Лабух поискал взглядом обшарпанную боевую семиструнку, явно полагающуюся типу, но не нашел.
— А это наш истопник, — весело сообщил мистер Фриман, — его зовут Савкин. Помните — «Третьим пригласили истопника...»? Знакомьтесь, ребятки!
— Савкин, — представился истопник-подворотник и протянул для пожатия суровую руку.
— Ну, за легкий воздух и тяжелую воду! — провозгласил ученый и жестом подвыпившего студента сорвал алюминиевую «бескозырку» с бутылки «Дубняка».
Тост показался Лабуху странноватым, но он промолчал и выпил вместе со всеми. В самом деле, чего лезть со своим уставом на чужой дирижабль? Тем более что салатик хоть и из магазина, но вовсе неплох. Интересно, кто у них готовит? Или так и будем есть полуфабрикаты? Лабух вспомнил мистера Фримана, сыплющего пельмени в кипяток и подумал, что граждане филирики могли бы взять на дирипар какую-нибудь поэтессу. На должность буфетчицы. Но не рискнули, не взяли. И молодцы.
— Савкин — наш золотой фонд, самородок! — объяснил мистер Фриман, когда они выпили по второй. — Во-первых — он великий изобретатель, а во-вторых — вот вы, Лабух, полагаете, что истопник — это тот, кто бани разные топит, или в топке кочергой шурует?
— В топке кочергой — это, по-моему, все-таки, кочегар. — Лабух закусил селедочкой, хороша была селедочка, надо сказать. — А истопник — это в котельной, в общем, тот, кто имеет отношение к паровому отоплению.
Самородок весело гыгыкнул и налил себе еще. Закусывал он исключительно плавлеными сырками, отламывая небольшие кусочки, экономно, как и полагается пьющему трудовому человеку.
— Отнюдь, уважаемый, — мистер Фриман ловко соорудил себе черно-красный бутерброд с икрой и держал его на отлете, изящно оттопырив мизинец. — Савкин — именно Истопник, и Истопник с большой буквы. Про холодный термояд слышали? Он, между прочим, только называется холодным, а на самом деле он ух какой горячий! Так вот, Савкин и топит, так сказать, котел нашего замечательного парового цеппелина этим самым термоядом. А само топливо, дейтерий по-нашему, мы прямо из воды черпаем. А еще наш Савкин изобрел электроопохмел. Вот представьте, вам худо, а пиво кончилось или денег нет! Тогда вы преспокойно достаете электроопохмел, включаете в розетку, берете один электрод в рот, а другой вставляете...
Лабух представил и содрогнулся. Савкин был явно демонической фигурой, куда там подворотникам или даже блатнякам.
— Говно этот электроопохмел, — самокритично заявил Савкин сиплым голосом, — после него изо рта горелой изоляцией неделю несет. Такой выхлоп, я вам скажу, похуже перегара. И термояд тоже говно. Эту тяжелую воду, я вам скажу, со слабой головой лучше не пить. Я, когда еще только изобрел этот термояд чертов, попробовал, и чуть не скопытился. Одно слово — яд! Хоть и термо. Да и давно это было. Я сейчас силоволом занимаюсь, это, значит, чтобы волю усиливать. Тогда можно и вовсе не пить. Или даже пить в меру.
Судя по всему, работа над силоволом продвигалась медленно и трудно, потому что, закончив тираду, Истопник-самородок тут же накатил еще стакан и потянулся за плавленым сырком.
— Это он стесняется, — пояснил мистер Фриман, — скромен наш народ, но талантлив, поэтому ему все время надо помогать, быть на острие, продвигать его задумки, чтобы не пропали втуне. Но могуч! Тритий пьет, дейтерием похмеляется. Эх, Савкин, Савкин, народ ты мой любимый, что бы ты без меня делал? Кстати, вот ты, Лабух, давеча спросил у меня, откуда у нас дирипар. Я, признаться, сначала не понял, что за «дирипар», а потом сообразил, что ты так наш паровой цеппелин обозвал. Я бы тоже мог спросить, откуда ты про паровой цеппелин знаешь, ведь что-что, а секретность в нашем «ящике» всегда была на высоте. Но, заметь, не спрашиваю, а отвечаю. Потому что мы теперь открылись, и нет у нас от простых людей никаких секретов, кроме, разве что, одного или двух. Паровой цеппелин сконструирован и изготовлен нашим дружным коллективом для демонстрации возможностей силовой установки, использующей холодную термоядерную реакцию. Понимаете, однажды наш особист обратил внимание, что кочегарка работает, батареи греются и даже горячая вода есть, а от газовой магистрали нас еще осенью отключили. Провели инспекцию и, представляете, в кочегарке обнаружили целую бочку тяжелой воды, термоядерный котел и вдребезги пьяного истопника. Ну, Савкину, конечно выговор влепили, но увольнять не стали, пожалели. Мы же интеллигентные люди, филирики. А котел к паровой машине приспособили. Вообще-то мы на этом цеппелине раньше начальство катали. Начальству кататься нравилось, высоко, тихо, никто снизу не видит, как оно, начальство наше любимое развлекается. Эх, что на этой посудине в былые времена творилось, ты бы видел. А какие тут бывали девочки! Начальство толк в девочках понимало. Бывало, едет какой-нибудь начальник в командировку и девочек своих с собой берет, а другой начальник — своих. Выпьют для настроения — и давай друг с другом девочками меряться, у кого лучше. А поскольку всегда брали про запас, то и нам, простым смертным, кое-что перепадало. Девочки-то ведь тоже люди, тоже отдохнуть хотят, не все работать, начальство — начальством, а тут мы, молодые да кудрявые...
Мистер— Фриман договорил, доел, наконец, свой бутерброд и замолчал. Глаза у него слегка осоловели, видимо, он весь ушел в воспоминание о былых денечках, о милостивом и грозном начальстве, о девочках и, само собой, о себе, молодом да кудрявом.
— Скажите, Сергей Анриевич, — вежливо спросил Лабух, — а что там сейчас вообще творится в вашем «ящике»? Как там филирики, обиделись на меня, наверное?
— Что вы! — замахал руками мистер Фриман, выныривая из пучины приятных воспоминаний. — Что вы, вовсе нет! То есть, поначалу — да, возникло некоторое отторжение, так сказать, я сказал бы даже неприязнь, но потом, когда комендант договорился с ченчерами, да еще приехали представители властей и обнадежили нас на предмет того, что все наладится — теперь тебя, Лабух, даже полюбили! Мы, наконец, поняли, какие горизонты перед нами открылись, какая ширь и глубь! В общем, в «ящике» все в порядке.
— Какие еще такие представители власти? — удивился Лабух. — Откуда они вычесались?
— Товарищ Ерохимов с товарищем Раисой, уполномоченные по делам науки и искусства спецтерриторий. — Мистер Фриман подцепил на вилку махонький грибочек и с удовольствием его рассматривал. Как Баба-яга — Телесика.
— А вы что же не остались? — спросил Лабух. — Так сказать, творить науку?
— Молодой человек, — печально сказал Сергей Анриевич, и лицо у него сморщилось, как у старой мудрой обезьяны. — У меня, к сожалению, генетическое неприятие уполномоченных с маузерами на боку, и с этим ничего не поделаешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— А это наш истопник, — весело сообщил мистер Фриман, — его зовут Савкин. Помните — «Третьим пригласили истопника...»? Знакомьтесь, ребятки!
— Савкин, — представился истопник-подворотник и протянул для пожатия суровую руку.
— Ну, за легкий воздух и тяжелую воду! — провозгласил ученый и жестом подвыпившего студента сорвал алюминиевую «бескозырку» с бутылки «Дубняка».
Тост показался Лабуху странноватым, но он промолчал и выпил вместе со всеми. В самом деле, чего лезть со своим уставом на чужой дирижабль? Тем более что салатик хоть и из магазина, но вовсе неплох. Интересно, кто у них готовит? Или так и будем есть полуфабрикаты? Лабух вспомнил мистера Фримана, сыплющего пельмени в кипяток и подумал, что граждане филирики могли бы взять на дирипар какую-нибудь поэтессу. На должность буфетчицы. Но не рискнули, не взяли. И молодцы.
— Савкин — наш золотой фонд, самородок! — объяснил мистер Фриман, когда они выпили по второй. — Во-первых — он великий изобретатель, а во-вторых — вот вы, Лабух, полагаете, что истопник — это тот, кто бани разные топит, или в топке кочергой шурует?
— В топке кочергой — это, по-моему, все-таки, кочегар. — Лабух закусил селедочкой, хороша была селедочка, надо сказать. — А истопник — это в котельной, в общем, тот, кто имеет отношение к паровому отоплению.
Самородок весело гыгыкнул и налил себе еще. Закусывал он исключительно плавлеными сырками, отламывая небольшие кусочки, экономно, как и полагается пьющему трудовому человеку.
— Отнюдь, уважаемый, — мистер Фриман ловко соорудил себе черно-красный бутерброд с икрой и держал его на отлете, изящно оттопырив мизинец. — Савкин — именно Истопник, и Истопник с большой буквы. Про холодный термояд слышали? Он, между прочим, только называется холодным, а на самом деле он ух какой горячий! Так вот, Савкин и топит, так сказать, котел нашего замечательного парового цеппелина этим самым термоядом. А само топливо, дейтерий по-нашему, мы прямо из воды черпаем. А еще наш Савкин изобрел электроопохмел. Вот представьте, вам худо, а пиво кончилось или денег нет! Тогда вы преспокойно достаете электроопохмел, включаете в розетку, берете один электрод в рот, а другой вставляете...
Лабух представил и содрогнулся. Савкин был явно демонической фигурой, куда там подворотникам или даже блатнякам.
— Говно этот электроопохмел, — самокритично заявил Савкин сиплым голосом, — после него изо рта горелой изоляцией неделю несет. Такой выхлоп, я вам скажу, похуже перегара. И термояд тоже говно. Эту тяжелую воду, я вам скажу, со слабой головой лучше не пить. Я, когда еще только изобрел этот термояд чертов, попробовал, и чуть не скопытился. Одно слово — яд! Хоть и термо. Да и давно это было. Я сейчас силоволом занимаюсь, это, значит, чтобы волю усиливать. Тогда можно и вовсе не пить. Или даже пить в меру.
Судя по всему, работа над силоволом продвигалась медленно и трудно, потому что, закончив тираду, Истопник-самородок тут же накатил еще стакан и потянулся за плавленым сырком.
— Это он стесняется, — пояснил мистер Фриман, — скромен наш народ, но талантлив, поэтому ему все время надо помогать, быть на острие, продвигать его задумки, чтобы не пропали втуне. Но могуч! Тритий пьет, дейтерием похмеляется. Эх, Савкин, Савкин, народ ты мой любимый, что бы ты без меня делал? Кстати, вот ты, Лабух, давеча спросил у меня, откуда у нас дирипар. Я, признаться, сначала не понял, что за «дирипар», а потом сообразил, что ты так наш паровой цеппелин обозвал. Я бы тоже мог спросить, откуда ты про паровой цеппелин знаешь, ведь что-что, а секретность в нашем «ящике» всегда была на высоте. Но, заметь, не спрашиваю, а отвечаю. Потому что мы теперь открылись, и нет у нас от простых людей никаких секретов, кроме, разве что, одного или двух. Паровой цеппелин сконструирован и изготовлен нашим дружным коллективом для демонстрации возможностей силовой установки, использующей холодную термоядерную реакцию. Понимаете, однажды наш особист обратил внимание, что кочегарка работает, батареи греются и даже горячая вода есть, а от газовой магистрали нас еще осенью отключили. Провели инспекцию и, представляете, в кочегарке обнаружили целую бочку тяжелой воды, термоядерный котел и вдребезги пьяного истопника. Ну, Савкину, конечно выговор влепили, но увольнять не стали, пожалели. Мы же интеллигентные люди, филирики. А котел к паровой машине приспособили. Вообще-то мы на этом цеппелине раньше начальство катали. Начальству кататься нравилось, высоко, тихо, никто снизу не видит, как оно, начальство наше любимое развлекается. Эх, что на этой посудине в былые времена творилось, ты бы видел. А какие тут бывали девочки! Начальство толк в девочках понимало. Бывало, едет какой-нибудь начальник в командировку и девочек своих с собой берет, а другой начальник — своих. Выпьют для настроения — и давай друг с другом девочками меряться, у кого лучше. А поскольку всегда брали про запас, то и нам, простым смертным, кое-что перепадало. Девочки-то ведь тоже люди, тоже отдохнуть хотят, не все работать, начальство — начальством, а тут мы, молодые да кудрявые...
Мистер— Фриман договорил, доел, наконец, свой бутерброд и замолчал. Глаза у него слегка осоловели, видимо, он весь ушел в воспоминание о былых денечках, о милостивом и грозном начальстве, о девочках и, само собой, о себе, молодом да кудрявом.
— Скажите, Сергей Анриевич, — вежливо спросил Лабух, — а что там сейчас вообще творится в вашем «ящике»? Как там филирики, обиделись на меня, наверное?
— Что вы! — замахал руками мистер Фриман, выныривая из пучины приятных воспоминаний. — Что вы, вовсе нет! То есть, поначалу — да, возникло некоторое отторжение, так сказать, я сказал бы даже неприязнь, но потом, когда комендант договорился с ченчерами, да еще приехали представители властей и обнадежили нас на предмет того, что все наладится — теперь тебя, Лабух, даже полюбили! Мы, наконец, поняли, какие горизонты перед нами открылись, какая ширь и глубь! В общем, в «ящике» все в порядке.
— Какие еще такие представители власти? — удивился Лабух. — Откуда они вычесались?
— Товарищ Ерохимов с товарищем Раисой, уполномоченные по делам науки и искусства спецтерриторий. — Мистер Фриман подцепил на вилку махонький грибочек и с удовольствием его рассматривал. Как Баба-яга — Телесика.
— А вы что же не остались? — спросил Лабух. — Так сказать, творить науку?
— Молодой человек, — печально сказал Сергей Анриевич, и лицо у него сморщилось, как у старой мудрой обезьяны. — У меня, к сожалению, генетическое неприятие уполномоченных с маузерами на боку, и с этим ничего не поделаешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91