не слышала ни единого слова из того, что он наговорил за весь вечер, — утверждает Клэр. — С тем же успехом он мог бы читать меню задом наперед. Но профиль у него, скажу я вам… Умереть на месте».
Они провели вместе ночь, а на следующее утро Тобиас ворвался в спальню, вальсируя с охапкой из ста длиннющих роз, и разбудил Клэр, нежно опуская розы ей на лицо, одну за другой. Как только она окончательно проснулась, он обрушил на нее Ниагару лепестков и стеблей — когда Клэр рассказала об этом нам с Дегом, даже мы сочли этот жест восхитительным.
— Наверно, это был самый романтический момент за всю мою жизнь, — сказала Клэр. — Интересно, можно ли умереть от роз? От наслаждения? Короче, в то же утро сидим мы в машине, едем на фермерскую ярмарку в Фэрфаксе, чтобы на свежем воздухе, в компании туристов и голубей позавтракать и поразгадывать кроссворд в «Лос-Анджелес тайме». И тут на бульваре Ла-Сьенега я вижу здоровенный фанерный щит с надписью, выведенной пульверизатором: «100 роз = всего 9,99 долл.», и сердце мое падает, словно труп с камнем на шее, скинутый в реку Гудзон. Тобиас аж сполз с сиденья. Но дальше — хуже. Горит красный, и тут мужик из ларька подходит к машине и говорит что-то наподобие: «Мистер Тобиас! Мой лучший клиент! Вам очень повезло, юная леди, что вы всегда получаете наши цветы от мистера Тобиаса!» Как вы можете себе представить, завтрак был испорчен.
Ну ладно, ладно. Я не вполне объективен. Но больно уж это весело — топтать Тобиаса. А главное, легко. Он для меня олицетворяет всех представителей моего поколения, которые извели все, что в них было хорошего, на зарабатывание денег и отдают свои голоса тем, кто принесет им шальные бабки. Они досыта кормятся отбросами в придонных сферах — в маркетинге, земельных спекуляциях, крючкотворстве и биржевом брокерстве. И вот-вот лопнут от самодовольства. Они кажутся себе орлами, сооружающими огромные гнезда из дубовых ветвей и гигантского тростника; но на деле скорее напоминают местных калифорнийских орлов, тех, что строят гнезда из негодных деталей, похожих на объедки сандвичей с проросшей пшеницей (ржавые аппендиксы выхлопных труб, больные грыжей колеса), из обломков автокатастроф с меридианов выгоревшей травы вдоль шоссе Санта-Моника; пластиковых садовых стульев, крышек от сумок-термосов и сломанных лыж — дешевых, вульгарных, токсичных предметов, которые либо мгновенно разлагаются, либо пребудут неизменными в сути своей, пока наша галактика не вспыхнет сверхнрвой звездой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Она вылетает из комнаты, словно тепловоз, бросивший свой поезд, оставляя Дега в близком к коме состоянии на кровати — его ждет лихорадочный, полный бледно-зеленых кошмаров сон. Будут ли Клэр сниться кошмары — мне неизвестно, но в этом бунгало, если только она в него вернется, ей уже не спать спокойно.
* * *
Завтра навестить Клэр приезжает Тобиас. А меня скоро ждет Рождество — в кругу семьи в Портленде. Отчего мне никак не удается упростить жизнь?
НЕ ЕШЬ СЕБЯ
День, богатый событиями. Дег все еще спит на диване Клэр, не подозревая, как высоко взлетел в ее личном хит-параде «Величайших на свете засранцев». Тем временем Клэр в моей ванной прихорашивается и громко философствует в облаке благоухающего «Живанши» пара, перед целым лотком косметики и аксессуаров, которые я был вынужден приволочь из ее бунгало, напоминающего опустевший детский мешок на День всех святых.
— У каждого в жизни, Энди, есть свой «незнакомец-повелитель» — некто, обладающий, сам того не ведая, странной властью над тобой. Это может быть малый в драных джинсах, подстригающий вашу лужайку, или накрашенная «Макс Фактор'ом» женщина, выдающая вам книги в библиотеке, — в общем, кто-то полузнакомый… Но если однажды, придя домой, вы обнаружите на автоответчике его послание: «Плюнь на все. Я тебя люблю. Поехали со мной во Флориду», — вы пойдете за ним, и точка. Для тебя это блондинка-кассирша из «Йенсена», так? Ты сам говорил. Для Дега, вероятно, Элвисса (Элвисса — близкая подруга Клэр)… а мне, на мою беду, — она выходит из ванной и, склонив голову набок, вдевает сережку, — достался Тобиас. Нет в жизни справедливости, Энди. Ни капельки справедливости.
ХЛЕБА И КЛИПОВ: лозунг людей электронного века. За ним стоит склонность считать деятельность политических партий загнившим пережитком, чем-то давно уже непродуктивным, абсолютно непригодным для разрешения современных социальных проблем, а в некоторых случаях — просто-напросто опасным.
АБСТИНЕНЦИЯ ИЗБИРАТЕЛЕЙ: попытка — впрочем, тщетная — выразить свое недовольство существующей политической системой путем неучастия в выборах.
Тобиас — несчастье Клэр, наваждение, проживающее в Нью-Йорке, а в данный момент уже находящееся на пути из лос-анджелесского аэропорта. Он наш ровесник, такой же выпускник частной школы, как и Аллан, братец Клэр, происходит из какого-то гетто для богатых на Восточном побережье, как там бишь оно называется… Нью-Рошелл? Шейкер-Хайтс? Дариен? Уэстмаунт? Лейк-Форест? Один черт. Работа у Тобиаса связана с деньгами и банками — кто он, фиг его знает, сами забываем спустя секунду после того, как он начинает на вечеринках рассказывать о своей работе. Изъясняется он на занудном канцелярском жаргоне «смерть мухам». Ничуть не стесняется захаживать в идиотские ресторанчики с «тематической» кухней и вымученными (сплошь имена собственные) названиями, вроде «У Мактакки» или «У О'Дули». Ему известны все вариации и нюансы туфель с кисточками («Я бы никогда не стал носить твои ботинки, Энди. Они прошиты по типу мокасин. Это чересчур легкомысленно»).
Неудивительно, что он помешан на само— и прочем контроле. Считает себя всеведущим. В шутливом настроении предлагает заасфальтировать Аляску или расколошматить атомными бомбами Иран. Заимствуя фразу из одной популярной песни — он верен до гроба Банку Америки. Он выкинул за ненадобностью часть своей личности, он гну-у-усен.
Но внешность у;Тобиаса сногсшибательная — хоть в цирке его показывай, так что мы с Дегом тихо завидуем. Если Тобиас как-нибудь в полночь замешкается на тротуаре в центре города — возникнет пробка. Средних американцев с заурядной внешностью такая наружность сильно подавляет. «Он бы мог вообще не работать, если бы только захотел, — говорит Дег. — Нет в жизни справедливости». Что-то в Тобиасе есть такое, от чего люди вечно вздыхают по его поводу: «Нет в жизни справедливости».
С Клэр они повстречались несколько месяцев назад у Брендона дома, в Вест-Голливуде. Собирались пойти втроем на концерт «Волл-оф-Вуду», но Тобиас с Клэр так туда и не дошли, завернув вместо этого в кофейный бар «Ява», где Тобиас весь вечер разглагольствовал не закрывая рта, а Клэр на него пялилась. Позже Тобиас выставил Брендона из его собственной квартиры. «Я не слышала ни единого слова из того, что он наговорил за весь вечер, — утверждает Клэр. — С тем же успехом он мог бы читать меню задом наперед. Но профиль у него, скажу я вам… Умереть на месте».
Они провели вместе ночь, а на следующее утро Тобиас ворвался в спальню, вальсируя с охапкой из ста длиннющих роз, и разбудил Клэр, нежно опуская розы ей на лицо, одну за другой. Как только она окончательно проснулась, он обрушил на нее Ниагару лепестков и стеблей — когда Клэр рассказала об этом нам с Дегом, даже мы сочли этот жест восхитительным.
— Наверно, это был самый романтический момент за всю мою жизнь, — сказала Клэр. — Интересно, можно ли умереть от роз? От наслаждения? Короче, в то же утро сидим мы в машине, едем на фермерскую ярмарку в Фэрфаксе, чтобы на свежем воздухе, в компании туристов и голубей позавтракать и поразгадывать кроссворд в «Лос-Анджелес тайме». И тут на бульваре Ла-Сьенега я вижу здоровенный фанерный щит с надписью, выведенной пульверизатором: «100 роз = всего 9,99 долл.», и сердце мое падает, словно труп с камнем на шее, скинутый в реку Гудзон. Тобиас аж сполз с сиденья. Но дальше — хуже. Горит красный, и тут мужик из ларька подходит к машине и говорит что-то наподобие: «Мистер Тобиас! Мой лучший клиент! Вам очень повезло, юная леди, что вы всегда получаете наши цветы от мистера Тобиаса!» Как вы можете себе представить, завтрак был испорчен.
Ну ладно, ладно. Я не вполне объективен. Но больно уж это весело — топтать Тобиаса. А главное, легко. Он для меня олицетворяет всех представителей моего поколения, которые извели все, что в них было хорошего, на зарабатывание денег и отдают свои голоса тем, кто принесет им шальные бабки. Они досыта кормятся отбросами в придонных сферах — в маркетинге, земельных спекуляциях, крючкотворстве и биржевом брокерстве. И вот-вот лопнут от самодовольства. Они кажутся себе орлами, сооружающими огромные гнезда из дубовых ветвей и гигантского тростника; но на деле скорее напоминают местных калифорнийских орлов, тех, что строят гнезда из негодных деталей, похожих на объедки сандвичей с проросшей пшеницей (ржавые аппендиксы выхлопных труб, больные грыжей колеса), из обломков автокатастроф с меридианов выгоревшей травы вдоль шоссе Санта-Моника; пластиковых садовых стульев, крышек от сумок-термосов и сломанных лыж — дешевых, вульгарных, токсичных предметов, которые либо мгновенно разлагаются, либо пребудут неизменными в сути своей, пока наша галактика не вспыхнет сверхнрвой звездой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51