он, по известиям, что атаман близко едет, и посылал в церковь, чтобы протопоп с крестами выходил скорее; он велел покупать хлеб и калачи для встречи; он сборную денежную казну атаману предъявил; он велел высылать граждан на бой против г. премьер-майора Муфеля; он велел списывать с манифеста злодейскую копию. Он должен почесться начальником и виновником зла того, как первый человек в граде".
- Вот. - Он скомкал бумагу и бросил ее на стол. - Видите, сударь, ваша гибель неизбежна, и ежели вы мне посмеете вперед запираться, то вы погибли, ибо чем вы можете перед законом оправдаться? Вы - бургомистр, человек не подлого состояния, следовательно, ваши поступки должны сообразоваться с действительностью. Я знаю, вы скажете, что думали на злодея, что он действительно есть император. Вздор, сударь. Вздор, вздор и вздор. Император Петр III умер и лежит в гробу. Вы сами сие знаете отлично. Не мне вам рассказывать. Да если бы и вышло так, что император спасся в тот день, Державин тонко улыбнулся, - то откуда он взялся через одиннадцать лет после своей смерти? Где был до этого, ась? Но ежели бы и был жив, то разве он пришел бы к казакам требовать себе помощи? Нет разве на свете государей, друзей его и сродников, кто бы за него заступился, кроме беглых людей казаков?
У него есть отечество Голштиния и свойственник великий государь прусский, которого вы ужас и силу, как человек военный, бывши против него на войне, довольно знаете. Бросьте, сударь, как человек разумный, вы сами над сим смеетесь.
Он подошел к столу и рывком схватился за звонок.
- Там, в соседней комнате, - сказал он вошедшему солдату, - сидит женщина. Пусть зайдет через час.
Солдат вышел. Следователь поглядел на арестованного.
- Ну, сударь, - сказал он значительно, - все теперь зависит от вас. Жена ваша ждет вас внизу. Решайте.
Халевин поднял голову, и в его глазах заискрилось веселое безумие.
- Хорошо, ваше благородие, - сказал он глухо. - Я все расскажу. Пишите.
И он стал рассказывать, как была взята Самара.
Глава третья
ОСАДА
I
Ночью Ивана Халевина разбудил стук в окно.
Нащупывая ногами туфли, он вскочил с постели.
Снаружи барабанили по раме, барабанили неустанно и с такой свирепой силой, что на столе дрожало желтое пламя ночника, а за стеклянной перегородкой шкафа подпрыгивали и тонко верещали фарфоровые чашки. Под подушкой у Халевина лежал заряженный пистолет. Он достал его, взвел курок и, держа в вытянутой руке, подошел к окну... Стук на минуту прекратился, и в короткий промежуток тишины ясно прозвучали два голоса.
Опустив руку с пистолетом, Халевин стоял, притаив дыхание, и слушал.
- Да что, вы передохли там, что ли? - крикнул бас, и в ту же минуту ставня задрожала, гулко ударяясь о стекло, - в комнату брызнула замазка и стеклянные искры.
- Кто там? - крикнул Халевин, отскакивая от рамы. - Куда вы стучите? Опились, что ли? Ему ответили два голоса сразу:
- Иван Афанасьевич, отворите дверь, все наши хлопцы разбежались, стучим, стучим, никак достучаться не можем.
- Это я, я! - услышал Халевин второй голос. - Я, капитан Балахонцев! Беда, Иван Афанасьевич! Злодеи-то под самым городом.
Халевин осторожно положил пистолет на стол и отпер ставни.
Чадный огонь факелов ударил ему в глаза, и он на минуту закрыл их.
Странная картина представилась ему.
На улице, почти перед самым окном, стояла телега, покрытая серым холстом, доверху нагруженная каким-то скарбом и дважды - вдоль и поперек перетянутая веревками. Около нее трудились какие-то ящики, разрозненные части орудий и с десяток ружей, сложенных на земле. Несколько поодале от этой странной клади, не то охраняя ее, не то ожидая каких-то приказаний, стояла, тихо переговариваясь, небольшая кучка людей. При сером свете наступающего утра Халевину показалось, что он может различить неясное сверканье мундиров и синий отблеск штыков.
Это была часть регулярной пехоты.
Капитан Балахонцев, в полушубке, в тяжелой меховой шапке, стоял около окна, и его протянутая рука заметно дрожала.
Мутный свет факелов вновь приблизился, запрыгал по желтому снегу, и при свете его Халевин увидел спутника Балахонцева. Это был казначей полка Иван Семенович Пунин - краснобай, картежник и лихой рубака. Время от времени он зябко передергивал плечами, и тогда рот его кривился в гримасу. Очевидно, кроме всего прочего толстяку было изрядно холодно, и он только сдерживался, чтобы не залязгать зубами. Впрочем, не было видно, чтобы он трусил.
Дураком и трусом был один Балахонцев.
- Отворите дверь, - крикнул Пунин, - надо переговорить.
Когда, шаря руками в темноте и натыкаясь на мебель, Халевин вышел в коридор, его поразило безлюдье дома.
Дом стоял огромный, пустой и гулкий. Только в людской на диване, как-то по-особому подвернув под себя ноги, спал смертельно усталый за день, а может быть и пьяный, приказчик.
Не будя его, Халевин пронесся дальше. Второпях он позабыл взять с собой огня, и ему пришлось порядком повозиться у наружных дверей, прежде чем он справился с хитрым затвором.
Фыркая и хрипя, в синем облаке морозного пара ввалился Балахонцев, а за ним казначей.
Балахонцев был бледен той особенной землистой бледностью, которую Халевин не раз наблюдал у солдат, возвращающихся с фронта. Казначей сдерживался, но по сизому лицу, искусанным губам и руке, судорожно спрятанной в карман (другую он протянул Халевину), было ясно, что и ему не по себе.
- Вот, я говорил, - сказал Балахонцев хрипло, - я сто тысяч раз говорил и писал в Москву, я докладывал его высокопревосходительству Кару; я писал его высокопревосходительству Бибикову, я письменно припадал к ногам ее императорского величества, - я говорил им всем, что с гарнизоном, который сам смотрит, как бы предаться злодею, мне делать нечего.
Он вдруг закашлялся и махнул рукой.
- Все несчастье именно в гарнизоне, - сказал рассудительно казначей. Гарнизон мал и неверен, - прелестные листы, разосланные злодеем, оказывают непреодолимое действие на слабые умы солдат. Надо бы было сюда прислать сибирских пехотинцев или петербургских гренадеров.
- А что мы можем сделать сейчас с нашими силами, - крикнул Балахонцев. - Только одно - нагрузить на телегу архивы государственные, взять денежные ящики, собрать ружья и...
- Ибо, если мы погибнем, - предупредительно пояснил казначей, - какая будет из того польза всемилостивейшей нашей монархине.
- Нет, - сказал Балахонцев важно, - напротив того, мы уезжаем, чтобы до конца выполнить долг присяги.
- Подождите, господа, - сказал Халевин, - я все-таки ничего не понимаю.
Тогда заговорили сразу оба.
Как это Халевин ничего не знает? Пугачев со своими войсками стоит за тридцать верст от города. У него пушки, бомбы, тысяч двадцать войска, и он идет на Самару, мутя крестьян и вешая помещиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
- Вот. - Он скомкал бумагу и бросил ее на стол. - Видите, сударь, ваша гибель неизбежна, и ежели вы мне посмеете вперед запираться, то вы погибли, ибо чем вы можете перед законом оправдаться? Вы - бургомистр, человек не подлого состояния, следовательно, ваши поступки должны сообразоваться с действительностью. Я знаю, вы скажете, что думали на злодея, что он действительно есть император. Вздор, сударь. Вздор, вздор и вздор. Император Петр III умер и лежит в гробу. Вы сами сие знаете отлично. Не мне вам рассказывать. Да если бы и вышло так, что император спасся в тот день, Державин тонко улыбнулся, - то откуда он взялся через одиннадцать лет после своей смерти? Где был до этого, ась? Но ежели бы и был жив, то разве он пришел бы к казакам требовать себе помощи? Нет разве на свете государей, друзей его и сродников, кто бы за него заступился, кроме беглых людей казаков?
У него есть отечество Голштиния и свойственник великий государь прусский, которого вы ужас и силу, как человек военный, бывши против него на войне, довольно знаете. Бросьте, сударь, как человек разумный, вы сами над сим смеетесь.
Он подошел к столу и рывком схватился за звонок.
- Там, в соседней комнате, - сказал он вошедшему солдату, - сидит женщина. Пусть зайдет через час.
Солдат вышел. Следователь поглядел на арестованного.
- Ну, сударь, - сказал он значительно, - все теперь зависит от вас. Жена ваша ждет вас внизу. Решайте.
Халевин поднял голову, и в его глазах заискрилось веселое безумие.
- Хорошо, ваше благородие, - сказал он глухо. - Я все расскажу. Пишите.
И он стал рассказывать, как была взята Самара.
Глава третья
ОСАДА
I
Ночью Ивана Халевина разбудил стук в окно.
Нащупывая ногами туфли, он вскочил с постели.
Снаружи барабанили по раме, барабанили неустанно и с такой свирепой силой, что на столе дрожало желтое пламя ночника, а за стеклянной перегородкой шкафа подпрыгивали и тонко верещали фарфоровые чашки. Под подушкой у Халевина лежал заряженный пистолет. Он достал его, взвел курок и, держа в вытянутой руке, подошел к окну... Стук на минуту прекратился, и в короткий промежуток тишины ясно прозвучали два голоса.
Опустив руку с пистолетом, Халевин стоял, притаив дыхание, и слушал.
- Да что, вы передохли там, что ли? - крикнул бас, и в ту же минуту ставня задрожала, гулко ударяясь о стекло, - в комнату брызнула замазка и стеклянные искры.
- Кто там? - крикнул Халевин, отскакивая от рамы. - Куда вы стучите? Опились, что ли? Ему ответили два голоса сразу:
- Иван Афанасьевич, отворите дверь, все наши хлопцы разбежались, стучим, стучим, никак достучаться не можем.
- Это я, я! - услышал Халевин второй голос. - Я, капитан Балахонцев! Беда, Иван Афанасьевич! Злодеи-то под самым городом.
Халевин осторожно положил пистолет на стол и отпер ставни.
Чадный огонь факелов ударил ему в глаза, и он на минуту закрыл их.
Странная картина представилась ему.
На улице, почти перед самым окном, стояла телега, покрытая серым холстом, доверху нагруженная каким-то скарбом и дважды - вдоль и поперек перетянутая веревками. Около нее трудились какие-то ящики, разрозненные части орудий и с десяток ружей, сложенных на земле. Несколько поодале от этой странной клади, не то охраняя ее, не то ожидая каких-то приказаний, стояла, тихо переговариваясь, небольшая кучка людей. При сером свете наступающего утра Халевину показалось, что он может различить неясное сверканье мундиров и синий отблеск штыков.
Это была часть регулярной пехоты.
Капитан Балахонцев, в полушубке, в тяжелой меховой шапке, стоял около окна, и его протянутая рука заметно дрожала.
Мутный свет факелов вновь приблизился, запрыгал по желтому снегу, и при свете его Халевин увидел спутника Балахонцева. Это был казначей полка Иван Семенович Пунин - краснобай, картежник и лихой рубака. Время от времени он зябко передергивал плечами, и тогда рот его кривился в гримасу. Очевидно, кроме всего прочего толстяку было изрядно холодно, и он только сдерживался, чтобы не залязгать зубами. Впрочем, не было видно, чтобы он трусил.
Дураком и трусом был один Балахонцев.
- Отворите дверь, - крикнул Пунин, - надо переговорить.
Когда, шаря руками в темноте и натыкаясь на мебель, Халевин вышел в коридор, его поразило безлюдье дома.
Дом стоял огромный, пустой и гулкий. Только в людской на диване, как-то по-особому подвернув под себя ноги, спал смертельно усталый за день, а может быть и пьяный, приказчик.
Не будя его, Халевин пронесся дальше. Второпях он позабыл взять с собой огня, и ему пришлось порядком повозиться у наружных дверей, прежде чем он справился с хитрым затвором.
Фыркая и хрипя, в синем облаке морозного пара ввалился Балахонцев, а за ним казначей.
Балахонцев был бледен той особенной землистой бледностью, которую Халевин не раз наблюдал у солдат, возвращающихся с фронта. Казначей сдерживался, но по сизому лицу, искусанным губам и руке, судорожно спрятанной в карман (другую он протянул Халевину), было ясно, что и ему не по себе.
- Вот, я говорил, - сказал Балахонцев хрипло, - я сто тысяч раз говорил и писал в Москву, я докладывал его высокопревосходительству Кару; я писал его высокопревосходительству Бибикову, я письменно припадал к ногам ее императорского величества, - я говорил им всем, что с гарнизоном, который сам смотрит, как бы предаться злодею, мне делать нечего.
Он вдруг закашлялся и махнул рукой.
- Все несчастье именно в гарнизоне, - сказал рассудительно казначей. Гарнизон мал и неверен, - прелестные листы, разосланные злодеем, оказывают непреодолимое действие на слабые умы солдат. Надо бы было сюда прислать сибирских пехотинцев или петербургских гренадеров.
- А что мы можем сделать сейчас с нашими силами, - крикнул Балахонцев. - Только одно - нагрузить на телегу архивы государственные, взять денежные ящики, собрать ружья и...
- Ибо, если мы погибнем, - предупредительно пояснил казначей, - какая будет из того польза всемилостивейшей нашей монархине.
- Нет, - сказал Балахонцев важно, - напротив того, мы уезжаем, чтобы до конца выполнить долг присяги.
- Подождите, господа, - сказал Халевин, - я все-таки ничего не понимаю.
Тогда заговорили сразу оба.
Как это Халевин ничего не знает? Пугачев со своими войсками стоит за тридцать верст от города. У него пушки, бомбы, тысяч двадцать войска, и он идет на Самару, мутя крестьян и вешая помещиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50