— Правильно поступили, товарищ Момыш-Улы. Напишите рапорт.
Только теперь он, казалось, заметил, что вокруг все стоят.
— Садитесь, товарищи, садитесь! — проговорил он и, расстегнув поясной ремень, стал снимать полушубок.
В суконной гимнастерке с незаметными, защитного цвета, звездами сутуловатость обозначилась резче.
— Однако у вас, товарищ Момыш-Улы, холодновато! Почему не топите? И горячего чайку, наверное, нет?
Подойдя к железной печке, он потрогал остывшую трубу, заглянул за печку, словно что-то искал, увидел топор и, присев на корточки, стал ловко, придерживая полено рукой, несильными меткими ударами откалывать мелкие полешки.
К нему подбежал Рахимов:
— Товарищ генерал, разрешите, я…
— Зачем? Я это люблю. В другой раз вам, конечно, самому придется позаботиться о своем командире.
Такова была манера Панфилова — он нередко делал замечания не напрямик, а этаким боковым ходом.
Но, смягчая даже и эту чуть заметную резкость, он ласково добавил:
— Садитесь, товарищ Рахимов, садитесь! Сюда, на чурбачок.
Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь, кроме Панфилова, укладывал полешки таким способом — шалашиком. Некоторые, покрупнее, он сперва взвешивал в руке. Один раз положил было плашку, но, поколебавшись, вытащил.
Не знаю, вам, может быть, кажется, что, даже растапливая печь, генералу не пристало колебаться, но когда Панфилов, подсунув бересты, чиркнул спичкой, в печке сразу затрещало.
С минуту он посидел у огня. Красноватые отсветы играли на пятидесятилетнем, с морщинками, но не усталом лице.
— Ну вот, — сказал он, поднимаясь, — этак веселее… У вас готово, товарищ Момыш-Улы?
— Готово, товарищ генерал.
Я протянул короткий рапорт. Панфилов прочел у лампы, положил бумагу на стол, обмакнул перо и, вздохнув, написал: «Утверждаю».
На столе, как вы знаете, лежала отлично вычерченная схема нашей обороны.
Отодвинув рапорт, Панфилов долго смотрел на схему.
— Закупорились, кажется, не плохо, — сказал он. — Но…
Чисто русским жестом он почесал затылок.
— Я потом с вами, товарищ Момыш-Улы, пройдусь. Посмотрю на местности… Обстановку знаете, товарищи?
Ответили неуверенно.
Панфилов достал из полевой сумки карту, уже чуть потрепанную, чуть потертую в сгибах, развернул и расстелил поверх схемы.
— Давайте-ка, товарищи, поближе, — сказал он. — Противник прорвался здесь и здесь.
Он указал несколько пунктов вблизи Вязьмы и, оглядев лица — всем ли видно, всем ли понятно, — продолжал:
— Наши войска дерутся в районе Гжатска и Сычовки. Вот главные узлы сопротивления.
Не нажимая, он очертил тупым концом карандаша несколько неправильной формы кругловатых фигур в различных местах карты. Потом опять оглядел всех нас.
— Вы, может быть, думали, — сказал он, положив карандаш, — что вояки, которые в эти дни проходили мимо нас, это и есть наша армия?
Он улыбнулся, от маленьких глаз побежали гусиные лапки. Никто не решился кивнуть, только Заев мотнул головой.
— Признавайтесь, думали?
Никто не ответил. Панфилов затронул то, что тяжестью лежало на сердце у каждого.
— Нет, товарищи, армия дерется. Вы думаете, немцы дали бы нам сидеть здесь столько времени, если бы с ними не сражались наши боевые части? Сейчас противник вышел к нашей линии, но небольшими силами… Его сковывают войска, которые сражаются у него в тылу. У дивизии очень растянутая линия, но…
Панфилов помолчал.
— Нашей дивизии придано несколько артиллерийских противотанковых полков. Цифру я вам не назову. Это артиллерия Главного Командования.
Вновь взяв карандаш, Панфилов опять стал смотреть на карту. Его стриженая голова, черные волосы которой, казалось, были поровну — баш на баш — перемешаны с белыми, склонилась, пробегающие по топографическим значкам глаза сощурились, словно стараясь разглядеть что-то неясное.
— В чем же теперь задача? — негромко произнес он, как бы спрашивая самого себя. — Задача в том, чтобы встретить немцев этой артиллерией там, где они нанесут главный удар. Можете, товарищи командиры, передать это бойцам. Впрочем… Через сколько времени, товарищ Момыш-Улы, сможете собрать батальон?
— По тревоге, товарищ генерал?
— Нет, зачем по тревоге… Час достаточно?
— Да, товарищ генерал.
Приезжая к нам, Панфилов обычно после проверки боеготовности беседовал с батальоном. Он достал часы и подумал, поглаживая большим пальцем стекло.
— Не надо, товарищ Момыш-Улы. Не смогу — этот маленький старшина не позволяет, — он указал на часы. — Ну вот, товарищи командиры, начнем воевать… Полезет немчура — уложим. Еще полезет — еще уложим. Перемалывать будем…
Панфилов поднялся, и все тотчас встали.
— Перемалывать…
Панфилов повторил это слово и словно прислушался, как оно звучит.
— Вы меня поняли?
Почти всегда Панфилов, заканчивал этим вопросом, всматриваясь в лица тех, с кем говорил.
— А теперь… теперь не худо бы стакан чайку с дороги… Намек, товарищ комбат, кажется, был?
Я закричал:
— Синченко! Самовар! Бегом!
— Ого! Вы и самоваром обзавелись? Добре…
Все улыбались. Панфилов заражал ненаигранной, неподчеркнутой уверенностью.
Отпустив командиров, он сложил и спрятал карту.
Вбежал Синченко с кипящим самоваром.
— Легче, легче, — сказал Панфилов. — Зачем с самоваром бегать?
— На то война, товарищ генерал, — бойко ответил Синченко.
— Для беготни?
Синченко ловко водрузил на стол самовар.
— Бегаю с расчетом, товарищ генерал.
Это Панфилову понравилось.
— Добре, добре, — сказал он. — Но теперь, товарищ, воевать нам придется не с расчетом.
— А с чем, товарищ генерал?
— С тройным расчетом. — Панфилов засмеялся. — Зеленого чая нет?
Долго прожив в Средней Азии, Панфилов привык там к этому чаю.
— Не имеется, товарищ генерал.
— Жаль… Ну-ка, что завариваете?
Синченко подал начатый пакет. Панфилов посмотрел обертку, понюхал:
— Неплохой… Немного выдохся. В коробочку бы, товарищ… Ну-ка, давайте чайник, я займусь.
Дважды выполоскав кипятком небольшой белый чайник, он кинул туда щепотку, заглянул, прищурился и немного добавил. Потом без воды поставил на конфорку.
— Пусть согреется, пооживет, — пояснил он.
Перед нами были немцы, позади — Москва, а Панфилов у переднего края с толком и вкусом заваривал чай.
— Схему, товарищ Момыш-Улы, не убирайте, — сказал он. — Давайте-ка вместе взглянем… Вы, товарищ Момыш-Улы, что-то невеселый.
Панфилов спросил мягко, а я чуть не упал, словно изо всей силы он ударил меня этим вопросом. Ведь лишь вчера я сам это же сказал бойцу. Неужели и я таков же?
— Что вас, товарищ Момыш-Улы, смущает? Не вставайте — сидите, пожалуйста, сидите.
— Видите ли, товарищ генерал… — С досадой я уловил в своем тоне неуверенность, ту самую, которую вытравлял у других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152