— Открывай, сынуля. Я тебе сладенького привезла.
Он открыл дверь — и был встречен прицельным пинком в пах, отбросившим его к дальней стене прихожей. — Т-с-с, — на всякий случай предупредила Таня Никита поднял голову, опалив сестру ненавидящим взглядом, и начал распрямляться. Не дожидаясь, когда он закончит движение, Таня широким балетным прыжком подлетела к нему и ударила так, как учил Джабраил — двумя руками одновременно, по симметричным точкам над ушами…
Он пришел в себя от хлестких шлепков по щекам. Прямо над ним, щекоча рыжими кудрями, нависало знакомое лицо. Он дернулся, намереваясь оттолкнуть от себя это страшное лицо, но не смог даже пошевельнуться — вытянутые руки, связанные над головой, были накрепко прикручены к массивной дверной ручке, а раздвинутые ноги одна к батарее, другая — к нижней планке шведской стенки, которую Юра установил для поддержания формы. Хотел плюнуть — но обнаружил, что рот забит какой-то тряпкой и плотно заклеен пластырем.
— Для твоей же пользы, — словно прочитав его ощущения, заметила Таня. — А то начнешь орать, соседи милицию вызовут, придется им разъяснить кое-что. И не дрыгайся, только больнее будет. — Таня постепенно входила в раж.
Она выпрямилась, взяла что-то с подоконника.
— Вот. Не обессудь, что раньше времени распаковала. Буду знакомить тебя с принципами действия.
Остановиться уже не могла.
Никита прищурил глаза и с тоской увидел в ее руках новенький немецкий миксер, включенный в сеть.
— Эта вот насадочка предназначена для взбивания крема, — деловым тоном продолжила она и нажала на кнопочку. Угрожающе заурчал мотор. Никита судорожно выгнулся. — Ну-ну, не дергайся, я же еще не начала. Расслабься и постарайся получить удовольствие. Легкий массажик для разогрева. Кровь теплыми толчками приливает к коже…
Она наклонилась и без нажима провела бешено вращающимся венчиком по голой тощей груди, оставляя розовый след. Никита застонал. Она нажала посильнее. Его глаза округлились.
— Такие вот дела, братка, — приговаривала между делом Таня. — Записку я твою прочла — и про срочный отъезд к любимой невесте, и адрес ЗАГСА запомнила, и время. Про «завтра» ты, конечно, ловко ввернул — с понтом, что вчера отъехал, до инцидента. Красиво обставился. Одного только не учел…
Она взболтала венчиком его уши, немедленно налившиеся малиновым, выключила миксер и поднялась.
— А вот этим ковыряльником прокручивают тесто, — сказала она, прилаживая в гнездо миксера неприятного вида кривую железку. — Но мы им в других отверстиях покрутим. Потом овощерезку попробуем. В режиме яйцерезки… — Никита ревел. Ей было мерзко, будто увидела Севочку обкаканного. Его пришпиленное тело ходило ходуном. — Не хочется? А мне как хочется — не передать. Но не буду, — впервые ее голос зазвучал с искренней ненавистью. — А знаешь, почему не буду? Потому что не хочется из-за такой мрази, как ты, под суд идти, руки об тебя, клопа вонючего, марать не хочется… — Она понизила голос, слова пошли медленные, весомые:
— Радости тебе от хозяйства твоего немного будет. Одно горе, помяни мое слово.
Пожалеешь еще, что я его сегодня на фарш не перевела. Она отложила миксер и взяла в руки большие портновские ножницы.
— Про Самсона и Далилу помнишь? Как она ему волосы отрезала, и он сразу силу потерял. Вот и тебе — модельную стрижку на память. Под глобус… Башкой-то не верти, порежу… Жаль, нет времени полную красоту навести, я так, начерно. — Она простригла широкую полосу от лба до середины затылка, сдула обрезанные густые светло-русые пряди и принялась за левую сторону головы. — Ну все, хватит с тебя, все равно теперь, чтобы заровнять, всю головку налысо обрить придется.
Будь здоров, кровосмеситель, с законным тебя браком. Развязывать, на всякий случай, воздержусь, а дверь открытой оставлю. Ада придет — освободит. Что ей Пловцу, всем прочим врать, сам придумаешь, не мне тебя учить… Извини, но свадьбу посетить не смогу — дела…
Оглянулась и залилась в хохоте. Никита валялся в собственной луже.
До метро она доехала на троллейбусе, а оттуда позвонила Архимеду.
— Арик, хорошо, что застала. Я приеду. Можно?.. Записываю адрес.
Следующая неделя выдалась хлопотной. Узнав через Алевтину координаты ереванского слесаря-гинеколога, она скоренько слетала к нему на переговоры.
Гонорары доктор Фаджян брал кавказские, основательные, а тут еще пришлось предложить доплату за внеочередность — у доктора все места были расписаны на полгода вперед. Да и то он кобенился, не хотел, и только вскользь упомянутые Таней фамилии авторитетных земляков Амбруаза Гургеновича, знакомых ей по шеровскому ранчо, убедили. Потом пришлось в темпе лететь в Ленинград. Из аэропорта Таня на полчасика заскочила домой, где по счастью никого еще не было, собрать чемодан и тут же отъехать к Алевтине, оставив родным короткую записку. У Алевтины она прожила несколько дней, забрала причитающиеся ей за год работы комиссионные, смоталась к Маше Краузе и по-быстрому, невыгодно, реализовала почти все имущество, нажитое совместно с Генералом, включая и памятный браслетик с топазами. Из ремонта она выйдет практически голяком. Но главное ее богатство останется при ней. Голова. Остальное приложится.
В клинике доктора Флджяна Таня провела две с половиной недели, малоприятных не столько медицинскими обстоятельствами, сколько сенсорным голодом — облупившиеся белые стены внутри и снаружи, унылый дворик с темными кипарисами и чахлым розовым бордюром, занудный однообразный режим, хриплый телевизор, показывающий только бледные тени, соседки — скорбные армянские девы, с их покаянными придыханиями и толстыми свежевыбритыми ногами. От такой тоски Таня готова была волком выть и при первой же возможности убежала в высокогорный молодежный лагерь «Звартноц». Лишь на третий вечер, немного напитавшись ощущениями, она нашла в себе силы позвонить в Ленинград.
— Куда ты пропала? — с непривычным напряжением спросила Ада.
— Дела, — сказала Таня. — Возникли срочные дела, я же написала. Даже на Никиткину свадьбу не смогла…
— А свадьбы не было, — с какой-то странной интонацией сказала Ада.
— Что так?
— Пришлось отложить. Пока Никита не поправится, — Что с ним?
— В самый день свадьбы, хулиганы… изверги! Ворвались в квартиру, связали, избили, еще и волосы все состригли.
— Господи, какой ужас! Их поймали?
— Какое там! Он и примет-то никаких назвать не может. Четверо мордоворотов с черными шарфами на рожах. Кроме него, их никто не видел. Или боятся говорить… А тут еще и Павел твой разбился…
— Как ты сказала? Повтори.
— В экспедиции. Машина в пропасть упала. Остальные погибли, а он успел выскочить, но сильно разбился. Сейчас в Душанбе, в больнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136