Он пытливо заглянул в его лицо и встретил открытый честный взгляд молодого офицера. Голубые и очень ясные глаза сверкали под гладким широким лбом. Тогда он успокоился, снова сел в кресло и сложил руки на животе.
- А как вы полагаете, сударь, - спросил он, полузакрыв глаза, - наши воинские силы могут оказать приличное сопротивление противнику? Сколько у меня солдат, вы знаете?
Офицер молчал. Тогда главнокомандующий взял офицера за плечо двумя пальцами и приблизил свое бледное лицо к его юношескому пухлому лицу.
- У меня, сударь, - хрипло сказал он, раскачивая его взад и вперед, тысяча двести конных и две с половиной тысячи пехоты! Вот и все, что у меня, сударь, есть. Непобедимое воинство премудрой матери нашей только что из Варшавы отбыть изволило. Мы же сейчас с нашей горсточкой не только репрессалии против злодеев чинить не можем, но и сами в своей жизни не довольно уверены.
Он посмотрел в лицо Державина, ожидая встретить тревогу и недоверие, и вдруг осекся, увидев тот же открытый и честный взгляд, с которым юнец только что говорил о непобедимом воинстве императрицы. Он отпустил плечо Державина и снова сел в кресло.
- Ну, а если бы, - сказал он устало, как будто засыпая, - я доверил вам всю силу воинскую, какой бы совет вы мне дали, сударь?
Державин поднял голову, и глаза его сверкнули. Несколько секунд он молчал, потом военным, четко рассчитанным движением шагнул вперед к стенной карте, и его пальцы как по клавишам заскользили по географическим обозначениям.
- Немедленно, - сказал он трубным голосом, не оборачиваясь и не глядя на Бибикова, - оставить в Казани самое небольшое количество войск на случай осады и двигаться к Оренбургу...
- Так, так, - сказал Бибиков и покачал головой, - преизрядно, дальше.
- В Оренбурге, соединившись с войсками генерала Райнсдорпа, снять осаду и, разбив злодеев, следовать по степи и далее по левому притоку Волги, повсеместно давая баталии и очищая крепости от злодейских сил.
- Так, так, - покачал головой главнокомандующий, - дальше.
- Подойти к Самаре и, соединившись с войсками коменданта сего города... - Державин разгорячился, глаза его сверкали, он прикрыл правой рукой половину Волги. - Двигаться к верховью, разоряя злодейские гнезда и чиня всюду суд и расправу.
- Так, - сказал Бибиков и вдруг поднялся с места, - Самара, друг мой, взята три дня тому назад, а комендант, с которым вы хотели соединиться, повешен на городской площади. Идемте в мой кабинет, я вам покажу реляцию.
VIII
Ночью секретаря главнокомандующего разбудил звон колокольчика. Он был приучен спать одетым и поэтому явился сейчас же.
Бибиков, нечесаный и неряшливый, сидел в кресле и играл гусиным пером. На нем был халат, надетый на голое тело, и на ногах мягкие туфли.
Секретарь вошел и, как обычно, остановился сзади кресла. Бибиков, не обращая на него внимания, продолжал играть пером, и сухие губы его неслышно шевелились. По груде исписанных бумаг и наполовину пустому графину с лимонной водой секретарь сейчас же понял, что главнокомандующий опять мучается бессонницей и уже давно сидит у стола. Прождав несколько минут, он вздохнул и переступил с ноги на ногу.
Главнокомандующий повернул голову и мутно, не узнавая, посмотрел на секретаря. Взгляд был растерянный, нехороший, в одну точку.
- Ваше превосходительство! - испуганно крикнул секретарь и дотронулся до его плеча.
- Ах, это ты, братец, - сказал Бибиков и вдруг улыбнулся. - Разбудил я тебя. Садись-ка сюда поближе, тут такое дело, ордер один нужно будет выписать. - Он встал с кресла и, ковыляя, прошелся по комнате. - Бессонница, заснуть никак не могу. Чаятельно, с дороги.
Он поднес руку ко лбу.
- Лихорадит.
Секретарь смотрел на него в испуге. Начальник стоял перед ним желтый и страшный. Через распахнутый халат лезли жесткие, черные волосы. Около губ комочком накипала желтая ядовитая пена, и он слизывал ее языком.
- Ваше превосходительство, - осмелился секретарь, - может, Кравцова позвать?
Кравцов был полковой доктор, которому Бибиков верил и услугами которого пользовался уже около десяти лет.
- Лихорадит, заснуть никак не могу, - повторил Бибиков, - вот сижу и думаю, - он улыбнулся, - ты наш манифест читал, нравится? - Секретарь замялся. Он знал, что манифест очень плох, не далее как вчера ему самому по поручению Бибикова пришлось наспех писать объяснительную записку, которую надлежало приложить к каждой рассылаемой грамоте. Однако автора манифеста он не знал и считал им, как и весь штаб, самого Бибикова.
- Не нравится? - спросил Бибиков, не расслышав сбивчивый и робкий ответ. - И мне не нравится. А ты вот с этой штукой знаком? - он подошел к столу и с неожиданной ловкостью двумя пальцами поднял широкий желтый лист пергамента, исписанный со всех сторон кривыми, валящимися набок буквами. "С_а_м_о_д_е_р_ж_а_в_н_о_г_о и_м_п_е_р_а_т_о_р_а П_е_т_р_а Ф_е_д_о_р_о_в_и_ч_а в_с_е_р_о_с_с_и_й_с_к_о_г_о и п_р_о_ч_е_е и п_р_о_ч_е_е и п_р_о_ч_е_е", - прочел секретарь и ошалело взглянул на Бибикова. Главнокомандующий уединился в кабинете для того, чтобы ночью читать подметный пугачевский указ, доставленный перебежчиком в воинскую канцелярию.
Бибиков спокойно встретил его взгляд и улыбнулся.
- А ну, читай вслух, - сказал он.
Секретарь смятенно молчал. Читать воровской указ он не осмеливался. Главнокомандующий был явно на грани помешательства. Бибиков снова подошел к креслу и сел в выжидательной позе.
- Ну, что же? - сказал он ясным спокойным голосом. - Читай, что ли.
Торопясь и глотая концы слов, секретарь читал страшный пугачевский указ.
Бибиков слушал его и качал головой.
- Плохой ты чтец сегодня, братец, - сказал он наконец с неудовольствием, - разве так царские манифесты чтут! Слушай! - и, не глядя на перепуганного секретаря, он продекламировал громко и выразительно, ясно отчеканивая каждую букву воровского манифеста.
"Когда вы исполните мое именное повеление, за то будете жалованы крестом, бородою, рекою и землею, травами и морями, денежным жалованьем и хлебным провиантом и свинцом и порохом и вечной вольностью".
Секретарь смотрел на своего начальника бледный и перепуганный до смерти. Эта ночная беседа абсолютно не укладывалась в его уме. Совершенно ясно, что начальник сошел с ума. Это был или бред, или государственная измена. Секретарь стал думать. Собственно говоря, следовало сейчас же, не колеблясь и не допуская минуты промедления...
- Ваше превосходительство, - осмелился он наконец, - может, Кравцова... - и опять Бибиков не услышал его слова. Он еще глубже ушел в кресло и заговорил совершенно спокойным ровным голосом.
- Вот как указы пишутся: "свинцом, порохом и вечной вольностью". Как, по-твоему, кому они поверят - нам или Пугачеву? За вечную вольность пойдут или за присягу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
- А как вы полагаете, сударь, - спросил он, полузакрыв глаза, - наши воинские силы могут оказать приличное сопротивление противнику? Сколько у меня солдат, вы знаете?
Офицер молчал. Тогда главнокомандующий взял офицера за плечо двумя пальцами и приблизил свое бледное лицо к его юношескому пухлому лицу.
- У меня, сударь, - хрипло сказал он, раскачивая его взад и вперед, тысяча двести конных и две с половиной тысячи пехоты! Вот и все, что у меня, сударь, есть. Непобедимое воинство премудрой матери нашей только что из Варшавы отбыть изволило. Мы же сейчас с нашей горсточкой не только репрессалии против злодеев чинить не можем, но и сами в своей жизни не довольно уверены.
Он посмотрел в лицо Державина, ожидая встретить тревогу и недоверие, и вдруг осекся, увидев тот же открытый и честный взгляд, с которым юнец только что говорил о непобедимом воинстве императрицы. Он отпустил плечо Державина и снова сел в кресло.
- Ну, а если бы, - сказал он устало, как будто засыпая, - я доверил вам всю силу воинскую, какой бы совет вы мне дали, сударь?
Державин поднял голову, и глаза его сверкнули. Несколько секунд он молчал, потом военным, четко рассчитанным движением шагнул вперед к стенной карте, и его пальцы как по клавишам заскользили по географическим обозначениям.
- Немедленно, - сказал он трубным голосом, не оборачиваясь и не глядя на Бибикова, - оставить в Казани самое небольшое количество войск на случай осады и двигаться к Оренбургу...
- Так, так, - сказал Бибиков и покачал головой, - преизрядно, дальше.
- В Оренбурге, соединившись с войсками генерала Райнсдорпа, снять осаду и, разбив злодеев, следовать по степи и далее по левому притоку Волги, повсеместно давая баталии и очищая крепости от злодейских сил.
- Так, так, - покачал головой главнокомандующий, - дальше.
- Подойти к Самаре и, соединившись с войсками коменданта сего города... - Державин разгорячился, глаза его сверкали, он прикрыл правой рукой половину Волги. - Двигаться к верховью, разоряя злодейские гнезда и чиня всюду суд и расправу.
- Так, - сказал Бибиков и вдруг поднялся с места, - Самара, друг мой, взята три дня тому назад, а комендант, с которым вы хотели соединиться, повешен на городской площади. Идемте в мой кабинет, я вам покажу реляцию.
VIII
Ночью секретаря главнокомандующего разбудил звон колокольчика. Он был приучен спать одетым и поэтому явился сейчас же.
Бибиков, нечесаный и неряшливый, сидел в кресле и играл гусиным пером. На нем был халат, надетый на голое тело, и на ногах мягкие туфли.
Секретарь вошел и, как обычно, остановился сзади кресла. Бибиков, не обращая на него внимания, продолжал играть пером, и сухие губы его неслышно шевелились. По груде исписанных бумаг и наполовину пустому графину с лимонной водой секретарь сейчас же понял, что главнокомандующий опять мучается бессонницей и уже давно сидит у стола. Прождав несколько минут, он вздохнул и переступил с ноги на ногу.
Главнокомандующий повернул голову и мутно, не узнавая, посмотрел на секретаря. Взгляд был растерянный, нехороший, в одну точку.
- Ваше превосходительство! - испуганно крикнул секретарь и дотронулся до его плеча.
- Ах, это ты, братец, - сказал Бибиков и вдруг улыбнулся. - Разбудил я тебя. Садись-ка сюда поближе, тут такое дело, ордер один нужно будет выписать. - Он встал с кресла и, ковыляя, прошелся по комнате. - Бессонница, заснуть никак не могу. Чаятельно, с дороги.
Он поднес руку ко лбу.
- Лихорадит.
Секретарь смотрел на него в испуге. Начальник стоял перед ним желтый и страшный. Через распахнутый халат лезли жесткие, черные волосы. Около губ комочком накипала желтая ядовитая пена, и он слизывал ее языком.
- Ваше превосходительство, - осмелился секретарь, - может, Кравцова позвать?
Кравцов был полковой доктор, которому Бибиков верил и услугами которого пользовался уже около десяти лет.
- Лихорадит, заснуть никак не могу, - повторил Бибиков, - вот сижу и думаю, - он улыбнулся, - ты наш манифест читал, нравится? - Секретарь замялся. Он знал, что манифест очень плох, не далее как вчера ему самому по поручению Бибикова пришлось наспех писать объяснительную записку, которую надлежало приложить к каждой рассылаемой грамоте. Однако автора манифеста он не знал и считал им, как и весь штаб, самого Бибикова.
- Не нравится? - спросил Бибиков, не расслышав сбивчивый и робкий ответ. - И мне не нравится. А ты вот с этой штукой знаком? - он подошел к столу и с неожиданной ловкостью двумя пальцами поднял широкий желтый лист пергамента, исписанный со всех сторон кривыми, валящимися набок буквами. "С_а_м_о_д_е_р_ж_а_в_н_о_г_о и_м_п_е_р_а_т_о_р_а П_е_т_р_а Ф_е_д_о_р_о_в_и_ч_а в_с_е_р_о_с_с_и_й_с_к_о_г_о и п_р_о_ч_е_е и п_р_о_ч_е_е и п_р_о_ч_е_е", - прочел секретарь и ошалело взглянул на Бибикова. Главнокомандующий уединился в кабинете для того, чтобы ночью читать подметный пугачевский указ, доставленный перебежчиком в воинскую канцелярию.
Бибиков спокойно встретил его взгляд и улыбнулся.
- А ну, читай вслух, - сказал он.
Секретарь смятенно молчал. Читать воровской указ он не осмеливался. Главнокомандующий был явно на грани помешательства. Бибиков снова подошел к креслу и сел в выжидательной позе.
- Ну, что же? - сказал он ясным спокойным голосом. - Читай, что ли.
Торопясь и глотая концы слов, секретарь читал страшный пугачевский указ.
Бибиков слушал его и качал головой.
- Плохой ты чтец сегодня, братец, - сказал он наконец с неудовольствием, - разве так царские манифесты чтут! Слушай! - и, не глядя на перепуганного секретаря, он продекламировал громко и выразительно, ясно отчеканивая каждую букву воровского манифеста.
"Когда вы исполните мое именное повеление, за то будете жалованы крестом, бородою, рекою и землею, травами и морями, денежным жалованьем и хлебным провиантом и свинцом и порохом и вечной вольностью".
Секретарь смотрел на своего начальника бледный и перепуганный до смерти. Эта ночная беседа абсолютно не укладывалась в его уме. Совершенно ясно, что начальник сошел с ума. Это был или бред, или государственная измена. Секретарь стал думать. Собственно говоря, следовало сейчас же, не колеблясь и не допуская минуты промедления...
- Ваше превосходительство, - осмелился он наконец, - может, Кравцова... - и опять Бибиков не услышал его слова. Он еще глубже ушел в кресло и заговорил совершенно спокойным ровным голосом.
- Вот как указы пишутся: "свинцом, порохом и вечной вольностью". Как, по-твоему, кому они поверят - нам или Пугачеву? За вечную вольность пойдут или за присягу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50