– Тебе известно, на каком этапе находится наша работа перед отправлением на Поучалин-9? Все, что мы могли сделать на Земле, – уже сделано. Теперь нам нужна абсолютно стерильная планета, на которой совершенно нет жизни ни в какой форме, планета, где мы можем практически испытать наши теории. Я бы хотел сейчас услышать твое мнение о том, есть ли такие аспекты в наших исследованиях, которые требуют дальнейшей разработки здесь, на Земле.
Хаулэнд слегка заерзал в удобном кресле, а потом, взвешивая каждое слово, сказал:
– Я совсем недавно у вас, профессор, но ваша работа уже привела меня в восторг. Важность ее невозможно переоценить. Что касается места проведения дальнейших экспериментов, я уверен, что следующий шаг должен быть сделан уже не на Земле, а на Поучалин-9. Для этого нам нужны средства, чтобы купить оснащение и добраться до нашей планеты.
– Да, действительно, ты у нас новенький, Питер! Я был исключительно доволен приобретением свежих мозгов для своей работы. Ты хоть и появился недавно, но успел уже внести неоценимый вклад – фактически благодаря тебе, непосредственно тебе мы так успешно продвинулись. Годами мы создавали только простейшие клеточные существа. Получение таких клеток мы и считали сотворением жизни, но настоящей жизнью, надо признать, живут лишь клетки, способные размножаться. Жизнь – это когда клеточные создания могут обзаводиться энергией, получаемой ими в наиболее приемлемой для них форме, и приспосабливать ее для себя, когда клетки способны изменять течение тепловой энергии в природе, способны к организации и наведению жизненного порядка в примитивном, неживом хаосе.
Похвала, впервые высказанная Рэндолфом в такой искренней, прямой форме, вызвала у Хаулэнда какую-то смутную тревогу. Было похоже на то, что дальше последует обычное недовольство: «Все хорошо, я доволен тобой, но...»
Сидевшего в кресле и молчаливо слушавшего Мэллоу уже чуть ли не трясло от этих ученых. Создавать жизнь! Жизнь, которая сама себя воспроизводит, растет, развивается... он представил себе чудовищ с очень скользкими телами и бесчисленными щупальцами...
Рэндолф скрестил свои маленькие ноги на подставке и нервно жестикулировал крошечными руками:
– Итак, ты полностью вошел в курс наших дел. Тебе известна ценность работы, которую мы делаем, и у меня нет необходимости повторяться. Все, в чем мы сейчас нуждаемся, – деньги, без денег мы не можем двигаться дальше.
Все зависит от финансирования.
– Совершенно точно, сэр, – сказал Хаулэнд, немного сбитый с толку тревожными оттенками в голосе Рэндолфа, которые Питер чувствовал, но не мог до конца понять. – Ничего теперь не стоит на нашем пути.
– К сожалению, ты выдаешь желаемое за действительное, – Рэндолф выпрямил свой указательный палец и как бы пронзил им Хаулэнда. – Ничего не может стоять у нас на пути – а еще вернее, ничего не должно стоять! Я надеюсь, ты так же предан избранной тобой профессии, как я. Что бы ты сказал, Питер, если бы я сообщил тебе, что решено не давать фонд Максвелла моему отделу в этом году?
Хаулэнд усмехнулся:
– Моей первой реакцией, я думаю, было бы сожаление о том, что я вообще пришел в Льюистид.
– Да? Как тебя понимать?
– Как вы знаете, у меня был выбор – ограниченный, но все же выбор предложенных мест работы. Я выбрал вас и Льюистид, потому что занимался похожими проблемами и потому, что знал: вы получаете крупную сумму из фонда Максвелла и, следовательно, решается финансовая сторона для меня, для всех нас, в проведении экспериментов на Поучалин-9.
Если даже признание Хаулэнда удивило Рэндолфа, профессор ничем не выдал своего удивления. Вместо этого он сказал:
– В таком случае, ты очень расстроишься и будешь сильно раздосадован и рассержен, если все же мы скажем?..
Хаулэнд опять улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. Он все еще не придавал особого значения словам Рэндолфа.
– Я бы просто сошел с ума, я бы, я бы...
– Ты бы что?
– Ну, ну, я точно не знаю. Я бы чувствовал себя обманутым. Преступно обманутым. Но так как вопрос еще не поднимался...
– Видишь ли, мой дорогой Питер, вопрос уже поднимался и решился.
Питер Хаулэнд начал медленно вставать, разгибая постепенно свою высокую, долговязую фигуру, пока, перейдя в вертикальное положение, не навис над крохотным Рэндолфом, которому показалось, что Хаулэнд вырос до самого потолка.
– Вы хотите сказать – мы не получим фонд Максвелла? – шепотом спросил Хаулэнд.
– Да, Питер. Мы не получим фонд Максвелла.
– Такое впечатление, что вы воспринимаете это совершенно спокойно.
Работа всей вашей жизни – так вы много раз утверждали – рухнула. Нас, как мне известно, нет в планах фонда на будущий год. Зато абсолютно все знали – мы должны получить средства из фонда в нынешнем году! О боже! Что же будет с работой – а я... Я выбрал это место из-за фонда Максвелла – и отказался от других хороших предложений, и вот теперь мы остались в дураках. Какая ужасная насмешка! Но, быть может, есть какой-нибудь...
– Нет никаких оснований надеяться на изменение решения, – холодно сказал Рэндолф. – Ты же знаешь, что фонд был распределен на двадцать или больше лет вперед. Это был наш год – но нам не повезло. Нам сказали, что очередность получения денежных средств до сих пор официально не оформлена – и мы не имеем никаких прав на получение фонда.
– Но что же нам делать? – Хаулэнд резко опустился в кресло и безнадежно посмотрел на Рэндолфа. Мэллоу продолжал сидеть и выжидательно молчать. – Что мы можем сделать? А между прочим, почему мы не получаем деньги? Чье это решение? Куда идет фонд?
– Из всех твоих вопросов, мой дорогой Питер, только самый первый заслуживает внимания. На все остальные можно ответить коротко: мы не получаем фонд, так как члены правления решили, что необходимо финансировать исследования профессора Чейз. А теперь...
– Элен! – Хаулэнд вспомнил, как она оборвала себя на полуслове во время последнего разговора. – Как, эти дешевые...
– Спорить на данную тему, обвиняя друг друга, – значит напрасно растрачивать драгоценную энергию. Но я почти уверен, что ты испытываешь чувство возмущения таким несправедливым, оскорбительным отношением к науке, не так ли?
Хаулэнд тяжело вздохнул. Ему казалось, что Рэндолфа совершенно не волнует случившееся, тогда как его самого, Питера Хаулэнда, трясло от охватившей его ужасной ярости – и Питер догадался, что Рэндолф просто уже прошел через это. Профессор был в состоянии экзальтации; весь его вид говорил об обретенной им уверенности и готовности бороться. Хаулэнд решил попытаться укротить свой гнев, но не смог удержаться от еще одного возмущенного высказывания:
– Я так взбешен, что мог бы запросто скрутить шеи членам правления, одному за другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40