— Жора, на ход ноги! — Француз булькнул водку в стакан.
— В натуре, конкретно!
Уходя, Максаков стрельнул у него червонец на сигареты.
— Меньше пропьешь. Ехал бы ты домой.
— Не парься. Все нормально. Извини, что гружу тебя своими бедами.
— Не говори ерунды.
На секунду показалось, что Володька сейчас заплачет. Только на одну секунду.
10
«Моторола» заверещала при повороте на Белинского. Максаков не мог отпустить руль: под завязку забитая «копейка» (вдобавок к операм и Ефремову в нее влезла его стажерка — маленькая коротко стриженная девушка в дорогой кремовой дубленке) с трудом слушалась руля. Пиликанье не прекращалось. На углу с Моховой он прижался к тротуару.
— Михаил, срочно отзвонись начальнику. — Лютиков вздохнул. — Имей в виду — он орет, как потерпевший.
— А в чем беда? — Максаков тоже вздохнул. Лишний разговор с Григоренко не прибавлял настроения.
— А хрен его знает.
— Через пять минут, только доместа доберусь.
Двор был большой, с чугунной оградой и остатками скамеек вокруг полуразрушенного каменного круга, в коем угадывались руины фонтана. В углу стояла покореженная, сваренная из труб горка-ракета. Тоненький слой свежего снега резал взгляд в контрасте с грязно-серыми стенами. При виде горки у Максакова неожиданно дрогнуло внутри. Такая двадцать пять лет назад украшала его школьный двор на Петроградской. Они с одноклассниками катались, играли в путешественников и мечтали о взрослой жизни, которая представлялась захватывающей и прекрасной. Ему до боли, до слез вдруг захотелось вернуться в солнечно-беззаботные дворы семидесятых, к чехословацкому рыжему ранцу, коллекции марок, собранию сочинения Майна Рида, всеобщей любви и ощущению лучезарности окружающего мира.
— Квартира какая, Миш? — Андронов тронул его за плечо.
Со стен парадной спускались ледяные сталактиты — прорвало систему отопления. Из подвала валил теплый липкий пар. Когда-то торжественные мраморные ступени поколоты и раскрошены. Незнакомый молодой участковый подталкивал к выходу бесформенное, резко воняющее существо, заросшее до глаз черной бородой.
— В подвале спал, — пояснил он. — Я его пока в обезьянник, в восемьдесят седьмое.
Максаков кивнул.
— Девятая квартира, Стае. Вроде на последнем этаже.
У дверей как всегда толпилась куча народу. Большинство Максаков хорошо знал. Он сам начинал в этом отделе.
— Здорово.
С худощавым подвижным Сергеем Полянским они даже обнялись. Его Максаков сам привел в милицию. Когда-то они вместе служили в армии.
— Только на трупах и встречаемся.
— Сам виноват. Телефон знаешь.
— Ты тоже.
— За твоими семейными перемещениями не уследишь.
— Нашел бы через маму или на работе. Я тебе сегодня дам домашний.
— Лады. Сам-то как?
— Как всегда. Кручусь.
— Один?
— Один. Как Жанка?
— Нормально. Забегай, посидим.
— Обязательно. Чего тут?
Полянский улыбнулся и, протиснувшись между двумя откровенно скучающими постовыми, отворил высокую дверь.
— Пошли. История в стиле Агаты Кристи, только на российский лад.
Прихожая в квартире была огромной. О капремонте здесь, видно, и слыхом не слыхивали. В комнаты вели двухстворчатые арочные двери, такие же разнообразные, как и люди, за ними проживающие. Поломанные и побитые вследствие утери по пьянке ключей, старые, но добротные, укрепленные дополнительными замками, новые, под старину, и даже одна железная. В коридоре начисто отсутствовали вешалки, тумбочки и какие-либо вещи обихода, что свидетельствовало о проживании в квартире антиобщественного и паразитирующего элемента. Полянский остановился перед безошибочно угаданной Максаковым дверью: самой обшарпанной, без всяких следов замка.
— Две смежные комнаты занимает Панина Евдокия Сергеевна, сорок восьмого года выпуска, в обиходе тетя Дуся, ранее дважды судима за кражу и скупку краденого. В понедельник у нее был день рождения, так что празднуют пятый день. Список гостей у меня есть. Все местные, все известные, все в отделе. Вчера вечером, когда все снова попадали замертво, хозяйка пошла якобы попить пивка на угол, вернулась сильно избитая, прошла в дальнюю комнату легла на диван и умерла, что выяснилось сегодня утром. Почему-то мне в это не верится. Объяснить, или сам посмотришь?
— Показывай, — улыбнулся Максаков.
— Осторожно ступай, похоже, к середине недели ходить блевать в туалет уже себя не утруждали.
Первая комната оказалась большой, метров тридцать пять, с высоким лепным потолком, тремя окнами и интерьером помойки. Поломанная мебель, кучи тряпья, грязная посуда, объедки, застывшие рвотные массы, снующие тараканы. Пахло затхлостью, гнильем и свинарником. Максаков щелкнул зажигалкой. Сигареты являлись универсальной защитой от вони в подобных квартирах. Он в очередной раз подумал, что таких животных надо вывозить в какие-нибудь резервации, освобождая жилье для нормальных людей, вроде Гималае-ва с его углом на троих. Вторая комната отличалась от первой только размером (была поменьше) и наличием трупа на продавленном диване. С первого взгляда Максаков согласился с Полянским. Голова ничком лежащего тела в синих рейтузах и фиолетовой кофте была превращена в лепешку. На обоях засохли длинные бурые брызги. Ни о каких перемещениях с таким ранением не могло быть и речи. Тетю Дусю грохнули на этом диване.
— Согласен? — Полянский аккуратно переступил через кровавый потек на полу.
— Конечно. — Максаков, поскольку курил на месте происшествия, стряхивал пепел в ладонь. — А кто ее видел, когда она вернулась домой?
— Удивительно, но только ее подруга Ковяткина, чудесным образом проснувшаяся ночью по нужде. Остальные вообще не помнят, чтобы она куда-то уходила. И знаешь, что интересно? Ковяткина. с тетей Дусей последний день ссорились. Один из собутыльников вспомнил, что покойная к мужу Ковяткиной приставала. Он-то сам еще долго ничего пояснить не сможет: из отдела на Пряжку увезли — «белочка» пришла.
Максаков посмотрел в окно. Грязное и сальное стекло. Подобное тысячам других в этом городе. Муторный серый день. Чисто питерская панорама крыш. Еле уловимый невидимый снег. Зима в Ленинграде. Бесконечность в вечности. Изнутри царапало холодком и пустотой.
— Шекспировские страсти. И где эта леди Макбет? В отделе?
— Нет, — Полянский покачал головой, — на кухне. Была нетранспортабельна.
В комнату заглянул Жора.
— А где типа медик?
— Едет еще.
— Может, кто конкретно метнется? А то насухую в таком евростандарте вошкаться не климатит.
Максаков улыбнулся.
— Сейчас организуем. Указания следователя на месте происшествия — закон.
— Могу отдельное поручение выписать, — в тон ему хмыкнул Ефремов.
Снова заголосила «моторола».
— Б… ! Забыл начальнику позвонить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37