– Какая комиссия?
– По трудоустройству, – отвечает Миша. – Довели нас с Серегой: идите работать, идите работать…
– Это не страшно. Оформлю вас в сторожа. Ночь дежуришь – практически просто присутствуешь, – двое суток гуляешь. Тепло, светло, диванчик, и не обязатель­но коротать время одному. В самый раз для румяных молодых людей.
Приятели переглядываются: пожалуй, годится.
– А чего платят? – вопрошает Сергей.
– Ты намерен жить на зарплату? Что вам зарплата, други, когда деньги везде! Читаешь вывеску «Продмаг», думаешь: это сколько же? «Почта» – то же самое. По улице пройти невозможно – сплошные искушения! «Па­рикмахерская» – деньги, «Аптека» – деньги. «Сувениры», «Мебель», «Кафе», «Парфюмерия» – везде лежат, родимые, ждут умелых рук! Обезуметь можно!
В глазах Марата и впрямь тлеет диковатый огонек. Парни наэлектризованы соблазнительными речами. Через минуту Серега нарушает воцарившееся молчание, прислушиваясь к меланхолическому романсу за стеной.
– Это мать, да? Как жалостно поет-то, прям за сердце…
– Однако вернемся к делу. – Марату претит обсуж­дать с ними материнское пение.
– Главный вопрос – влезть в кассу. Шухер подымет­ся, – говорит Миша.
– Предусмотрено, – кивает Марат. – За что себя уважаю – умею придумать нестандартный ход. Кассирша отопрет сама.
– Шутишь!
– Ничуть. Под дверью кассы ты, Миша, – у тебя натуральней получится – кричишь отчаянным голосом: «Марья Петровна! Скорей, Федор умирает!» Это хоро­шенько отрепетируем.
– Кто такой Федор?
– Обожаемый муж кассирши, трудится рядом в лабо­ратории, – показывает на плане, – больное сердце. Есте­ственно, она бросится к умирающему супругу. Как только откроет дверь, зажимаете ей рот и оглушаете по голове.
– Это давай ты, – говорит Миша приятелю.
– Ладно.
– Остается взять деньги и уйти через подъезд, кото­рый я показывал. Там будет ждать синий «Москвич»…
– На словах все проще пареной репы.
– Не на словах, Миша. Люди со мной уже работали, и весьма успешно!
…Мы видим переднюю, где Вероника Антоновна, стоявшая под дверью комнаты Марата, медленно отсту­пает, держась за голову. Она все слышала и все поняла о сыне до конца.

* * *
Пал Палыч осуществляет свою «мыслишку».
– Держите бумагу, – вручает он Сене Калмыкову чистый лист. – Пишите сверху: «Следователю Знаменс­кому». Пониже: «По вашей просьбе собственноручно со­ставляю перечень своих знакомых».
– А для чего? – подобострастно спрашивает Кал­мыков.
– Для приобщения к делу. Следствие, суд и адвокаты должны знать, в каком кругу вы вращались. Если сочтут нужным, кого-то попросят вас охарактеризовать.
…Теперь перед Пал Палычем Сема Тутаев. Он запол­нил лист донизу, перевертывает, задумывается.
– Всех-всех писать?
– Конечно. Наверно, будут и положительные отзывы?
– Обо мне? А то как же!
– Вот и пишите. Учтем.
…Завершение процедуры мы наблюдаем с участием Ильи Колесникова.
– Вот, пожалуйста. Все. – Он протягивает Пал Палычу три листка, густо испещренных именами. – Отдельно я озаглавил «Друзья», отдельно «Разные знакомые».
– Многочисленное общество.
– Старался уж никого не забыть, гражданин следо­ватель!

* * *
– Какой вечер чудесный, – говорит Стелла, выходя с Барсуковым из подъезда его дома. – Где ваши окна?
Он ведет ее за угол и показывает.
– Отсюда слышно, если кто-нибудь из ребят про­снется и заплачет?
– Они не просыпаются!
Однако Стелла садится на скамью, и он опускается рядом. За незначительными фразами, из которых вяжется разговор, проглядывают взаимный интерес и симпатия.
– Почему плаксики, Леша? Боевые ребята. Опти­мисты.
– До года стоял дружный рев – прозвище по старой памяти. А моя мать зовет барсучата. Барсуков – барсучата… Спасибо вам, что пришли.
– Вам спасибо, очень вкусно накормили. Для мужчи­ны вы образцово ведете дом.
– Если честно, не всегда такой порядок. Сегодня – в вашу честь… Удивительно, живем чуть не рядом, и я вас не видел!
– Много ли вы замечаете – кроме барсучат?
– Иногда все-таки замечаю!.. Но в целом вы правы: я принадлежу им. Стараюсь возместить… чего они лишены. Перевернуло меня, понимаете? Теперь все только с точ­ки зрения их пользы.
– А будет ли польза, Леша? Позиция опасная.
– Избалую, испорчу? Говорили. Говорили, что выра­стут махровые эгоисты. Но не надо об этом, Стелла! Боюсь… поссоримся, едва познакомились.
– Ну и глупо… Знаете, Леша, я все равно скажу, что думаю. Если суждено поссориться, лучше не тянуть… Не то что балуете, – начинает Стелла, помолчав. – Чтобы избаловать, как это обычно понимают, вам не хватит материальных средств, извините за прямоту… Но вы сте­лете ребятам под ноги свою жизнь, как ковровую дорож­ку. Что от вас останется лет через десять, Леша? Кормя­щая единица? А сыновьям нужен отец – яркий, смелый… чтобы гордиться… Подражать. Потеряете себя – они тоже много потеряют.
Стелла сказала то, о чем Барсуков до сих пор не задумывался. Что, если предостережения ее справедливы?
– Мы поссорились? – после паузы спрашивает Стелла.
– Нет… может, вы опять правы? Надо это обдумать.
– Договорились! – Стелла протягивает руку, Барсу­ков задерживает ее в своих ладонях.

* * *
Вероника Антоновна с маленьким чемоданчиком мед­ленно пересекает переднюю. У наружной двери оборачи­вается и смотрит вокруг странным пристальным взором.
Касается концертной афиши на стене. Задерживает взгляд на двери в комнату Марата… Медленно выходит на лестницу, и замок за ней глухо щелкает.

* * *
– Ни в одном списке его нет! – говорит Томин, потрясая бумажками Калмыкова, Тутаева и Колесникова. – «Забыли» мотоциклисты общего приятеля – Мара­та! Скрыли и тем выдали!
– Вот: отсутствие информации есть тоже информа­ция. Так что это за Марат?
– Любопытно я на него вышел. Зондирую домаш­них. Говорят, часто звонили какому-то Марату, назна­чали встречи, но нам про него ничего не известно. Ах ты, думаю, соблюдал конспирацию, как же до него добраться? И вдруг сестренка Тутаева – малявка с ко­сичками – вдруг заявляет, что у Марата мать – знаме­нитая певица. Фамилия? – спрашиваю. Знаю, говорит, только не помню. Бились, бились, потом я чисто по наитию: «Не Вероника ли Былова?» И, представляешь в точку!
– Итак, Марат Былов. Кандидат в режиссеры…
– Режиссер, Паша! – уверенно поправляет То­мин. – Вот послушай про него. Подающий надежды ма­тематик и завзятый альпинист. То и другое в про­шлом, – отвечает он на удивленное движение Пал Палыча. – Два с половиной года назад повел группу в горы. После конца сезона. Хотел кому-то доказать свое превосходство над простыми смертными. Внезапно – ледяной ветер, снегопад. Короче, двое новичков погиб­ли. Он их покинул, спасая собственную шкуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15