В поселке пушек штук пятнадцать, пищалей не счесть, а забор построен из крепких дубовых кольев, да такой крепкий забор, что его нипочем не взять, хоть год под ним стой. Что же касается командира... - тут мужик махнул рукой, - то такая собака командир, что если кто не по его что делает, так засекает на месте. У него солдаты по одной нитке на цыпочках ходят.
- Ишь ты, - удивлялись мужики. - И куда мы в самом деле к черту на рога суемся. Разве нам с такой громадой справиться? И почесать за ухом не успеешь, как голова отскочит.
И, сидя над огнем, они продолжали точить кривые синие ножи, мазать салом скрипучие пищали, набивать порохом и пыжом патроны.
- Еще посмотрим, - говорили они через минуту, вспоминая рассказ черного мужика. - Еще спытаем, кто кого. И не таких мы шустрых видали. Ай бояться их, собак!
В три часа утра Арапов приказал подниматься.
Двигались в серых предрассветных сумерках, и в тончайшем, ломком от утреннего холодка воздухе звуки были особенно обострены и отчетливы. Голубой туман окутывал людей, лошадей и повозки.
Шли долго.
Наконец за поворотом дороги в разрыве тумана показались овраги. Желтый, замерзший песок, ковыль, снег, и в снегу голубые горы валунов. Летом здесь бежала речка, и теперь над черным льдом был переброшен ветхий, трясущийся от каждого шага березовый мостик.
- Ну, теперь уж скоро, - сказал черный мужик, взглянув на мостик. Теперь не больше трех верст осталось.
По плотному синеватому снегу сначала переправились люди, потом лошади, мостик скрипел, гнулся, но выдерживал.
- Мост-то не разобрали, - заметил черный мужик, - знать, не ждут нас, а то бы приготовили нам подарков.
Егорыч, наблюдавший со стороны за ходом переправы, резко обернулся на голос.
- Ну, и вышел дурак, - сказал он равнодушно. - Не видишь, мост-то снизу подшит новыми досками, значит, напротив того, сидят, ожидают.
В толпе зашумели.
Действительно, свежие еловые доски, видимо, подбитые совсем недавно, сверкали внизу моста.
- Дела, - вздохнул черный мужик, - вот и понимай теперь, к чему это.
- Да ай солдату сладко живется? - отозвался на его голос старик с мягкими, как лен, волосами и глазами почти небесной голубизны. - Эх ты, Аника-воин! Ты у меня спроси. Я сам в солдатах почти двадцать пять лет прослужил, так все прошел, и там, скажу, такая же честь: в зубы, да взашей, да в ухо, да опять в зубы. Вот и вся наука. - Он поглядел на черного мужика. - Ты вот поживи с мое, а потом и вякай. А я тебе скажу так, кого солдатская вошь не ела, да кто под шпицрутенами не прыгал, тот и вовсе ничего не знает. И такое мое мнение, что они и вовсе стрелять не должны.
Свистя и гикая, перетаскивали через мостик пушки.
Они шли гуськом, медлительно и важно, подняв к небу тяжелые черные хоботы.
И уже почти закончили переправу, когда вдруг споткнулись на одной, особенно тяжелой и упорной.
Человек десять толкали ее сзади и с боков, а она не двигалась, - стояла на месте и на все усилия отвечала коротким и глухим гулом.
- Вот с таким чертом до ночи провозишься, - сказал злобно наводчик, отходя в сторону. - Не идет, и вся тут. - Он поглядел на мужиков. - Кончай, ребята, все равно ни черта с ней не сделаешь.
- Эх вы, соколы, - крикнул вдруг старик и, распахивая тулуп, бросился к мосткам. - Одним только языком, видно, умеете работать.
Его хотели остановить, но он уже растолкал толпу и, крякая, насел на бурый зад пушки.
- Разве ее так протащишь, - сказал он и вдруг крикнул: - А ну, заходи отседа, вот, вот, ну-ка, ей теперь палку под хоботище. - Он вдруг сердито плюнул. - Да я тебе говорю - палку, а ты мне корягу притащил, вот беспонятный. Достал палку? Ну, давай ее теперь сюда. Нажимай на бока, нажимай, нажимай! Да на бока нажимай, а не на перед! - Старик сбросил с себя совсем тулуп. - Ну-ка, еще раз, - пошла, еще раз пошла, еще раз - пошла. Вот так, так, поехала, матушка, поехала!
Пушка легко прошла через мост, пригибая книзу серебристо-сизые гудящие доски.
Когда пошли на пригорок, сразу же увидали лазутчиков.
Настегивая коней, они неслись по хрустящему снегу, и, взглянув на их радостные, разгоряченные лица, все сразу поняли, что битвы ожидать нечего.
А лазутчики подскакали к оврагу, и один из них, самый смелый и ловкий, не слезая с коня, крикнул:
- Готовьтесь к битве, ребята, там уж и пушки выкатили и сами толпой собрались у ворот. Без крови нипочем не обойдется.
- Не мели, - строго сказал Егорыч, - что ты такое бормочешь? Ишь, язык-то растрепал, аль на свадьбу приехал? Не обойдется так не обойдется, мы, чай, не набранная гвардия, нам не впервой их, собак, гладить.
Войско вышло на равнину.
Скоро показался частокол поселка.
Высокий и крепкий, он действительно мог явиться весьма серьезным препятствием для захвата поселка. Колья, составляющие его, были такими высокими, что из них виднелись только крыши да золотые луковицы колоколен. Но, очевидно, и селенье находилось в ложбине.
- Ладная фортеция, много пороху придется потратить, - сказал старик и, подняв ладонь к глазам, добавил: - А вон и солдатушки.
- Добро, - сказал Арапов, вглядываясь в толпу, стоящую около крепости, - зададим мы им свадьбу.
Он знаком подозвал к себе ординарца, молодого, ладного парня с ровными зубами, и сказал ему что-то, показывая на крепость.
Ординарец кивнул головой и через секунду уже несся по снегу, пригибаясь к луке и горяча коня плетью. Войско следило за ним с тревожным вниманием. Не доезжая саженей ста до крепости, он остановился, вынул из колчана стрелу, вынул из сумки бумагу, обмотал бумагой стрелу и снял с плеча лук.
- Манифест пустит, - как вздох раздалось в толпе.
Далеко выгибаясь вперед, ординарец натянул лук. Махая шапками и крича, к нему мчались из вражеского стана несколько человек. И так как у них не было ни пищалей за плечами, ни пистолетов за поясом, ничего, кроме кинжалов, при их приближении ординарец без всякого колебания отбросил свой лук. А всадники доскакали до ординарца, и первый, ехавший на тонкошеем белом коне, схватил за узду его лошадь и что-то быстро и рьяно заговорил. Потом приблизились остальные и тоже заговорили, показывая на крепость, на пугачевцев, себе на горло и опять на крепость и на пугачевцев. Ординарец сказал несколько слов и тоже показал на крепость. Потом старший ударил ординарца по плечу, они повернули лошадей и конь о конь поскакали к Арапову. Толпа стояла в тревожном недоумении так, как ее выстроил Арапов.
Пушкари впереди, за пушкарями - кавалерия.
За кавалерией - пехота.
Стояли, смотрели на мчащихся всадников и ждали.
VII
По хрустящему, ломкому снегу всадники подлетели к Арапову, и тот, кто мчался впереди, неожиданно оказался толстым краснолицым мужиком, по-солдатски бритым. Через распахнутый тулуп его виднелся шитый кафтан. Не доезжая до Арапова, он осадил коня и легко, как мальчик, соскочил на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
- Ишь ты, - удивлялись мужики. - И куда мы в самом деле к черту на рога суемся. Разве нам с такой громадой справиться? И почесать за ухом не успеешь, как голова отскочит.
И, сидя над огнем, они продолжали точить кривые синие ножи, мазать салом скрипучие пищали, набивать порохом и пыжом патроны.
- Еще посмотрим, - говорили они через минуту, вспоминая рассказ черного мужика. - Еще спытаем, кто кого. И не таких мы шустрых видали. Ай бояться их, собак!
В три часа утра Арапов приказал подниматься.
Двигались в серых предрассветных сумерках, и в тончайшем, ломком от утреннего холодка воздухе звуки были особенно обострены и отчетливы. Голубой туман окутывал людей, лошадей и повозки.
Шли долго.
Наконец за поворотом дороги в разрыве тумана показались овраги. Желтый, замерзший песок, ковыль, снег, и в снегу голубые горы валунов. Летом здесь бежала речка, и теперь над черным льдом был переброшен ветхий, трясущийся от каждого шага березовый мостик.
- Ну, теперь уж скоро, - сказал черный мужик, взглянув на мостик. Теперь не больше трех верст осталось.
По плотному синеватому снегу сначала переправились люди, потом лошади, мостик скрипел, гнулся, но выдерживал.
- Мост-то не разобрали, - заметил черный мужик, - знать, не ждут нас, а то бы приготовили нам подарков.
Егорыч, наблюдавший со стороны за ходом переправы, резко обернулся на голос.
- Ну, и вышел дурак, - сказал он равнодушно. - Не видишь, мост-то снизу подшит новыми досками, значит, напротив того, сидят, ожидают.
В толпе зашумели.
Действительно, свежие еловые доски, видимо, подбитые совсем недавно, сверкали внизу моста.
- Дела, - вздохнул черный мужик, - вот и понимай теперь, к чему это.
- Да ай солдату сладко живется? - отозвался на его голос старик с мягкими, как лен, волосами и глазами почти небесной голубизны. - Эх ты, Аника-воин! Ты у меня спроси. Я сам в солдатах почти двадцать пять лет прослужил, так все прошел, и там, скажу, такая же честь: в зубы, да взашей, да в ухо, да опять в зубы. Вот и вся наука. - Он поглядел на черного мужика. - Ты вот поживи с мое, а потом и вякай. А я тебе скажу так, кого солдатская вошь не ела, да кто под шпицрутенами не прыгал, тот и вовсе ничего не знает. И такое мое мнение, что они и вовсе стрелять не должны.
Свистя и гикая, перетаскивали через мостик пушки.
Они шли гуськом, медлительно и важно, подняв к небу тяжелые черные хоботы.
И уже почти закончили переправу, когда вдруг споткнулись на одной, особенно тяжелой и упорной.
Человек десять толкали ее сзади и с боков, а она не двигалась, - стояла на месте и на все усилия отвечала коротким и глухим гулом.
- Вот с таким чертом до ночи провозишься, - сказал злобно наводчик, отходя в сторону. - Не идет, и вся тут. - Он поглядел на мужиков. - Кончай, ребята, все равно ни черта с ней не сделаешь.
- Эх вы, соколы, - крикнул вдруг старик и, распахивая тулуп, бросился к мосткам. - Одним только языком, видно, умеете работать.
Его хотели остановить, но он уже растолкал толпу и, крякая, насел на бурый зад пушки.
- Разве ее так протащишь, - сказал он и вдруг крикнул: - А ну, заходи отседа, вот, вот, ну-ка, ей теперь палку под хоботище. - Он вдруг сердито плюнул. - Да я тебе говорю - палку, а ты мне корягу притащил, вот беспонятный. Достал палку? Ну, давай ее теперь сюда. Нажимай на бока, нажимай, нажимай! Да на бока нажимай, а не на перед! - Старик сбросил с себя совсем тулуп. - Ну-ка, еще раз, - пошла, еще раз пошла, еще раз - пошла. Вот так, так, поехала, матушка, поехала!
Пушка легко прошла через мост, пригибая книзу серебристо-сизые гудящие доски.
Когда пошли на пригорок, сразу же увидали лазутчиков.
Настегивая коней, они неслись по хрустящему снегу, и, взглянув на их радостные, разгоряченные лица, все сразу поняли, что битвы ожидать нечего.
А лазутчики подскакали к оврагу, и один из них, самый смелый и ловкий, не слезая с коня, крикнул:
- Готовьтесь к битве, ребята, там уж и пушки выкатили и сами толпой собрались у ворот. Без крови нипочем не обойдется.
- Не мели, - строго сказал Егорыч, - что ты такое бормочешь? Ишь, язык-то растрепал, аль на свадьбу приехал? Не обойдется так не обойдется, мы, чай, не набранная гвардия, нам не впервой их, собак, гладить.
Войско вышло на равнину.
Скоро показался частокол поселка.
Высокий и крепкий, он действительно мог явиться весьма серьезным препятствием для захвата поселка. Колья, составляющие его, были такими высокими, что из них виднелись только крыши да золотые луковицы колоколен. Но, очевидно, и селенье находилось в ложбине.
- Ладная фортеция, много пороху придется потратить, - сказал старик и, подняв ладонь к глазам, добавил: - А вон и солдатушки.
- Добро, - сказал Арапов, вглядываясь в толпу, стоящую около крепости, - зададим мы им свадьбу.
Он знаком подозвал к себе ординарца, молодого, ладного парня с ровными зубами, и сказал ему что-то, показывая на крепость.
Ординарец кивнул головой и через секунду уже несся по снегу, пригибаясь к луке и горяча коня плетью. Войско следило за ним с тревожным вниманием. Не доезжая саженей ста до крепости, он остановился, вынул из колчана стрелу, вынул из сумки бумагу, обмотал бумагой стрелу и снял с плеча лук.
- Манифест пустит, - как вздох раздалось в толпе.
Далеко выгибаясь вперед, ординарец натянул лук. Махая шапками и крича, к нему мчались из вражеского стана несколько человек. И так как у них не было ни пищалей за плечами, ни пистолетов за поясом, ничего, кроме кинжалов, при их приближении ординарец без всякого колебания отбросил свой лук. А всадники доскакали до ординарца, и первый, ехавший на тонкошеем белом коне, схватил за узду его лошадь и что-то быстро и рьяно заговорил. Потом приблизились остальные и тоже заговорили, показывая на крепость, на пугачевцев, себе на горло и опять на крепость и на пугачевцев. Ординарец сказал несколько слов и тоже показал на крепость. Потом старший ударил ординарца по плечу, они повернули лошадей и конь о конь поскакали к Арапову. Толпа стояла в тревожном недоумении так, как ее выстроил Арапов.
Пушкари впереди, за пушкарями - кавалерия.
За кавалерией - пехота.
Стояли, смотрели на мчащихся всадников и ждали.
VII
По хрустящему, ломкому снегу всадники подлетели к Арапову, и тот, кто мчался впереди, неожиданно оказался толстым краснолицым мужиком, по-солдатски бритым. Через распахнутый тулуп его виднелся шитый кафтан. Не доезжая до Арапова, он осадил коня и легко, как мальчик, соскочил на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50