Взвесь, как тянет!
Марата и самого гипнотизирует рюкзак, но он держит фасон и снисходительно улыбается нетерпению Ильи.
– Успеется. Поделитесь-ка ощущениями.
Семены переглядываются.
– Да ничего, – жмет плечами Сема.
– Столько готовились, что уж вроде так и надо, – вторит Сеня.
– Нет, у меня кишки ерзали, – признается Илья. – Только сейчас отпускает.
– Завидую… В жизни так не хватает этой остроты. Жаль, что меня не было с вами.
– Твое дело думать, Марат! На черную работу и нас хватит!
– Ты прав, Сеня, но мне жаль.
Все взгляды вновь обращаются к рюкзаку. Марат отки­дывает клапан, развязывает тесемку, запускает ладонь внутрь, помешивает там и извлекает несколько крупных купюр.
– Из-за пары-тройки таких бумажек люди каждый день трудятся, дрожат перед начальством… потеют. Бррр, противно думать! А вы пришли и взяли. Что может быть прекрасней? Ну дели, Сеня!
Того дважды просить не нужно.
– Кладу четыре доли. Проверять, не отходя от кассы.
– Клади пять долей, – говорит Марат.
Парни вопросительно оборачиваются.
– Страховой резерв! – Марат непререкаем. – Вдруг Илюша стукнет кого мотоциклом. Или Сема – кулаком. Худший вариант при нашей подготовке почти исключен. Но человек разумный ни от чего не зарекается. Должен быть общий фонд на адвоката, передачи и прочее.
Настроение компании от такой речи омрачается, но веский и спокойный тон Марата убеждает.
– Надеюсь, верите, что у меня как в сберкассе? – добавляет он.
В это все верят, и Сеня проворно раскладывает пять кучек прямо на ковре. Остальные следят алчными взо­рами. Сема с Ильей, не утерпев, сползают с кресел поближе, шевелят губами, беззвучно считая. Марат де­монстрирует железное хладнокровие, покуривает, лис­тает журнал. Наконец там, на ковре, дружно переводят дух. Марат подталкивает к ним ногой небольшой чемоданчик.
– Это будет сейф. – Он упивается моментом. – До­вольны? А месяц назад – смешно вспомнить! – два Се­мена мечтали обобрать какую-то старушку!
– Было дело…
Сеня сгребает одну из куч в чемодан, а другую несет Марату. Тот мизинцем небрежно выдвигает ящик стола.
– Сгружай сюда.
Парни начинают собирать деньги в пачки и возбуж­денно распихивать по карманам.
– Э, други, – останавливает Марат, – вы будете не­допустимо шуршать!
– А как же нести?
– Предусмотрено.
Хозяин снимает со шкафа три спортивные сумки, и добычу «затаривают».
– А теперь остыньте! – командует он. – И глаза при­тушите!
– Надо разрядиться, Марат!
– Обмыть! – поддерживает Илью Сема.
– Ко мне – в Малаховку! – зовет Илья. – Покувыр­каемся на свободе. На лужайке детский визг и тэ пэ.
– Хорошо, собираемся к семи. – Марат провожает гостей.
– Ты пока дома? – украдкой спрашивает Илья.
– А что?
Тот прижимает палец к губам и догоняет двух Семе­нов.
Марат торопится к письменному столу, выдвигает ящик и уже не прячет ликования.
Но опять не ко времени является Вероника Анто­новна.
– Я на минуту, Марик. Ой, как накурено! Войти страшно.
– Не входи…
– Ты даже не замечаешь – на мне новое концертное платье!
– Широкие слои пенсионеров будут сражены.
– Грубо, Марик!.. Когда-то сам бегал меня слушать!
– Э, матушка! «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Когда-то ты меня и на гастроли таскала.
– Разве плохое было время? Тебя все обожали!.. Кста­ти, я хотела и насчет гастролей. Предлагают поездку на полтора месяца.
– Условия выгодные?
– Да, но…
– Разумеется, поезжай. Осень подойдет – мне надеть нечего.
– Как?! А кожаное пальто?
– Сносилось. Кроме того, я взял нужные мне книги, за которые еще не заплачено.
– Нет, это невозможно! Ты должен сократиться, Марат! Я мотаюсь из города в город… вся в мыле… Дыхания нет, голос не звучит, все ради тебя…
– Естественно. Даже лягушка заботится о своем по­томстве. Это животный инстинкт.
Вероника Антоновна глубоко уязвлена.
– Вся моя любовь… все переживания… труд – живот­ный инстинкт?.. И ни капли благодарности?
– Помилуй, за что? Я даю смысл твоей жизни. Для тебя нет ничего выше, чем кормить-поить и выводить меня в люди.
– Пора самому выходить в люди! Последний год ас­пирантуры, надо подумать о диссертации! А тут какие-то странные друзья…
– Друзья? Эти козявки?!
– Тогда зачем они? С твоим умом, духовными запро­сами?
– Нужны. Я их использую.
– Я очень боюсь, что…
– Опять боишься! Ты набита страхами, как кукла опил­ками! – прерывает Марат, и на сей раз невозмутимость изменяет ему. – По чьей милости я бросил альпинизм?! Только из-за тебя, помни! Только потому, что ты боялась! Там остались настоящие друзья… каких больше не будет! И ты смеешь попрекать меня знакомствами?! Я и со Стеллой разошелся из-за тебя! Такой тоже больше не будет!
– Чем я виновата перед Стеллой?! Отчего из-за меня?
– Оттого, что она принадлежала тому миру, который я потерял! Горы, вершины, чистый снег… Я все потерял!!!
Вероника Антоновна, потрясенная не свойственным сыну взрывом чувств, готова уже каяться и просить про­щения. Но объяснение прерывает звонок в дверь: вернул­ся Илья. Марат разом обретает невозмутимое спокой­ствие.
– Матушка, аккомпаниатор ждет. Иди. Все чудесно. У тебя, у меня. Платье эффектное, голос звучит. Спой «Хризантемы» и отдохни перед концертом. А я… может быть, схожу в магазин, положи там на сервант… лучше зелененькую.
Оставшись с Ильей, он молча ждет.
– Не стал при них… – начинает тот.
– Что-нибудь не так?
– Малый один видел нас на выходе из магазина. Я с ним работал в НИИ. Непонятно, откуда взялся! В пяти шагах из кустов вылез! Зараза!..
– Узнал тебя?
Илья разводит руками.
– Сделаем, чтобы молчал. Можешь узнать его адрес?
– И так знаю. Как-то оборудование вместе возили, заскочили по пути.

* * *
Барсуков с ребятами приближается к подъезду своего дома. С противоположной стороны улицы идет наперехват плечистый парень. Его провожает взглядом Марат, за спиной которого хоронится Илья.
– Товарищ Барсуков? – загораживает дорогу парень.
– Да.
– Давненько вас жду. Где пропадали?
– А в чем дело?
– Я спрашиваю, где ты был днем? – грубо напирает парень.
– У тещи в Селихове, – тоже грубеет Барсуков.
– Что-нибудь видел там интересное?
Барсуков впивается глазами в хамскую физиономию: неужели спрашивает о том самом?!
– Идите поиграйте, – подталкивает он от себя ребят.
Те охотно отбегают к кучке детворы поодаль.
– Видел или нет?
Барсуков с удовольствием врезал бы ему, да руки связаны.
– Ничего я не видел!
– Ничего не видел, ничего не знаешь. Правильно! – Парень бросает весьма выразительный взгляд в сторону ребят. – Своих детенышей беречь надо! Ни-че-го не ви­дел. Бывай здоров!

* * *
В помещении Селиховской милиции беседуют Нико­лаев, молодой замнач по розыску, и Томин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15