политическая близорукость, моральная неустойчивость, а третья уж и вовсе названия не имеющая, поскольку отвечающее этому названию позорное явление в социалистическом обществе изжито давно и наглухо.
Тестюшка обожаемый, правда, в названиях не стеснялся, выказав завидное красноречие. Никита вмиг лишился жены, квартиры, столичной прописки приданого и, естественно, перспектив. Характеристику получил такую, что с ней в провинциальное ПТУ историю преподавать и то не возьмут. Из дружно отвернувшейся Москвы пришлось позорно бежать. Спас Юрочка, ставший к тому времени фигурой заметной и по-своему влиятельной, помог устроиться на «Ленфильм» администратором. А тут цепь обстоятельств привела к возобновлению школьной дружбы с Ванечкой Лариным, к знакомству с его обворожительной супругой. И открылись сияющие дали, неведомые и в лучшие годы…
— Помоги, а? — всхлипывая, молил Никита. — По гроб жизни должник твой буду…
И все порывался руку облобызать. Тане стало противно, влила в братца полный стакан бальзама, довела таким образом до кондиции и с помощью Якуба дотащила до глубокого кресла в кабинете, где Никита Всеволодович и заснул, бурча в бреду:
«Х-м-м, вы так ставите вопрос?»
А к ночи ввалился измазанный подзаборной грязью Иван. Его почти внесли.
Приятели-собутыльники привалили Ванечку к двери и долго держали кнопку звонка.
Когда дверь открыл Якуб, на порог упал Иван, споткнулся провожатый, и взору вышедших из спальни дам предстала картинка обвальной чехарды с бьющим запахом сивухи.
Иван же радостно сообщил, что намерен поставить семью в известность о своем бесповоротном уходе. Дескать, нашел женщину своей мечты. После чего ничком рухнул на диван и захрапел.
За стопарь вина и одобрительный взгляд Тани Ванечка готов был нагишом на цырлах взойти на Голгофу. Оскорбительных насмешек и унизительных поддевок не замечал. В попытках развеселить Якуба Анджелка придумывала новые каверзы издевательства над Таниным воздыхателем, а он, стремясь развеять тоску, все больше туманящую Танин взгляд подчинялся безропотно. То будил всех, дико кукарекая по Анджелкиному наущению, то лакал из блюдца портвейн, стоя на карачках возле помойного ведра. Таня над этими причудами смеялась так же невесело, как и Якуб, но представлений не прекращала, хотя они и утомляли.
Здесь ему было хорошо, да и свой стакашок он имел завсегда. Довольно было кивка — мыл посуду, выбрасывал мусор, неумело подменяя Аду. Прятался с глаз долой, когда та захаживала, хотя и в этом не было нужды. Остальные были свои в доску. Из дому его старались не отпускать, да он и не стремился: жена на порог не пустит, к родителям и сам ни за какие коврижки не сунется, патрон же его, известный писатель Золотарев, уехал в длительную загранкомандировку.
Иногда Ванечку пробивало на глобальные мысли. Почесывая волосатый живот, кругло торчащий в полах цветастого халата, нежась рядом с лежащей на тахте Таней, он размышлял о жизни и мировой гармонии.
— О чем задумался, детина? — спрашивала Таня, просто так, чтобы не молчать.
После очередной дозы она никак не могла отвести взгляд от разъехавшихся в углу обоев. Из щели на нее глазела чернота, подмигивая и зазывая. Прошла целая жизнь, прежде чем Ваня ответил:
— О хорошем и плохом. Хорошее заканчивается плохим, а плохое — хорошим, как и сама жизнь. Но дивно, что ничто это не трогает. Все суета сует, пусто, и сам отсутствуешь во всем.
В этом что-то было. Таню давно ничто не трогало, словно она есть и ее нету.
Порошок, поначалу заполнявший ту сосущую пустоту, которую она особенно остро ощущала в себе после ухода Павла, теперь стал эту пустоту только сгущать. Да и саму себя уже воспринимала как сгусток пустоты. Вроде ни разу не дернули ломки, но по всему видно, что приторчала она довольно плотно.
Перед самыми ноябрьскими Иван пропал. Отправили его за бутылочкой — а он пропал. Ушел как был, полубухой, полубосой, в одной куртешке, выделенной из Павловых обносков. Денег при себе — кот наплакал. Пока ждали, раскумарились, чем было. Да видно, на вчерашние дрожжи легло неудачно. Якуб заснул мертвым сном, а девушки обе дерганые сделались, шуганутые, Анджелка все по ковру ползала, искала что-то. В таком состоянии и пришла в голову богатая мысль — пойти Ванечку поискать, а то как бы чего не вышло.
— И куда этот гад деваться мог? — ругалась продрогшая и промокшая до нитки Анджелка.
— Заторчал у какого-нибудь ларька или пошел куда повели. Мало ли собутыльников.
После того как облазали все ближайшие подворотни, злые, раздосадованные, хоть и перешибшие хождением самый крутой отходняк, ругая Ванечку на чем свет стоит, вышли к шашлычной на Лермонтовском. Они нередко вылезали сюда всей компанией, благо близко, вкусно и недорого, и здесь иногда проводил творческие бдения Иван, сражая интеллектом студенток расположенного неподалеку физкультурного техникума. Но и в шашлычной его не оказалось. Таня нахально расспрашивала встречных-поперечных, ничуть не смущаясь в описаниях Иванова облика. Знакомая официантка только руками развела, погоревала о тяжелой бабьей доле:
— Кому ж не приходится искать своих козлов с дружками! Да вы, девоньки, не волнуйтесь, найдется ваше сокровище, куда денется. А лучше-ка садитесь, перекусите. У нас сегодня бастурма свежая и настоящее цинандали.
По случаю предпраздничных дней зеленый, весь в высоких зеркалах зал был заполнен основательно. Свободного столика не нашлось, и официантка подсадила девушек к двум мужчинам. Один из них, невысокий, сизый, плохо выбритый, был уже изрядно нагрузившись и, не обратив на Таню с Анджелой никакого внимания, продолжал елейно внушать собеседнику:
— …а все, Витенька, от того, что слишком много воли дали мы бабьему полу.
Вот в прежнее время ты бы свою по мордасам поучил маленечко — потом горя не знал бы…
Второй не слушал его и, напротив, очень даже обратил внимание на подсевших дам. Это был высокий подтянутый мужчина, упакованный по высшему стандарту, правда с несколько опухшим и хамоватым лицом. Но Анджелку аж заклинило от восхищения. Вот это клиент! Клиент тем временем стрелял маленькими глазками в Таню, отчего она отважилась начать разговор, словно подразумевая нечто на будущее. Выбрав рафинированно-интеллигентный, якобы чуть смущенный тон, она посетовала по поводу того, что вынуждена его побеспокоить:
— Возможно, вы здесь давно, так скажите, будьте любезны…
Поведала о пропащем и поинтересовалась, не случилось ли видеть хотя бы мельком запойного Ванечку. Конечно, ничего такого бы он и не увидел, а если бы и увидел, не обратил бы внимания. Говорил очень чопорно — впрочем, подвыпившим мужчинам определенного типа такое свойственно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Тестюшка обожаемый, правда, в названиях не стеснялся, выказав завидное красноречие. Никита вмиг лишился жены, квартиры, столичной прописки приданого и, естественно, перспектив. Характеристику получил такую, что с ней в провинциальное ПТУ историю преподавать и то не возьмут. Из дружно отвернувшейся Москвы пришлось позорно бежать. Спас Юрочка, ставший к тому времени фигурой заметной и по-своему влиятельной, помог устроиться на «Ленфильм» администратором. А тут цепь обстоятельств привела к возобновлению школьной дружбы с Ванечкой Лариным, к знакомству с его обворожительной супругой. И открылись сияющие дали, неведомые и в лучшие годы…
— Помоги, а? — всхлипывая, молил Никита. — По гроб жизни должник твой буду…
И все порывался руку облобызать. Тане стало противно, влила в братца полный стакан бальзама, довела таким образом до кондиции и с помощью Якуба дотащила до глубокого кресла в кабинете, где Никита Всеволодович и заснул, бурча в бреду:
«Х-м-м, вы так ставите вопрос?»
А к ночи ввалился измазанный подзаборной грязью Иван. Его почти внесли.
Приятели-собутыльники привалили Ванечку к двери и долго держали кнопку звонка.
Когда дверь открыл Якуб, на порог упал Иван, споткнулся провожатый, и взору вышедших из спальни дам предстала картинка обвальной чехарды с бьющим запахом сивухи.
Иван же радостно сообщил, что намерен поставить семью в известность о своем бесповоротном уходе. Дескать, нашел женщину своей мечты. После чего ничком рухнул на диван и захрапел.
За стопарь вина и одобрительный взгляд Тани Ванечка готов был нагишом на цырлах взойти на Голгофу. Оскорбительных насмешек и унизительных поддевок не замечал. В попытках развеселить Якуба Анджелка придумывала новые каверзы издевательства над Таниным воздыхателем, а он, стремясь развеять тоску, все больше туманящую Танин взгляд подчинялся безропотно. То будил всех, дико кукарекая по Анджелкиному наущению, то лакал из блюдца портвейн, стоя на карачках возле помойного ведра. Таня над этими причудами смеялась так же невесело, как и Якуб, но представлений не прекращала, хотя они и утомляли.
Здесь ему было хорошо, да и свой стакашок он имел завсегда. Довольно было кивка — мыл посуду, выбрасывал мусор, неумело подменяя Аду. Прятался с глаз долой, когда та захаживала, хотя и в этом не было нужды. Остальные были свои в доску. Из дому его старались не отпускать, да он и не стремился: жена на порог не пустит, к родителям и сам ни за какие коврижки не сунется, патрон же его, известный писатель Золотарев, уехал в длительную загранкомандировку.
Иногда Ванечку пробивало на глобальные мысли. Почесывая волосатый живот, кругло торчащий в полах цветастого халата, нежась рядом с лежащей на тахте Таней, он размышлял о жизни и мировой гармонии.
— О чем задумался, детина? — спрашивала Таня, просто так, чтобы не молчать.
После очередной дозы она никак не могла отвести взгляд от разъехавшихся в углу обоев. Из щели на нее глазела чернота, подмигивая и зазывая. Прошла целая жизнь, прежде чем Ваня ответил:
— О хорошем и плохом. Хорошее заканчивается плохим, а плохое — хорошим, как и сама жизнь. Но дивно, что ничто это не трогает. Все суета сует, пусто, и сам отсутствуешь во всем.
В этом что-то было. Таню давно ничто не трогало, словно она есть и ее нету.
Порошок, поначалу заполнявший ту сосущую пустоту, которую она особенно остро ощущала в себе после ухода Павла, теперь стал эту пустоту только сгущать. Да и саму себя уже воспринимала как сгусток пустоты. Вроде ни разу не дернули ломки, но по всему видно, что приторчала она довольно плотно.
Перед самыми ноябрьскими Иван пропал. Отправили его за бутылочкой — а он пропал. Ушел как был, полубухой, полубосой, в одной куртешке, выделенной из Павловых обносков. Денег при себе — кот наплакал. Пока ждали, раскумарились, чем было. Да видно, на вчерашние дрожжи легло неудачно. Якуб заснул мертвым сном, а девушки обе дерганые сделались, шуганутые, Анджелка все по ковру ползала, искала что-то. В таком состоянии и пришла в голову богатая мысль — пойти Ванечку поискать, а то как бы чего не вышло.
— И куда этот гад деваться мог? — ругалась продрогшая и промокшая до нитки Анджелка.
— Заторчал у какого-нибудь ларька или пошел куда повели. Мало ли собутыльников.
После того как облазали все ближайшие подворотни, злые, раздосадованные, хоть и перешибшие хождением самый крутой отходняк, ругая Ванечку на чем свет стоит, вышли к шашлычной на Лермонтовском. Они нередко вылезали сюда всей компанией, благо близко, вкусно и недорого, и здесь иногда проводил творческие бдения Иван, сражая интеллектом студенток расположенного неподалеку физкультурного техникума. Но и в шашлычной его не оказалось. Таня нахально расспрашивала встречных-поперечных, ничуть не смущаясь в описаниях Иванова облика. Знакомая официантка только руками развела, погоревала о тяжелой бабьей доле:
— Кому ж не приходится искать своих козлов с дружками! Да вы, девоньки, не волнуйтесь, найдется ваше сокровище, куда денется. А лучше-ка садитесь, перекусите. У нас сегодня бастурма свежая и настоящее цинандали.
По случаю предпраздничных дней зеленый, весь в высоких зеркалах зал был заполнен основательно. Свободного столика не нашлось, и официантка подсадила девушек к двум мужчинам. Один из них, невысокий, сизый, плохо выбритый, был уже изрядно нагрузившись и, не обратив на Таню с Анджелой никакого внимания, продолжал елейно внушать собеседнику:
— …а все, Витенька, от того, что слишком много воли дали мы бабьему полу.
Вот в прежнее время ты бы свою по мордасам поучил маленечко — потом горя не знал бы…
Второй не слушал его и, напротив, очень даже обратил внимание на подсевших дам. Это был высокий подтянутый мужчина, упакованный по высшему стандарту, правда с несколько опухшим и хамоватым лицом. Но Анджелку аж заклинило от восхищения. Вот это клиент! Клиент тем временем стрелял маленькими глазками в Таню, отчего она отважилась начать разговор, словно подразумевая нечто на будущее. Выбрав рафинированно-интеллигентный, якобы чуть смущенный тон, она посетовала по поводу того, что вынуждена его побеспокоить:
— Возможно, вы здесь давно, так скажите, будьте любезны…
Поведала о пропащем и поинтересовалась, не случилось ли видеть хотя бы мельком запойного Ванечку. Конечно, ничего такого бы он и не увидел, а если бы и увидел, не обратил бы внимания. Говорил очень чопорно — впрочем, подвыпившим мужчинам определенного типа такое свойственно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136