Удивительно, он, оказывается, еще думал о моей душе.
- Ты садись, - сказал я ему, и он послушно сел на свое место. Он
прочитал мою карточку, где было сказано все - и то, что мне обязаны
оказывать содействие все без исключения, и то, что характер моего
задания мог потребовать черезвычайных действий, и то, что я должен был
любой - любой, там подчеркивалось это - ценой уцелеть и донести
полученную информацию до Академии, и то даже, что в случае
необходимости я мог сместить и заменить любого из сотрудников на
Кабенге, вплоть до начальника базы, что я мог располагать на планете
абсолютной властью - и он ничего не понял.
Мой документ ни в чем не убедил его просто потому, что он оправдывал
поступки, которые в его глазах были недостойны человека. И я вдруг
поймал себя на мысли, что завидую ему. Потому что в нем не было и не
могло быть той ущербности, что позволила мне пережить этот день.
Потому что он никогда не смог бы работать у Зигмунда.
Он не понял бы меня, даже если бы я смог рассказать ему все.
- Мы не можем вернуться, - сказал я ему, - Я обязан выполнить задание.
И потом, мы все равно ничем не в силах им помочь. Поверь, если я
вернусь, там станет значительно опаснее. Потому что целят в меня.
- Это вы интересно говорите, - сказал он, не глядя в мою сторону, -
Этим можно что угодно оправдать. Цель оправдывает средства, так
получается? Но почему же тогда мы-то живы? - я ничего ему не ответил,
и он продолжил, - Я же все видел - зачем вы лишили их связи в такое
время? Зачем? Вы что, не могли спасти себя без этого? Вам что, нужно
было, чтобы вместо вас погибали другие?
- Без этого они стали бы нас искать. Несмотря ни на что, они стали бы
нас искать. Ты же знаешь, что так бы оно и было. Теперь они считают
нас погибшими - а значит, у них больше шансов на спасение.
- Считают погибшими? Вы уверены в этом? - он нагнулся к пульту,
попытался что-то сделать с сенсорной панелью, потом резко обернулся ко
мне, - Верните мне управление! - заорал он вдруг так, что даже уши
заложило, потом вскочил, замахнулся на меня кулаком и снова закричал,
- Верните мне управление!
Я даже не пошевелился. Сидел и спокойно смотрел на него. И молчал. Не
потому, что знал заранее, что он не сможет ударить. Потому, что мне
было безразлично. И он вдруг как-то обмяк, опустил руку и рухнул в
кресло, закрыв лицо руками.
Потом, через несколько минут, он поднял голову и спросил меня - не
своим, каким-то совершенно потерянным голосом:
- Почему вы можете ударить, а я - нет? Почему?
Я ничего не ответил. Я ничего не хотел отвечать. Я вообще ничего не
хотел.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем он снова заговорил.
Наверное, я опять забылся, и опять к действительности меня вернули его
слова. На этот раз он не обращался ко мне, он говорил как бы сам с
собой, едко, желчно, и лицо его - я хорошо видел это - было искажено
какой-то презрительной гримасой.
- Академия называется, - говорил он, - Высшая инстанция. Теперь мне
понятно, почему все к чертям катится. Почему кругом, куда ни глянь,
невесть что творится, а по документам все гладко. Академия... Чего уж
тут ждать, если вы так вот в своей Академии работаете. Тогда все
понятно, - он повернулся в мою сторону и заговорил уже, глядя мне
прямо в глаза, - Хорошее задание - любой ценой спасти свою шкуру.
Уцелеть, когда катастрофа надвигается, когда сами же вы в этом во всем
виноваты. Пусть другие за все платят, так?
- Думай что хочешь, - спорить с ним мне не хотелось.
- Ну нет, не надейтесь. Я не думать буду, я буду говорить. И вы мне
так просто, как Панкерту, рот не заткнете.
- Причем здесь Панкерт? - впервые удивился я. Откуда он знает
Панкерта? Как он мог связать имя Панкерта с моим заданием? - Кто
затыкал ему рот?
- Да вы же и затыкали. Вам же ведь это нужно было, чтобы он сидел себе
тут тихо и не лез не в свои дела. Вы же всегда так устраиваете, чтобы
такие, как он, вечно в виноватых ходили, чтобы и слова сказать не
смели, чтобы сидели себе тихо и радовались, если их не трогают и
работать им не мешают. Думаете, если его успокоили, так и меня
успокоить сумеете? Ну не надейтесь!
- Слушай, ты, сопляк, - сказал я совершенно спокойно. Просто потому,
наверное, что внутри у меня все кипело, и я боялся, что стоит мне хоть
повысить голос, и я могу сорваться. - Ведь нельзя же без конца бить и
бить человека по больному, даже если человек этот дошел уже до того,
что сам себя стал презирать, - Заткнись и слушай меня. Никто, слышишь
ты, никто твоему Панкерту рта не затыкал. Оставь эту дурь при себе,
чтобы я больше не слышал об этом. Потому хотя бы, что я здесь сейчас
разговариваю с тобой, что мне пришлось сегодня сделать все это только
из-за того, что я занят расследованием доклада, который твой Панкерт
передал к нам в Академию. Понимаешь ты это?! - все-таки не выдержал и
сорвался на крик я.
- Что? - спросил он тихим, совершенно изменившимся голосом, голосом
бесконечно удивленного человека, - Какого доклада? Когда он мог вам
его передать?
- Около двух месяцев назад.
Он смотрел на меня широко открытыми глазами и молчал. Так, будто ждал
от меня еще какого-то ответа. Потом сказал:
- Этого не может быть.
- Почему?
- Потому что три с половиной месяца назад он погиб. Здесь. На моих
глазах.
ЭПИЛОГ
По четвергам я обычно летал в Оронко. За годы моей жизни здесь все
это превратилось в прочную привычку, и я по пальцам мог пересчитать
случаи, когда мне не удавалось ей следовать. Я прилетел вскоре после
полудня, когда Оронко кажется особенно пустынным и тихим, сажал свой
флаер на крыше склада и загружал его продуктами и необходимыми вещами
на предстоящую неделю. Я мог бы, конечно, не делать этого,
воспользовавшись услугами Службы Доставки, но тогда пришлось бы
признать, что истинной причиной моих еженедельных визитов было желание
провести вечер в компании доктора Кастера и его жены, а мне почему-то
даже себе самому не хотелось признаваться в том, насколько высоко
ценил я возможность общения с ними.
Закончив дела на складе, я летел к набережной, сажал флаер на площадке
перед "Феррико" - единственным кафе в Оронко, названным так в честь
основателя поселка - поднимался на террасу и шел к самому дальнему от
входа столику. Никто из завсегдатаев кафе не занимал этот столик по
четвергам, а приезжих в Оронко в середине недели практически не
бывало. Я садился лицом к озеру и заказывал чашечку кофе. Климат в
Оронко на редкость однообразный, и даже в прохладный сезон, когда
бывают и проливные дожди, и сильные ветры, к полудню все обычно
заканчивается, небо очищается, и можно спокойно сидеть на открытой
террасе, смотреть, как солнце постепенно опускается все ниже и ниже к
воде, и ни о чем не думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53