Продовольственный рынок представлял собой примитивные ряды из досок, положенных на кирпичи и тянувшихся под сводами средневековой ратуши, которая служила укрытием от дождя и ветра женщинам, сидевшим на скамейках возле своей продукции. Живые куры, утки, индейки и извивающиеся кролики лежали со связанными ногами или выглядывали из клеток рядом с теми, кто их вырастил.
Плам накупила местных деликатесов, которых не встретишь в магазинах: редких грибов, грецких орехов, каштанов, растительного масла для салата, брынзы, домашних пирожных для дочек Поля, хлеба местной выпечки. Покинув рынок, она прошлась по улицам маленького крепостного городка, выстроенного в средние века для защиты от набегов. Теперь на его улицах продавались ковры, гобелены, мебель.
В течение часа Плам купила персидский коврик, большую старую керосиновую лампу, небольшое кресло и пару старинных простыней, расшитых местными девицами, которым по вечерам ничего не оставалось, как только сидеть, склонившись над пяльцами, и мечтать о женихах. Теперь они смотрели телевизор и обходились простынями из синтетических тканей, с которыми не было забот.
Сложив покупки кучей на столике уличного кафе, Плам пожалела, что приехала на велосипеде. «Придется ехать назад и возвращаться сюда на машине», — думала она, пробираясь сквозь толпу на центральной площади, где с маленьких фургонов торговали одеждой, дешевой обувью, инструментами и домашней утварью.
Добравшись до того места, где оставила велосипед, Плам услышала полуденную сирену, означавшую, что все должно замереть на три часа, пока все будут есть, а затем спать. Крестьяне с женами устремились к кафе, чтобы за стаканом вина обменяться местными сплетнями, прежде чем отправиться по домам для обильной трапезы. Из всей французской кухни юго-западная выделялась особо, ибо каждому французу известно, что «под Бордо едят неплохо».
Плам услышала свое имя и, обернувшись, увидела, что из-за столика в маленьком кафе ей машет улыбающийся Поль. Сердце у нее подпрыгнуло от радости, а ноги сами понесли ее к нему.
За чашкой кофе ее успокаивало только то, что не сможет же он прочесть ее мысли, поскольку думала она только о том, как Поль выглядит без одежды. Ей хотелось увидеть его сильные длинные ноги, погладить его смуглые мускулистые руки, провести рукой по его заросшей груди и… Спохватившись, она кивнула на небольшие пакеты, лежавшие перед ним на столе:
— Что вы купили?
— Я приезжал за школьными принадлежностями, а заодно купил кое-каких деликатесов и меда. Ничего из того, что делает моя мать сама, я не отваживаюсь привозить из города.
Он рассказал, что изготовленные на юго-западе продукты стали пользоваться большим спросом. Домашняя ветчина, паштеты, тушеные утки и гуси, колбаса с чесноком теперь идут прямо в Париж. Домашний сыр из Волвера, который продавался когда-то только в Миромоне, можно встретить теперь в Лондоне, Нью-Йорке и Токио.
— Тут произошла любопытная вещь, — говорил Поль, делая знак официанту, чтобы тот принес счет. — Нежелание сельских жителей меняться, наша упрямая натура, приверженность старым традициям — все, над чем горожане смеялись, вдруг сделалось национальным достоянием. Теперь люди, живущие в грязных, опасных для здоровья городах, больше не презирают наш образ жизни, а мечтают о нем. — Он показал на ее покупки и улыбнулся своей пленительной улыбкой. — Вас подвезти? У меня «Рено" — фургон, в моем положении надо иметь такую машину, чтобы вмещала кучу детей. Так что для вашего велосипеда найдется место.
Была ли эта долгая чувственная улыбка приглашением? Может быть, он всем улыбается так? Или она предназначалась только для нее? Может быть, его мать не права, когда считает, что он все еще хранит верность погибшей жене? Может быть, она сидит рядом с местным донжуаном?
В машине Плам тихо сказала ему:
— Мне было очень жаль вас, когда я услышала о гибели вашей жены.
Лицо Поля мгновенно напряглось.
— Я догадывался, что мать рассказала вам. Она понимает, что смерть Анни большое несчастье, но не видит, что это в корне изменило мои взгляды на жизнь, на мои цели и желания.
— Ваша мать говорила только, что вы убиты горем и разочарованы, — смущенно проговорила Плам, пожалев о своем порыве. Но не выразить сочувствие Полю было с ее стороны бестактно.
Они ехали молча. Когда Поль заговорил снова, его речь звучала так, словно он беседовал сам с собой:
— Мы с Анни, когда уехали из деревни в Париж, были в восторге от новой жизни: каждый вечер бродили по городу, накупали массу не слишком нужных вещей. Когда Анни погибла, я лишился не только ее, но и нашего крова. Без ее заработка я не мог выплачивать ссуду за нашу парижскую квартиру.
Поль резко затормозил перед трактором, выползшим с боковой дороги.
— Меня одолевали бесчисленные проблемы, пока я не понял, что почти все они надуманны. Тот образ жизни, когда мы с Анни, как дети, сорили деньгами, неожиданно представился мне глупым и неразумным. — Он объехал едва тащившийся трактор. — За внешним блеском парижской жизни я увидел безжалостность, неудовлетворенность и беззащитность. И почувствовал там себя чужим.
— Я часто испытываю такое же чувство на модных вечеринках в крупных городах, — сказала Плам, — среди высокомерных, напыщенных особ.
— Что это за люди?
— Богачи, которые все время отдыхают. Я всегда удивляюсь, куда они отправляются, когда устают от своих постоянных перелетов, и как можно устроить себе отдых, когда ты и так все время на отдыхе? Женщины постоянно снуют между Женевой, Портофино, Миланом и Парижем в погоне за новомодной одеждой. Зимы проходят на лыжных курортах. В мае все они собираются в Монако на какое-нибудь грандиозное шоу, затем несутся в Лондон на открытие сезона, после чего бросаются в Сен-Тропез погонять на своих сверхскоростных катерах, затем в Коста-Эсмеральду покататься на яхтах. К 12 августа все они в Шотландии, где открываются охота и рыбалка, потом обратно в Монако на бал Красного Креста, затем в Нью-Йорк за покупками. И так далее… Но в любом случае, Поль, я никогда не знаю, о чем говорить с этими людьми, потому что не чувствую себя человеком их круга.
— Я обрел покой, лишь вернувшись к благоразумной патриархальности Волвера. Хотя мы не ставим патриархальность во главу угла.
— Это очень удобно, когда все свое имеешь при себе, как, например, велосипед в фургоне, — рассмеялась Плам.
— Даже Торо согласился бы с вами.
— Кто такой Торо?
— Чему только учат в английских школах, моя маленькая леди? — Он улыбнулся, и от его мрачного настроения не осталось и следа. — Торо — это американский натуралист и писатель девятнадцатого века. Если хочешь вести независимый образ жизни, надо иметь независимый образ мышления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118