— Нет еще, собираюсь.
— Ну собирайся, а я пока отдохну. Где тут у тебя можно удобнее примоститься?
— Где хочешь, хотя бы здесь…
Я показал ему на кресло. Он пододвинул его поближе ко мне и сел, вытянув вперед свои длинные ноги.
— Я, понимаешь, сегодня забрел со своей Ласией в такое место на этом Хасада-пир, что тебе, наверное, и не снилось. До чего только люди не додумаются!, Устал, правда, но впечатлений на всю жизнь… с избытком.
Блаженно разглагольствуя, он сквозь приспущенные веки наблюдал за моими сборами. Потом широко открыл глаза и неожиданно спросил:
— Слушай, Ан, я одного не понимаю, зачем ты женские тряпки укладываешь? Разве ты их не оставляешь здесь?..
Вопрос застал меня врасплох. Было ясно, что Конду все равно придется рассказать о моем решении, но на это как-то не хватало духу.
— Оставляю, — ответил я, продолжая бережно складывать накидку, подаренную мною Юринге в первый день нашего знакомства.
— Тогда чего же кладешь их вместе со своими вещами или ты их тоже оставляешь?
Я промолчал.
— Может быть, ты все же объяснишь? — Конд придвинул к себе графин с олано.
— Объясню, — резко ответил я, — мы поженились…
Он подскочил в кресле, словно его укусила лика.
— Поженились! Ты женился на этой…
— Да, на Юринге.
— Сумасшедший!
Конд заходил по комнате большими шагами, пиная ногами попадающиеся на пути стулья.
— И с таким ненормальным я должен лететь в рейс! Подумать только! Ты… когда это случилось?
— Успокойся, этого еще не случилось, это должно случиться…
— Ты серьезно?
— Совершенно серьезно, такими вещами не шутят…
Конд остановился у стола, налил себе полную чашку олано и выпил одним духом. Потом повернулся ко мне:
— Ты как полагаешь, я тебе друг?
— Надеюсь, — ответил я, продолжая хладнокровно складывать вещи.
— Тогда позволь высказаться, я, знаешь, коротко и прямо. Хочешь слышать мое мнение?
— Говори, — сказал я, догадываясь, какого рода мнение он собирается высказать.
Конд несколько раз прошелся по комнате, видимо подбирая наиболее убедительные доводы и приводя в порядок свои мысли. Заговорил он, впрочем, без особой экспрессии:
— Решение твое, Антор, нелепо от начала до конца. Мне, может быть, и трудно будет тебя сейчас убедить, но попробую. Ты не случайно решился, я понимаю, чувства там разные… и все такое, но чувства чувствами, а женитьба женитьбой. Ты должен разграничивать эти понятия. Пригреть и приласкать можно любую девчонку, но жениться далеко не на всякой. Мы живем не на необитаемом острове, а в обществе, которое имеет свои традиции, и переступать их… не стоит. Ты подумал о том, кто твоя Юринга? Девушка, проданная в Хасада-пир, и вдруг… жена астролетчика! Как отнесутся к тебе наши товарищи?
— Как? Если поймут, отнесутся правильно, а не поймут — значит плохие у меня товарищи, — спокойно возразил я.
— Плохие! — Он снова начал горячиться. — Это легко говорить тебе сейчас. Неизвестно, как бы ты еще сам воспринял, например, мое решение жениться на Ласии, тоже в глубине души подсмеивался бы надо мной. И над тобой будут подсмеиваться, даже если ничего не скажут прямо. Как ты будешь себя чувствовать?
— Великолепно буду чувствовать. Не говори ты чепухи. Никто и знать не будет, что она отсюда… Или, может… ты расскажешь?
— Я!? Не-ет…
Он еще раз приложился к олано и, вытерев рот, продолжил свое наступление:
— Хорошо, пусть ты такой непроницаемый, что тебя не будут задевать насмешки, допустим. Или допустим еще большее, что никто не узнает, кто она такая. Но известно ли тебе, что она не может подарить тебе ребенка? Это ты знаешь?
— Представь себе, знаю.
— Знаешь?
— Да.
— Вот как!
Конд, казалось, был сбит с толку, он, видимо, больше всего надеялся на этот аргумент. Замешательство его, однако, продолжалось недолго. Придя в себя, он быстро переменил тактику.
— Ты непоколебим, Антор, и непоколебимость эта питается лишь тем большим чувством к Юринге, которым ты сейчас горишь.
— Она стоит того.
— Согласен, может быть, стоит. Но подумай, надолго ли оно у тебя, а если надолго, то что ты ей можешь дать еще, кроме этого чувства. Чувство есть чувство, оно не материально, а ей надо жить. Ты же астролетчик, и судьба твоя капризна. Сегодня у тебя есть деньги, а завтра их нет, сегодня ты жив, а завтра… Ты подумал об этом? Здесь, несмотря на всю унизительность ее положения, она всегда сыта, одета и имеет крышу над головой, а как она будет жить с тобой? Или… без тебя?
Я закончил сборы и, сложив вещи в один угол, подошел к Конду.
— Знаешь, Конд, хватит, я выслушал твое мнение, оно… не оригинально. Насмешки… общество… дети… ерунда все это! Я хочу обыкновенного человеческого счастья, и я нашел его, пойми ты это, а дети… много ли у тебя детей, ты, который так печешься о них?
— Есть, наверное…
Я засмеялся.
— Видишь, ты от этого не стал счастливее, а Юринга, она тоже хочет просто счастья, а не унизительной сытости под ненавистной крышей…
— Да, но…
Конд осекся, увидев Юрингу, стоящую в дверях. Она еле держалась на ногах, взгляд ее потух, лицо осунулось. Я подскочил к ней и взял на руки.
— Что случилось, Юринга?
— Я пришла… проститься с вами, Антор, и… вернуть деньги.
Кулачок ее раскрылся, и на пол посыпались монеты.
— Почему? Ты раздумала?
— Нет…
— В чем же дело?
— У нас недостает, чтобы… чтобы выкупить меня, нужно больше… восемьсот ти…
Она оторвала свое лицо от моей груди, взглянула в глаза.
— Я всегда буду помнить вас, Антор, вы были так добры ко мне, только напрасно, напрасно… вы так много на меня тратили раньше…
Она горько заплакала. Я, продолжая держать ее на руках, повернулся к Конду, словно мог в нем найти поддержку. Он стоял в глубоком раздумье, низко опустив голову и опершись рукой о спинку стула. Вдруг он поднял лицо, пристально посмотрел на меня и крепко ударил кулаком по столу:
— Сколько?
— Что сколько?
— Сколько там у вас не хватает?
— Триста, — мрачно ответил я.
— Поехали, поехали, пока я не передумал, берите вещи, сюда мы вернуться уже не успеем, конвертоплан уходит… ого! Да живее вы!
Я опустил ничего не понимающую Юрингу на пол, быстро собрал рассыпавшиеся монеты и подхватил чемодан.
— Пошли, Юринга, а ты еще думала, что он… пошли, одним словом.
…Когда мы поднимались на борт, Конд, пропустив Юрингу вперед, задержался около меня.
— Слушай, Ан, — сказал он. — Эти триста ти ты мне не должен, понимаешь? Я бы их все равно… а так, первый раз, кажется, сделал доброе дело… Вы оба выглядите до завидного счастливыми… Ты все-таки, наверное, прав…
И он подтолкнул меня к трапу.
* * *
Юрингу я отправил к отцу. Самому мне поехать не удалось — отпуск кончился. Я написал подробное письмо, в котором объяснял все, и дал его Юринге. Больше всего меня беспокоило, как отец отнесется к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58