Из пузырька я выуживаю пять оранжевых таблеток транквилизатора «Ксанакс» по полмиллиграмма, выжидаю время, соответствующее «периоду отлива», после чего возвращаюсь к Клэр, где размалываю таблетки в ступке для специй и высыпаю получившийся порошок а Дегову водку с соком. «М-да, Дег. Вид у тебя раздрызганный, ну ничего, за тебя». Мы чокаемся (я — минералкой). Наблюдая, как он заглатывает напиток, я осознаю — совесть бьет меня по загривку электрошоком, — что переусердствовал с дозой и, вместо того чтобы помочь человеку просто расслабиться (как намеревался), содействовал его превращению в неодушевленный предмет (спустя минут пятнадцать). Клэр об этом лучше не заикаться.
— Дегмар, мой подарок, пожалуйста, — произносит Клэр фальшивым, исполненным синтетической бодрости голоском, за которым скрывается обеспокоенность его аварийным состоянием.
— Всему свое время, милые мои маленькие везунчики, — говорит Дег, кренясь на стуле, — всему свое время. Дайте отдохнуть секунду. — Отпив по глоточку, мы осматриваем норку Клэр. — Клэр, твой дом, как всегда, безупречен и очарователен.
— Батюшки, спасибо, Дег. — В словах Дега Клэр чудится высокомерие, хотя мы с ним на самом деле всегда восхищались ее вкусом: в этом бунгало, обставленном кучей фамильного добра, которое она урвала при многочисленных разводах папеньки и маменьки, в миллион раз больше вкуса, чем в наших домах.
Ради нужного ей эффекта Клэр готова на все («Мой дом должен быть идеальным»). К примеру, она убрала ковер — обнажив деревянный пол, который она вручную отциклевала, покрыла лаком и усеяла персидскими ковриками и мексиканскими циновками. Вдоль задрапированных тканью стен стоят старинные посеребренные кувшины и вазы (блошиный рынок округа Оранж). Адирондакскиесадовые стулья из каскарской ивы, с подушечками из провансальского набивного шелка.
АРХИТЕКТУРНОЕ НЕСВАРЕНИЕ: почти навязчивая потребность жить в стильной обстановке. Культовые объекты — черно-белые художественные фотографии в рамках (желательно — авторства Дианы Арбус); упрощенная сосновая мебель; матово-черные продукты высокой технологии: телевизор, стерео, телефоны; галогеновое освещение; лампа, стул или стол в стиле пятидесятых; свежесрезанные цветы с замысловатыми названиями.
ЯПОНСКИЙ МИНИМАЛИЗМ: стиль интерьера, к которому склонно большинство летунов — родства не помнящих молодых людей, вечно меняющих место работы.
У Клэр чудный домик, но одна деталь меня здорово нервирует: десятки пар — настоящая гора — оленьих рогов, которые, сцепившись в хрупкую окостеневшую гроздь, лежат в соседней с кухней комнате. Комната, которой положено быть столовой, напоминает склеп и до смерти пугает всяких там сантехников и слесарей, приходящих, если надо, что-нибудь починить.
Это коллекционерское безумие началось у Клэр несколько месяцев назад, когда она «выкупила на свободу» гору оленьих рогов у соседей, распродававших пожитки перед отъездом. Спустя несколько дней Клэр оповестила нас с Дегом, что совершила некий обряд, позволивший душам загубленных животных отлететь на небо. В чем состоял обряд — она не распространялась.
Вскоре процесс «освобождения» превратился в легкое наваждение. Теперь Клэр спасает рога, помещая в «Дезерт сан» объявления следующего содержания: «Местной художнице требуются для работы оленьи рога. Просьба звонить по тел. 323…» В девяти случаях из десяти откликается женщина по имени Верна, с накрученными на бигуди волосами, которая говорит Клэр, жуя антиникотиновую жвачку: «Милочка, на резчицу по кости вы что-то не похожи, но моего подлеца черти унесли, так что ладно уж, забирайте эти ерундовины. Все равно я никогда их терпеть не могла».
— Ну-с, Дег, — потянувшись к его бумажным пакетам, говорю я. — Что ты мне привез?
— Руки прочь! — огрызается Дег и быстро добавляет: — Терпение, терпение. Прошу. — Порывшись в пакете, он что-то сует мне в руки. Что именно, я даже не успеваю разглядеть. — Un cadeau pour toi.
У меня в руках свернутый старинный ремень, на котором вышито бисером: «Большой каньон».
— Дег! Это просто класс! Настоящие сороковые.
_ Так и знал, что тебе понравится. А теперь для mademoiselle… — Извернувшись, Дег что-то протягивает Клэр: баночку из-под майонеза «Мирекл вип» с отодранной этикеткой, наполненную чем-то зеленым. — Пожалуй, это гордость моей коллекции талисманов.
_ Mille tendresses, Дег, — глядя на нечто, напоминающее гранулированный кофе, только почему-то оливкового цвета, произносит Клэр. — Но что это? Зеленый песок? — Она показывает склянку мне, потом встряхивает ее. — Ума не приложу. Нефрит?
— Нет, не нефрит.
Противные мурашки пробегают у меня по спине.
— Дег, ты случайно не в Нью-Мексико это добыл, а?
— Очень тепло, Энди. Так ты знаешь, что это?
— У меня предчувствие.
— Ишь какой сообразительный.
— Прекратите свои мужские штучки — лучше объясните, что это за фигня! — требует Клэр. — Мне надоело улыбаться — челюсть сводит.
Я прошу у Клэр позволения взглянуть на подарок; она протягивает мне баночку, но Дег пытается вырвать ее у меня из рук. Похоже, коктейль начинает действовать.
— Надеюсь, он все-таки не радиоактивный, а, Дег?
— Радиоактивный?! — взвизгивает Клэр. Дег вздрагивает, от неожиданности роняет склянку, и та разбивается. В мгновение ока бесчисленные стекловидные зеленые бусины разлетаются, как злющие осы из гнезда, рассыпаясь повсюду — скачут по полу, закатываются в щели, в складки покрывала, в кадку с фикусом — повсюду.
— Дег, какого черта?! Теперь убирай все это сам. Чтоб у меня в доме твоего песка не было!
— Это тринитит, — мямлит Дег, скорее разочарованный, чем обиженный. — Он из Аламогордо, где провели первое ядерное испытание. Жар был такой сильный, что переплавил песок в новую субстанцию. А баночку я купил в магазине дамской одежды, в отделе сопутствующих товаров.
— Боже! Это плутоний! Ты притащил в мой дом плутоний! Кретин! Теперь здесь все заражено. — У нее перехватывает дыхание. — Я больше не могу здесь жить! Придется переехать! Мой идеальный маленький домик… я живу в радиоактивном могильнике… — Клэр в своих танкетках мечется как курица, ее бледное лицо раскраснелось, но она пока еще воздерживается от прямых обвинений в адрес быстро увядающего Дега.
Я тупо пытаюсь ее урезонить:
— Успокойся, Клэр. Взрыв был почти пятьдесят лет назад. Эта хреновина теперь безвредна…
— Иди ты знаешь куда со своей безвредностью, мистер Всезнайка. Ты же сам в нее не веришь! Прям такой ты наивный — да никто не верит правительству. Это дерьмо — смерть на ближайшие четыре с половиной миллиарда лет.
Дег, полусонный, мямлит с кровати:
— Не кипятись, Клэр. Бусины свое наполовину отжили. Они чистые.
— А ты, пока весь мой дом не будет дезактивирован, даже не смей слова мне сказать, Франкенштейново ты чудовище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Дегмар, мой подарок, пожалуйста, — произносит Клэр фальшивым, исполненным синтетической бодрости голоском, за которым скрывается обеспокоенность его аварийным состоянием.
— Всему свое время, милые мои маленькие везунчики, — говорит Дег, кренясь на стуле, — всему свое время. Дайте отдохнуть секунду. — Отпив по глоточку, мы осматриваем норку Клэр. — Клэр, твой дом, как всегда, безупречен и очарователен.
— Батюшки, спасибо, Дег. — В словах Дега Клэр чудится высокомерие, хотя мы с ним на самом деле всегда восхищались ее вкусом: в этом бунгало, обставленном кучей фамильного добра, которое она урвала при многочисленных разводах папеньки и маменьки, в миллион раз больше вкуса, чем в наших домах.
Ради нужного ей эффекта Клэр готова на все («Мой дом должен быть идеальным»). К примеру, она убрала ковер — обнажив деревянный пол, который она вручную отциклевала, покрыла лаком и усеяла персидскими ковриками и мексиканскими циновками. Вдоль задрапированных тканью стен стоят старинные посеребренные кувшины и вазы (блошиный рынок округа Оранж). Адирондакскиесадовые стулья из каскарской ивы, с подушечками из провансальского набивного шелка.
АРХИТЕКТУРНОЕ НЕСВАРЕНИЕ: почти навязчивая потребность жить в стильной обстановке. Культовые объекты — черно-белые художественные фотографии в рамках (желательно — авторства Дианы Арбус); упрощенная сосновая мебель; матово-черные продукты высокой технологии: телевизор, стерео, телефоны; галогеновое освещение; лампа, стул или стол в стиле пятидесятых; свежесрезанные цветы с замысловатыми названиями.
ЯПОНСКИЙ МИНИМАЛИЗМ: стиль интерьера, к которому склонно большинство летунов — родства не помнящих молодых людей, вечно меняющих место работы.
У Клэр чудный домик, но одна деталь меня здорово нервирует: десятки пар — настоящая гора — оленьих рогов, которые, сцепившись в хрупкую окостеневшую гроздь, лежат в соседней с кухней комнате. Комната, которой положено быть столовой, напоминает склеп и до смерти пугает всяких там сантехников и слесарей, приходящих, если надо, что-нибудь починить.
Это коллекционерское безумие началось у Клэр несколько месяцев назад, когда она «выкупила на свободу» гору оленьих рогов у соседей, распродававших пожитки перед отъездом. Спустя несколько дней Клэр оповестила нас с Дегом, что совершила некий обряд, позволивший душам загубленных животных отлететь на небо. В чем состоял обряд — она не распространялась.
Вскоре процесс «освобождения» превратился в легкое наваждение. Теперь Клэр спасает рога, помещая в «Дезерт сан» объявления следующего содержания: «Местной художнице требуются для работы оленьи рога. Просьба звонить по тел. 323…» В девяти случаях из десяти откликается женщина по имени Верна, с накрученными на бигуди волосами, которая говорит Клэр, жуя антиникотиновую жвачку: «Милочка, на резчицу по кости вы что-то не похожи, но моего подлеца черти унесли, так что ладно уж, забирайте эти ерундовины. Все равно я никогда их терпеть не могла».
— Ну-с, Дег, — потянувшись к его бумажным пакетам, говорю я. — Что ты мне привез?
— Руки прочь! — огрызается Дег и быстро добавляет: — Терпение, терпение. Прошу. — Порывшись в пакете, он что-то сует мне в руки. Что именно, я даже не успеваю разглядеть. — Un cadeau pour toi.
У меня в руках свернутый старинный ремень, на котором вышито бисером: «Большой каньон».
— Дег! Это просто класс! Настоящие сороковые.
_ Так и знал, что тебе понравится. А теперь для mademoiselle… — Извернувшись, Дег что-то протягивает Клэр: баночку из-под майонеза «Мирекл вип» с отодранной этикеткой, наполненную чем-то зеленым. — Пожалуй, это гордость моей коллекции талисманов.
_ Mille tendresses, Дег, — глядя на нечто, напоминающее гранулированный кофе, только почему-то оливкового цвета, произносит Клэр. — Но что это? Зеленый песок? — Она показывает склянку мне, потом встряхивает ее. — Ума не приложу. Нефрит?
— Нет, не нефрит.
Противные мурашки пробегают у меня по спине.
— Дег, ты случайно не в Нью-Мексико это добыл, а?
— Очень тепло, Энди. Так ты знаешь, что это?
— У меня предчувствие.
— Ишь какой сообразительный.
— Прекратите свои мужские штучки — лучше объясните, что это за фигня! — требует Клэр. — Мне надоело улыбаться — челюсть сводит.
Я прошу у Клэр позволения взглянуть на подарок; она протягивает мне баночку, но Дег пытается вырвать ее у меня из рук. Похоже, коктейль начинает действовать.
— Надеюсь, он все-таки не радиоактивный, а, Дег?
— Радиоактивный?! — взвизгивает Клэр. Дег вздрагивает, от неожиданности роняет склянку, и та разбивается. В мгновение ока бесчисленные стекловидные зеленые бусины разлетаются, как злющие осы из гнезда, рассыпаясь повсюду — скачут по полу, закатываются в щели, в складки покрывала, в кадку с фикусом — повсюду.
— Дег, какого черта?! Теперь убирай все это сам. Чтоб у меня в доме твоего песка не было!
— Это тринитит, — мямлит Дег, скорее разочарованный, чем обиженный. — Он из Аламогордо, где провели первое ядерное испытание. Жар был такой сильный, что переплавил песок в новую субстанцию. А баночку я купил в магазине дамской одежды, в отделе сопутствующих товаров.
— Боже! Это плутоний! Ты притащил в мой дом плутоний! Кретин! Теперь здесь все заражено. — У нее перехватывает дыхание. — Я больше не могу здесь жить! Придется переехать! Мой идеальный маленький домик… я живу в радиоактивном могильнике… — Клэр в своих танкетках мечется как курица, ее бледное лицо раскраснелось, но она пока еще воздерживается от прямых обвинений в адрес быстро увядающего Дега.
Я тупо пытаюсь ее урезонить:
— Успокойся, Клэр. Взрыв был почти пятьдесят лет назад. Эта хреновина теперь безвредна…
— Иди ты знаешь куда со своей безвредностью, мистер Всезнайка. Ты же сам в нее не веришь! Прям такой ты наивный — да никто не верит правительству. Это дерьмо — смерть на ближайшие четыре с половиной миллиарда лет.
Дег, полусонный, мямлит с кровати:
— Не кипятись, Клэр. Бусины свое наполовину отжили. Они чистые.
— А ты, пока весь мой дом не будет дезактивирован, даже не смей слова мне сказать, Франкенштейново ты чудовище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51