Губы немного толстоваты, но они придают ему вид добродушного, покладистого парня. В действительности все совсем не так. Это скрытный, хитрый человек. Когда он напьется или налижется своей дряни, лицо у него лиловеет и приобретает неприятную прозрачность. Словно выброшенная на берег медуза. Глаза заплывают, совсем тонут в щелках, брр, нехорошо выглядит пьяный Джимми. Сегодня у него какой-то прибитый вид. Верно, вчера перебрал».
— Ну хватит разговоров, Джимми, за дело! У нас, кажется, оставалась неразобранной корреспонденция? Покажите мне. Есть что-нибудь интересное? Ватикан? О, отлично. Давайте сюда. Это первоочередное. Ух, уже радиограмма из Майами. Когда они только успевают? Сейчас.
Доктор Трири пожевал тонкими иезуитскими губами.
— Из Майами сообщают, что за Диком Рибейрой охотится некто Сэм Смит. Он уже здесь. Нам предлагают объединить усилия. Джимми, вам придется связаться с этим человеком. Потом вы познакомите нас.
— Стоит ли, док?
— Что вы хотите сказать своим «стоит»? — доктор Трири смотрел на Джимми неопределенно и водянисто. Оссолоп распрямился, прощупывая наиболее болезненные места на ребрах, которых коснулись пухлые пальчики Ленивца.
— Видите ли, док, я думаю, что мы и сами бы справились с этим Диком. Ведь дело только в цене?
— Нет, — доктор был категоричен, — те, кто послал телеграмму, знают толк в подобных делах. Если они советуют объединиться, надо объединяться. Вам известно, что для нас значат эти люди? Это промышленность, это реклама, это сбыт, организация и так далее. Двух мнений быть не может. Ступайте и разыщите этого Смита.
— Конечно, док, конечно. Я найду его. Но в процессе...
— В каком процессе?
— В процессе налаживания контактов с Диком Рибейрой может статься так, что весь материал окажется в наших руках, а у Смита голая ладонь! Ведь может такое произойти? Случайность, поворот судьбы, и Дик полюбит нас нежнее, чем Смита, и тогда... вы понимаете?
— Понимаю. Это другое дело. Такое возможно, и мы будем от всего сердца приветствовать подобный поворот судьбы. Но без пошлостей. Помните, что нужен не только материал, но и точное указание самого места, следовательно, лучшего проводника, чем этот Рибейра, не найти, а если он откажется работать на нас, то пусть не работает ни на кого. Собственно, все зависит от количества материала, которым Дик располагает. Вся наша жизнь всего лишь детская софистика. То же и у Дика. Если он постарался и набрал материала достаточно, он уже обречен, если же он был нерадив, ленив и у нас не будет полной уверенности, Дик Рибейра будет долго и красиво жить. Вы его видели?
— Он где-то прячется. Но я его добуду!
— Отлично. Действуйте. Я начну готовиться к лекции, которая состоится сегодня после обеда.
24
Словно черный орел, словно гриф с белым воротником, взлетел доктор Трири на помост, откуда каждый слушатель мог видеть его горящий взор, слышать огненное слово пророка:
— Да, друзья мои, я делаю не доклад, не научное сообщение, не объективную информацию несу я в мир, я вещаю вам слова, созданные не логикой, не наукой, не искусством, а слова, рожденные жизнью в душе моей! Поэтому я их проповедую, поэтому мое выступление есть проповедь, а я есть проповедник. Проповедник истины, спросите вы? Нет, отвечу я! Их было много до меня, и все они ушли во тьму веков, не совладав с реальностью. Проповедник силы, спросите вы? Нет! Разума? Нет! Так чего же? — С кроткой улыбкой обвел он взглядом слушателей.Я проповедник наслаждения! Да, друзья, я утверждаю в мире наслаждение!
Моя проповедь состоит из двух частей, из двух антагонистических начал. Как Ормузд и Ариман, добро и зло. Свет и тьма. Любовь и ненависть. Я начинаю с Критики и заканчиваю Утверждением. Критика и Утверждение — это два полюса, которые не могут существовать порознь. Каждый раз я меняю полюс Критики, оставляя один и тот же полюс Утверждения. Таким образом, мое Утверждение, подобно свету маяка, поворачиваясь, озаряет самые различные стороны горизонта жизни.
Вчера, ступив на палубу этого корабля, я начал говорить о свободе клетки, насильственно включенной и порабощенной в организме! Это была часть моей программы Утверждения, перед этим в Белене в программе Критики я выяснил аморальную природу Организации, Организма, Государства. Но сегодня я вижу новых врагов, новых противников моей программы Утверждения, сегодня в программе Критики зазвучат новые понятия, хотя к свободе клетки я еще вернусь. Я вернусь к ней, когда буду говорить о новых фасонах платьев и одежды, которые носит современный человек.
25
— Слушай, вельо, — сказал запыхавшийся Ленивец, — я не могу бегать, как мышь, по этому судну! У меня совсем штаны развалились! Я обе половинки в руках таскаю.
— Зайдем в туалет! — скомандовал Живчик.
В туалете Живчик осмотрел своего друга.
— Да, дело дрянь. Гнилые нитки. Теперь штанины разлезутся в разные стороны, а ты останешься посередине. Придется выбросить, ничего не поделаешь.
— А как же я? — взмолился Ленивец.
— А ты ходи, как спортсмен, который только что из бассейна и торопится к себе в каюту.
— Задержат, — грустно поник головой толстяк. — Без халата задержат.
— Могут, — согласился Живчик. — В следующий раз, когда пойдешь на дело, будешь надевать барахло, которое еще не совсем сгнило. Пойди в кабину, разденься и покажись.
Увидев белый живот Ленивца, свисающий над грязными цветастыми трусами, Живчик даже застонал.
— Э-э, нет, братец, на спортсмена ты не похож. Скорее на кусок свиного сала.
Гангстеры задумались.
— Слушай! — Живчик встрепенулся. — Я, кажется, придумал. Надевай вместо штанов рубаху. Как будто бы сверхмодный фасон.
— Ты думаешь? — Ленивец стал подозрителен.
— Дело тебе говорю! Ступай в кабину и переодевайся.
Ленивец покорно скрылся в кабине, и оттуда долго доносились сопение и вздохи.
— Ты заснул? — спрашивал Живчик.
— Не лезут ноги в рукава, черт бы их побрал! — кряхтел за перегородкой толстяк.
Когда он вышел, Живчик вздрогнул.
— Ты как глобус на спичках, — заявил он, — чего это ты так брюхо развесил?
— Так ведь рубаха ж!
— Подбери. А воротник у тебя оказался на самом интересном месте, подтяни сзади. А эта дыра откуда?
— Раньше она была на рукаве, под мышкой, и ее пе было видно, а теперь видишь куда вылезла, прямо на всеобщее обозрение, — сокрушался Ленивец.
— Не нужно всякий хлам на себя пялить, когда на серьезное дело собрался, скупердяй! — ворчал Живчик. — Ты, кажется, этого Дика на свалке надеялся найти? Слушай меня. Разорви штанины до конца и обмотай их вокруг пояса, да так, чтобы пояс получился широкий, на весь живот. Вот правильно! Конец штанины пусти спереди — как бы небрежность с твоей стороны. Эта небрежность прикроет отверстие на вороте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Ну хватит разговоров, Джимми, за дело! У нас, кажется, оставалась неразобранной корреспонденция? Покажите мне. Есть что-нибудь интересное? Ватикан? О, отлично. Давайте сюда. Это первоочередное. Ух, уже радиограмма из Майами. Когда они только успевают? Сейчас.
Доктор Трири пожевал тонкими иезуитскими губами.
— Из Майами сообщают, что за Диком Рибейрой охотится некто Сэм Смит. Он уже здесь. Нам предлагают объединить усилия. Джимми, вам придется связаться с этим человеком. Потом вы познакомите нас.
— Стоит ли, док?
— Что вы хотите сказать своим «стоит»? — доктор Трири смотрел на Джимми неопределенно и водянисто. Оссолоп распрямился, прощупывая наиболее болезненные места на ребрах, которых коснулись пухлые пальчики Ленивца.
— Видите ли, док, я думаю, что мы и сами бы справились с этим Диком. Ведь дело только в цене?
— Нет, — доктор был категоричен, — те, кто послал телеграмму, знают толк в подобных делах. Если они советуют объединиться, надо объединяться. Вам известно, что для нас значат эти люди? Это промышленность, это реклама, это сбыт, организация и так далее. Двух мнений быть не может. Ступайте и разыщите этого Смита.
— Конечно, док, конечно. Я найду его. Но в процессе...
— В каком процессе?
— В процессе налаживания контактов с Диком Рибейрой может статься так, что весь материал окажется в наших руках, а у Смита голая ладонь! Ведь может такое произойти? Случайность, поворот судьбы, и Дик полюбит нас нежнее, чем Смита, и тогда... вы понимаете?
— Понимаю. Это другое дело. Такое возможно, и мы будем от всего сердца приветствовать подобный поворот судьбы. Но без пошлостей. Помните, что нужен не только материал, но и точное указание самого места, следовательно, лучшего проводника, чем этот Рибейра, не найти, а если он откажется работать на нас, то пусть не работает ни на кого. Собственно, все зависит от количества материала, которым Дик располагает. Вся наша жизнь всего лишь детская софистика. То же и у Дика. Если он постарался и набрал материала достаточно, он уже обречен, если же он был нерадив, ленив и у нас не будет полной уверенности, Дик Рибейра будет долго и красиво жить. Вы его видели?
— Он где-то прячется. Но я его добуду!
— Отлично. Действуйте. Я начну готовиться к лекции, которая состоится сегодня после обеда.
24
Словно черный орел, словно гриф с белым воротником, взлетел доктор Трири на помост, откуда каждый слушатель мог видеть его горящий взор, слышать огненное слово пророка:
— Да, друзья мои, я делаю не доклад, не научное сообщение, не объективную информацию несу я в мир, я вещаю вам слова, созданные не логикой, не наукой, не искусством, а слова, рожденные жизнью в душе моей! Поэтому я их проповедую, поэтому мое выступление есть проповедь, а я есть проповедник. Проповедник истины, спросите вы? Нет, отвечу я! Их было много до меня, и все они ушли во тьму веков, не совладав с реальностью. Проповедник силы, спросите вы? Нет! Разума? Нет! Так чего же? — С кроткой улыбкой обвел он взглядом слушателей.Я проповедник наслаждения! Да, друзья, я утверждаю в мире наслаждение!
Моя проповедь состоит из двух частей, из двух антагонистических начал. Как Ормузд и Ариман, добро и зло. Свет и тьма. Любовь и ненависть. Я начинаю с Критики и заканчиваю Утверждением. Критика и Утверждение — это два полюса, которые не могут существовать порознь. Каждый раз я меняю полюс Критики, оставляя один и тот же полюс Утверждения. Таким образом, мое Утверждение, подобно свету маяка, поворачиваясь, озаряет самые различные стороны горизонта жизни.
Вчера, ступив на палубу этого корабля, я начал говорить о свободе клетки, насильственно включенной и порабощенной в организме! Это была часть моей программы Утверждения, перед этим в Белене в программе Критики я выяснил аморальную природу Организации, Организма, Государства. Но сегодня я вижу новых врагов, новых противников моей программы Утверждения, сегодня в программе Критики зазвучат новые понятия, хотя к свободе клетки я еще вернусь. Я вернусь к ней, когда буду говорить о новых фасонах платьев и одежды, которые носит современный человек.
25
— Слушай, вельо, — сказал запыхавшийся Ленивец, — я не могу бегать, как мышь, по этому судну! У меня совсем штаны развалились! Я обе половинки в руках таскаю.
— Зайдем в туалет! — скомандовал Живчик.
В туалете Живчик осмотрел своего друга.
— Да, дело дрянь. Гнилые нитки. Теперь штанины разлезутся в разные стороны, а ты останешься посередине. Придется выбросить, ничего не поделаешь.
— А как же я? — взмолился Ленивец.
— А ты ходи, как спортсмен, который только что из бассейна и торопится к себе в каюту.
— Задержат, — грустно поник головой толстяк. — Без халата задержат.
— Могут, — согласился Живчик. — В следующий раз, когда пойдешь на дело, будешь надевать барахло, которое еще не совсем сгнило. Пойди в кабину, разденься и покажись.
Увидев белый живот Ленивца, свисающий над грязными цветастыми трусами, Живчик даже застонал.
— Э-э, нет, братец, на спортсмена ты не похож. Скорее на кусок свиного сала.
Гангстеры задумались.
— Слушай! — Живчик встрепенулся. — Я, кажется, придумал. Надевай вместо штанов рубаху. Как будто бы сверхмодный фасон.
— Ты думаешь? — Ленивец стал подозрителен.
— Дело тебе говорю! Ступай в кабину и переодевайся.
Ленивец покорно скрылся в кабине, и оттуда долго доносились сопение и вздохи.
— Ты заснул? — спрашивал Живчик.
— Не лезут ноги в рукава, черт бы их побрал! — кряхтел за перегородкой толстяк.
Когда он вышел, Живчик вздрогнул.
— Ты как глобус на спичках, — заявил он, — чего это ты так брюхо развесил?
— Так ведь рубаха ж!
— Подбери. А воротник у тебя оказался на самом интересном месте, подтяни сзади. А эта дыра откуда?
— Раньше она была на рукаве, под мышкой, и ее пе было видно, а теперь видишь куда вылезла, прямо на всеобщее обозрение, — сокрушался Ленивец.
— Не нужно всякий хлам на себя пялить, когда на серьезное дело собрался, скупердяй! — ворчал Живчик. — Ты, кажется, этого Дика на свалке надеялся найти? Слушай меня. Разорви штанины до конца и обмотай их вокруг пояса, да так, чтобы пояс получился широкий, на весь живот. Вот правильно! Конец штанины пусти спереди — как бы небрежность с твоей стороны. Эта небрежность прикроет отверстие на вороте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43