Это здание было меньше, чем Дом кочена — Свора поощряла аскетизм во всех его проявлениях — и все-таки производило неизгладимое впечатление.
* * *
Кинси не знал, зачем и кому понадобился. Зато другая тайна оказалась раскрыта, едва он вошел в личные покои Наставника.
— Меня зовут Ронз.
Это были первые слова Наставника Своры. Он произнес их, когда его помощник, который и привел профессора, исчез за дверным полем. Наставник говорил по-английски.
— Пожалуйста, доктор Кинси, садитесь, — он указал на подобие низкого дивана, вроде тех, на которых некогда любили возлежать турки. — Простите, что пока не приобрел человеческой мебели. Но думаю, вам здесь будет достаточно удобно.
По правде говоря, сейчас вопросы комфорта волновали профессора в последнюю очередь. Помимо волнения, его слишком занимало поведение Наставника. Прежде всего — непринужденность, с которой тот держался. От «пустого» бесстрастия, которое он демонстрировал в присутствии соплеменников, не осталось и следа. Его поза выражала спокойное радушие. Ни дать ни взять учтивый хозяин, принимающий гостя.
Еще больше поражало его владение английским. Идеальная грамматика, беглость — даже характерный акцент джао почти незаметен. Кстати, вот и повод начать беседу.
— Ваш английский великолепен, сэр, — проговорил профессор, опускаясь на «диван». — М-м-м… простите за откровенность.
— Почему вы просите прощения? — Наставник устроился напротив на сидении, похожем на сплющенное кресло. — Так и должно быть. Я изучал этот язык на протяжении двадцати ваших орбитальных циклов. Ну, и одновременно еще несколько других.
Кинси потерял дар речи.
Двадцать лет?! За это время большинство джао, обитавших на Земле, едва усвоили минимальный набор слов. Вибрисы Наставника дрогнули.
— Что вас так удивило, доктор Кинси? Кстати, я правильно произношу ваш титул?
— Хм-м… да, сэр. Это обычай. Хотя, на мой взгляд, довольно глупый. Спросите любого человека, кто такой доктор, и вам ответят: тот, кто лечит больных. А ученый, который занимается только наукой, должен называться профессором, и никак иначе, — он нервно фыркнул. — Есть старая шутка, сэр. Как-то во время конференции в Академии с одним из участников случился сердечный приступ, и его жена вызвала доктора. Докторов собралось столько, что врачи едва до него добрались…
Он виновато посмотрел на Наставника, чувствуя себя законченным идиотом. И надо было такое ляпнуть… Как джао, который только недавно прибыл на Землю, сможет понять соль анекдота?
Однако Наставник не выказал ни досады, ни раздражения.
— Очень хорошо, пусть будет «профессор», — его вибрисы снова качнулись. — Кстати, я не вижу смысла пересыпать речь словами вроде «сэр». Уверяю вас, я не сочту вас невежей. Это устаревшие условности, которыми можно пренебречь.
«Пересыпать речь словами»… Боже милосердный! Он знает даже разговорные выражения! И не путает «невежу» с «невеждой»!. Кинси глубоко вздохнул. Ну что ж, к черту осторожность, идем ва-банк.
— Думаю, один слух подтвердился. Вы все это подстроили, не так ли?
Его уже не удивило, когда Наставнику удалось пожать плечами — почти по-человечески.
— И да, и нет, профессор Кинси. Да — в том смысле, что двадцать лет назад Свора изучила отчеты о завоевании Земли и поняла, что ситуация обещает, с одной стороны, кризис, а с другой стороны — огромные возможности. Это становилось очевидно при чтении отчетов, хотя они подавались очень… как это правильно сказать по-английски? Да, уклончиво. Чтобы склонить к точке зрения Нарво.
Джао откинулся на спинку своего «кресла» и вытянул руки вдоль подлокотников. Сейчас он снова напоминал человека.
— Однако мы не могли предвидеть, что именно произойдет. Более того, мы даже не представляли, какое решение будет правильным. И, конечно, последних событий, в которых решающую роль сыграли Эйлле и те, кто состоит у него на службе. Что было очевидно с самого начала? Сама проблема. И, что еще более важно, уникальная возможность.
— Какая? Я имею виду, возможность.
Наставник поглядел на Кинси торжественно и спокойно. Молчание длилось несколько секунд.
— Я хочу спросить вас, профессор Кинси, как знатока истории человечества: с кем из прошлого вашей расы вы сравнили бы джао?
Кинси замялся, и Ронз поднял руку.
— Пожалуйста, профессор, говорите свободно. Я не пытаюсь загнать вас в ловушку.
— Ну… прежде всего — думаю, с древними римлянами. Кое в чем вы напоминаете монголов. Что касается некоторых обычаев, в меньшей степени организации правления — японцев эпохи сегуната.
— Прекрасные аналогии. При всей ограниченности аналогий… Но я бы напомнил вам еще кое-что. Урок, который можно почерпнуть из опыта британских раджей… — уши Наставника поднялись. — Уверен, во время недавнего кризиса вы не могли не вспомнить о восстании сипаев. И его весьма печальных последствиях, которые не заставили себя ждать.
Кинси почувствовал, что воздуха не хватает.
— Хм-м… безусловно! Более того, я помню, как говорил президенту Стокуэллу, насколько важно избежать чего-нибудь вроде Черной Бездны в Калькутте.
— Это было действительно важно, профессор. Потому что Нарво ответили бы куда более жестоко, чем англичане. Разумеется, они бы не додумались до такой дикости, как привязывать людей к пушкам, чтобы их разрывало при выстреле. Или до того, чтобы заворачивать их останки в шкуры… какое там было животное? Кажется, свинья?
Окончательно потрясенный, Кинси покорно кивнул.
— Полагаю, профессор, вы согласитесь: в некоторых отношениях джао обладают теми же пороками, что и люди. При том, что у нас хватает своих пороков.
— Я бы сказал — «немногими пороками». Насколько я могу судить, в вашей истории нет ничего похожего ни на нацистов, ни на красных кхмеров, ни на талибов. Джао никогда не опускаются до уровня одержимости — в отличие от людей. Оппак — исключение.
— Да, Оппак… Очень жаль. Некогда он действительно был блестящим намт камити, хотя сейчас в это трудно поверить. Пожалуй, ни одно из решений не давалось Своре так тяжело. И не было принято с таким нежеланием.
Кинси боялся пошевелиться. Кто-то называл его «безумным профессором». Но он хорошо знал историю. И мог себе представить, как чувствовал бы себя человек, которому собирается рассказать о своих планах, скажем, Цезарь Борждиа.
— Дерьмо…
Он почти выдохнул, потому что не мог сдержаться. Но у джао очень острый слух.
— Неплохо сказано. В самом деле, дерьмо… Но когда речь идет о великих опасностях — или великих возможностях, — приходится принимать суровые решения. Которые, как вы точно выразились, крайне дурно пахнут.
Наставник откинулся еще дальше, словно отстраняясь от скверного запаха.
— В конечном счете, решение было за мной, и я решился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
* * *
Кинси не знал, зачем и кому понадобился. Зато другая тайна оказалась раскрыта, едва он вошел в личные покои Наставника.
— Меня зовут Ронз.
Это были первые слова Наставника Своры. Он произнес их, когда его помощник, который и привел профессора, исчез за дверным полем. Наставник говорил по-английски.
— Пожалуйста, доктор Кинси, садитесь, — он указал на подобие низкого дивана, вроде тех, на которых некогда любили возлежать турки. — Простите, что пока не приобрел человеческой мебели. Но думаю, вам здесь будет достаточно удобно.
По правде говоря, сейчас вопросы комфорта волновали профессора в последнюю очередь. Помимо волнения, его слишком занимало поведение Наставника. Прежде всего — непринужденность, с которой тот держался. От «пустого» бесстрастия, которое он демонстрировал в присутствии соплеменников, не осталось и следа. Его поза выражала спокойное радушие. Ни дать ни взять учтивый хозяин, принимающий гостя.
Еще больше поражало его владение английским. Идеальная грамматика, беглость — даже характерный акцент джао почти незаметен. Кстати, вот и повод начать беседу.
— Ваш английский великолепен, сэр, — проговорил профессор, опускаясь на «диван». — М-м-м… простите за откровенность.
— Почему вы просите прощения? — Наставник устроился напротив на сидении, похожем на сплющенное кресло. — Так и должно быть. Я изучал этот язык на протяжении двадцати ваших орбитальных циклов. Ну, и одновременно еще несколько других.
Кинси потерял дар речи.
Двадцать лет?! За это время большинство джао, обитавших на Земле, едва усвоили минимальный набор слов. Вибрисы Наставника дрогнули.
— Что вас так удивило, доктор Кинси? Кстати, я правильно произношу ваш титул?
— Хм-м… да, сэр. Это обычай. Хотя, на мой взгляд, довольно глупый. Спросите любого человека, кто такой доктор, и вам ответят: тот, кто лечит больных. А ученый, который занимается только наукой, должен называться профессором, и никак иначе, — он нервно фыркнул. — Есть старая шутка, сэр. Как-то во время конференции в Академии с одним из участников случился сердечный приступ, и его жена вызвала доктора. Докторов собралось столько, что врачи едва до него добрались…
Он виновато посмотрел на Наставника, чувствуя себя законченным идиотом. И надо было такое ляпнуть… Как джао, который только недавно прибыл на Землю, сможет понять соль анекдота?
Однако Наставник не выказал ни досады, ни раздражения.
— Очень хорошо, пусть будет «профессор», — его вибрисы снова качнулись. — Кстати, я не вижу смысла пересыпать речь словами вроде «сэр». Уверяю вас, я не сочту вас невежей. Это устаревшие условности, которыми можно пренебречь.
«Пересыпать речь словами»… Боже милосердный! Он знает даже разговорные выражения! И не путает «невежу» с «невеждой»!. Кинси глубоко вздохнул. Ну что ж, к черту осторожность, идем ва-банк.
— Думаю, один слух подтвердился. Вы все это подстроили, не так ли?
Его уже не удивило, когда Наставнику удалось пожать плечами — почти по-человечески.
— И да, и нет, профессор Кинси. Да — в том смысле, что двадцать лет назад Свора изучила отчеты о завоевании Земли и поняла, что ситуация обещает, с одной стороны, кризис, а с другой стороны — огромные возможности. Это становилось очевидно при чтении отчетов, хотя они подавались очень… как это правильно сказать по-английски? Да, уклончиво. Чтобы склонить к точке зрения Нарво.
Джао откинулся на спинку своего «кресла» и вытянул руки вдоль подлокотников. Сейчас он снова напоминал человека.
— Однако мы не могли предвидеть, что именно произойдет. Более того, мы даже не представляли, какое решение будет правильным. И, конечно, последних событий, в которых решающую роль сыграли Эйлле и те, кто состоит у него на службе. Что было очевидно с самого начала? Сама проблема. И, что еще более важно, уникальная возможность.
— Какая? Я имею виду, возможность.
Наставник поглядел на Кинси торжественно и спокойно. Молчание длилось несколько секунд.
— Я хочу спросить вас, профессор Кинси, как знатока истории человечества: с кем из прошлого вашей расы вы сравнили бы джао?
Кинси замялся, и Ронз поднял руку.
— Пожалуйста, профессор, говорите свободно. Я не пытаюсь загнать вас в ловушку.
— Ну… прежде всего — думаю, с древними римлянами. Кое в чем вы напоминаете монголов. Что касается некоторых обычаев, в меньшей степени организации правления — японцев эпохи сегуната.
— Прекрасные аналогии. При всей ограниченности аналогий… Но я бы напомнил вам еще кое-что. Урок, который можно почерпнуть из опыта британских раджей… — уши Наставника поднялись. — Уверен, во время недавнего кризиса вы не могли не вспомнить о восстании сипаев. И его весьма печальных последствиях, которые не заставили себя ждать.
Кинси почувствовал, что воздуха не хватает.
— Хм-м… безусловно! Более того, я помню, как говорил президенту Стокуэллу, насколько важно избежать чего-нибудь вроде Черной Бездны в Калькутте.
— Это было действительно важно, профессор. Потому что Нарво ответили бы куда более жестоко, чем англичане. Разумеется, они бы не додумались до такой дикости, как привязывать людей к пушкам, чтобы их разрывало при выстреле. Или до того, чтобы заворачивать их останки в шкуры… какое там было животное? Кажется, свинья?
Окончательно потрясенный, Кинси покорно кивнул.
— Полагаю, профессор, вы согласитесь: в некоторых отношениях джао обладают теми же пороками, что и люди. При том, что у нас хватает своих пороков.
— Я бы сказал — «немногими пороками». Насколько я могу судить, в вашей истории нет ничего похожего ни на нацистов, ни на красных кхмеров, ни на талибов. Джао никогда не опускаются до уровня одержимости — в отличие от людей. Оппак — исключение.
— Да, Оппак… Очень жаль. Некогда он действительно был блестящим намт камити, хотя сейчас в это трудно поверить. Пожалуй, ни одно из решений не давалось Своре так тяжело. И не было принято с таким нежеланием.
Кинси боялся пошевелиться. Кто-то называл его «безумным профессором». Но он хорошо знал историю. И мог себе представить, как чувствовал бы себя человек, которому собирается рассказать о своих планах, скажем, Цезарь Борждиа.
— Дерьмо…
Он почти выдохнул, потому что не мог сдержаться. Но у джао очень острый слух.
— Неплохо сказано. В самом деле, дерьмо… Но когда речь идет о великих опасностях — или великих возможностях, — приходится принимать суровые решения. Которые, как вы точно выразились, крайне дурно пахнут.
Наставник откинулся еще дальше, словно отстраняясь от скверного запаха.
— В конечном счете, решение было за мной, и я решился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163