– Сейчас придет хозяин кабинета, следователь по особо важным делам. Он задаст вопросы, которые его интересуют.
– По особо важным?! Да за мной никаких дел, не то что важных! Вот встану и уйду! Стрелять, что ли, будете? – Он и впрямь встает и делает движение к выходу.
Страж у двери преграждает ему путь.
– Плохо начинаете, Подкидин, – предупреждает Томин. – Себе во вред. Вы ведь задержаны как подозреваемый.
– По-до-зре-ва-емый! В чем же, хотел бы я знать! – Подкидин возвращается и стоит лицом к лицу с Томиным.
– Я сказал: кража. Подробней объяснит следователь.
– Понятно… Нашли меченого… Эти штуки и фокусы я знаю! Я вам не помощник на себя дело шить! Все! Рта не открою, слова не скажу! – Он опускается на место, вынимает пачку «Беломора», щелкает зажигалкой.
Пал Палыч молча проходит и садится за стол, заполняет бланк допроса. Произносит, как положено:
– Я, следователь Знаменский… такого-то числа в помещении следственного управления допросил… Как вас зовут?
– Никак не зовут, – говорит Подкидин, пуская дым в потолок. – Показаний не даю, объяснений не даю. Будьте счастливы своими подозрениями… Это я выражаюсь культурно, на русский язык сами переведете.
– У вас нет оснований принимать в штыки следователя, – изумляется Пал Палыч.
– Можете записать в протокольчик, что я вас… обожаю! – Это звучит не лучше, чем оскорбление.
– В подобном стиле намерены разговаривать и дальше? – холодно, но с любопытством наблюдает его Пал Палыч.
Подкидин молчит.
– Если вы отказываетесь защищаться от наших подозрений… – Пал Палыч делает выжидательную паузу, но, не дождавшись ни слова, договаривает: – тогда нам остается вас изобличать.
– Дав-вай-те! Изобличайте! Горю нетерпением!
Что испытывает Подкидин на самом деле, выкрикивая эти рваные фразы, неведомо, но выглядит он донельзя развязно и нагло.
* * *
Вероника Антоновна Былова в волнении ведет крайне важный для нее разговор с бывшей женой сына.
– Да, – горячо говорит Вероника Антоновна, – да, я боялась гор! Какая мать не боялась бы, Стелла? Особенно после той трагедии. Колю и Дашеньку Апрелеву я любила как родных. Такие были чистые, счастливые! Помнишь, как Дашенька чудесно смеялась?
– Помню, – с едкой горечью произносит Стелла. – А Коля был хирург божией милостью. Он мог бы спасти сотни людей.
– Да, смерть не выбирает. Невыносимо знать, что Коля с Дашенькой погибли!.. А Марик был рядом, его чудом миновало! Я до сих пор боюсь, что он не устоит и опять пойдет «покорять вершины»!
– Не бойтесь, не пойдет, – с презрением к Марату произносит Стелла.
– Но ты же ходишь?
– Я – да.
– Стелла, – приближается Вероника Антоновна к главному, – он винит меня в том, что вы разошлись!
– Вас? К вам я не имею претензий, – бесстрастно возражает Стелла.
– Но если все-таки я была неправа перед тобой… в чем-то… то по неведению, по недомыслию…
Сказано столь искренне, что Стелла смягчается.
– Вероника Антоновна, разве мы когда вздорили? Зачем этот покаянный тон? Со мной вы были ласковы и терпеливы. Я же не умела простых вещей. Норовила все состряпать из консервов и крупы. Словом, не подарок в дом.
– О, ты очень скоро научилась, дружочек!
– Положим, не скоро, но научили меня вы. Как-то ухитрились между гастролями.
Подобие прежней близости объединяет женщин, и Вероника Антоновна приободряется.
– Знаешь, даже когда ты замороженная, как ледник, я могу с тобой разговаривать… Стоит заговорить с Мариком – и сразу… глупею, что ли? Чувствую, что надо бы иначе, но слова пропадают, мысли пропадают.
Стелла понемногу отворачивает от нее вновь каменеющее лицо.
– Послушай, недавно он вдруг… ты ведь знаешь, как он владеет собой, а тут – больно вспомнить – вдруг с такой горечью о вашем разрыве… С таким сожалением! Стелла, он любит тебя! У него нет другой, и ты не замужем. Вернись к нам, Стелла!
Та ожидала чего угодно, только не призыва в лоно семьи. Однако недоумение ее проступает словно из-под слоя льда.
– Марата я вычеркнула из жизни.
– Но ты же пришла… я попросила – и ты пришла!
– Атавизм: реакция на крик из-под трамвая. Кидаешься, хотя известно, что нужна реанимация.
– Это… случайное сравнение?.. Кому нужна реанимация? Марику?
– Не суть важно.
– Не уклоняйся. Ты всегда козыряла прямотой. Я хочу откровенности! Марику – реанимация? Почему? Он не умирает! Что ты думаешь о Марике? – Вероника Антоновна повышает и повышает голос и даже ногой напоследок топает. И у Стеллы вырывается:
– Марат – это лопнувший супермен. Его уже нет, не существует!
– Бог мой, опомнись! Нет, в тебе просто говорит оскорбленная женщина. Как это он не существует?! Не знаю, из-за чего вы разошлись, у тебя характер ой-ой, а может, и Марик поступил неладно, допускаю, но нельзя же хоронить заживо! Он яркий, гордый, одаренный человек, у него блестящее будущее! Бывает эгоистичен, согласна, но в корне – хороший! Одно то, что ради моего покоя пожертвовал альпинизмом и всеми друзьями…
– Пожертвовал ради вас? Забавно!
– Забавно? Стыдись!
Помолчав, Стелла унимает раздражение:
– Простите, Вероника Антоновна! Зря я, не обращайте внимания.
– Твои слова… Понятно, что сгоряча, но он действительно какой-то опустошенный. Нерадостный. Бедный мой мальчик!.. Что мне делать, Стелла? Посоветуй что-нибудь, ты умная!
– Мне нечего советовать.
– Тогда хоть расскажи попросту, без реанимаций, что у вас произошло? Почему он изменился?
– Не могу…
– Что же, тогда извини, что побеспокоила! – С неостывшей обидой Вероника Антоновна провожает Стеллу к двери в прихожую и видит входящих в квартиру Марата и Барсукова.
Встреча со Стеллой – неожиданная и болезненно неприятная для Марата.
– Добрый вечер, – бормочет он и скрывается в своей комнате.
Приотставший Барсуков засмотрелся на Стеллу и, заметив, что она потянулась к вешалке за курткой, бросается помочь.
– Разрешите?
– Благодарю.
Только всего и сказано, но вот уже Стелла коротко простилась с хозяйкой, вот хлопнула за ней дверь, а Барсуков все стоит в передней, и лишь окрик Марата сдвигает его с места.
– Марат, кто она? – первым делом интересуется Барсуков.
Марат смотрит в пространство.
– Это к матери… Так на чем мы остановились?
Оба не сразу могут вспомнить, потому что думают о Стелле – каждый свое.
– Кажется, по поводу прежней работы… инженер-испытатель…
– Да, – кивает Барсуков. – Гонял тяжеловозы, новые модели. Автодром, пробеги через полстраны, разные дороги. Мне нравилось. И деньги другие… Из-за плаксиков бросил. Пока устроился простым шофером – только бы рядом с домом.
– А случались опасности, риск?
– Когда участвовал в ралли, то… – Он улыбается воспоминанию: – «И какой же русский не любит быстрой езды!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15