Голос его пресекся.
— А кто не рискует — не выигрывает! Приходится, брат, рисково играть… — Не оборачиваясь, Шубин протянул Павлову папиросы: — Закури, помогает!
Расстояние между неподвижным катером Фомина и катером Князева уменьшалось. Шубин не отрывал от них взгляда.
Да, он рисковал! Но не собирался рисковать ни одной лишней секунды. Жизнь ему надоела, что ли?
Вот Князев подошел к горящему катеру. Матросы теснятся на борту с отпорными крюками. Кого-то перетаскивают на руках. Значит, у Фомина есть раненые.
Давай, друг Князев, не мешкай, давай! Уже припекает вокруг, немецкие снаряды ложатся ближе и ближе.
Гибнущий катер Фомина окутался дымом. Князев поспешно отскочил.
И тотчас же Шубин дал полный вперед!
Катер стремглав выскочил из-под обстрела и описал широкую циркуляцию. Немцы так, наверно, и не поняли ничего.
За те минуты, что Шубин, спасая товарища, отвлекал огонь на себя, транспорт успел развернуться. Теперь, сильно дымя и зарываясь носом в воду, — «свиньей», как говорят моряки, — он уходил к берегу, под защиту своих батарей. Охранение его отстало, увлекшись обстрелом горящего и мнимо подбитого торпедных катеров.
Катер Павлова ринулся в образовавшийся просвет.
— Залп!
Транспорт неуклюже занес корму. Вторая торпеда скользнула вдоль ее борта.
Уходит! Уйдет!
Шубин оглянулся на пустые желоба. Торпед нет! В стеллажах только глубинные бомбы. Нечем добивать транспорт, нечем!
Он перехватил взгляд юнги. Подавшись вперед, подняв лицо, юнга самозабвенно смотрел на своего командира. «Ну же, ну! — казалось, молил этот взгляд. — Придумай что-нибудь! Ты же можешь придумать! Ты все можешь!»
И этот взгляд, обожающий и нетерпеливый, подстегнул Шубина. Он выжал до отказа ручки машинного телеграфа.
Катер рванулся к транспорту.
Как! Без торпед?
Немцы, толпясь на корме, наверно, рты разинули от изумления.
Русский хочет таранить их — такой коротышка такую громадину? Блефует? Берет на испуг?
Но Шубин не брал на испуг.
Это была та же «рисковая» игра. Немцы в смятении терялись в догадках: какие «козыри» приберег он, чтобы сбросить в последний момент?
Шубин нагнал транспорт и, пользуясь огромным преимуществом в скорости, начал легко обходить его.
За катером Павлова послушно двинулись другие катера, повторяя маневр командира отряда. Однако Шубин приказал им оставаться на расстоянии.
Стоило одной зажигательной пуле угодить в бензобак, чтобы торпедный катер вспыхнул, как факел. Но Шубин не думал об этом. Видел перед собой лишь стремительно проносящийся высокий, с грязными подтеками борт, а на нем круглые удивленные глаза иллюминаторов. По палубе метались люди. Низко пригибаясь, они перебегали вдоль борта.
Фаддеичев сгонял их с палубы, яростно поливая из пулемета, как из шланга.
Катер обогнал транспорт, пересек его путь и проскочил по носу на расстоянии каких-нибудь двадцати — двадцати пяти метров от форштевня. Теперь пора!
— Бомбы за борт!
Боцман и юнга кинулись к бомбам. Черные бочоночки один за другим полетели в бурлящую воду. Их сбрасывали в спешке, как попало, иногда сталкивали ногами.
Где уж на таком близком расстоянии разворачиваться транспорту, тем более подбитому! Он продолжал двигаться по инерции, медленно наползая на сброшенные бомбы. Те стали рваться в воде под его килем.
Юнга засмеялся от удовольствия.
Так вот какие «козыри» неожиданно сбросил его командир!
Однако повреждения, нанесенные бомбами транспорту, не могли быть смертельными, — Шубин знал это. Сейчас в трюме заделывают разошедшиеся швы, торопливо заливают их цементом. Корабль удержится на плаву.
Но Шубин и не рассчитывал потопить транспорт своими малыми глубинными бомбами. Он хотел лишь помешать ему уйти под защиту береговых батарей, должен был во что бы то ни стало задержать его — и добился этого!
Заминка для подбитого транспорта оказалась роковой.
— Горбачи, добивайте! — сказал Шубин в ларингофон.
И самолеты пали сверху на корабль.
Немецкие матросы по-лягушачьи запрыгали за борт. Потом транспорт стал неторопливо крениться и лег набок, показав свою подводную часть, похожую на вздутое брюхо глушеной рыбы…
Именно тогда на лице Павлова появилось то выражение, которое потом, по свидетельству товарищей, почти не сходило с него. Словно бы молодой лейтенант чрезвычайно удивился Шубину и так уже и не мог окончательно прийти в себя от удивления.
Но Шубин сердито отмахивался от похвал и поздравлений. Не то! Все это не то!
Он ферзя хочет сшибить с доски, а ему подсовывают пешку за пешкой. Ищет встречи с нАбольшим, с «Летучим Голландцем», а из-за горизонта то и дело вывертываются разные «шнявы», заурядные сторожевики, тральщики, транспортишки.
Угловатая тень подводной лодки проплывала по серому полотнищу неба. Тральщик, или сторожевик, или транспорт тонул, тень тотчас же исчезала. Тень была неуловима.
Товарищи приставали к Шубину с упреками и утешениями:
— Дался тебе этот «Летучий»! Ну что ты так переживаешь? Забудь о нем! Воюй!
Шубин пожимал плечами.
«Эх, молодежь наивная!» — думал он снисходительно, хотя многие товарищи по бригаде были его ровесниками. Порой он казался себе таким старым! Недаром же побывал на корабле мертвых!
А с молодых, ну что с них взять? Конечно, они были хорошими советскими патриотами и воевали хорошо: почти каждый день видели врага в лицо. Беда в том, что видели его на расстоянии не ближе кабельтова, да и то во время торпедной атаки, то есть мельком. А он, Шубин, понасмотрелся вблизи на этих оборотней и понаслушался от них всего. День, проведенный на борту «Летучего Голландца», надо было засчитать чуть ли не за год.
Мог ли он забыть об этом? Впрочем, и не хотел, не имел права забыть!
Ведь он был единственным моряком на Балтике, который побывал на борту «Летучего Голландца»!
Но в этом Шубин ошибался. Единственный советский моряк? Да, верно. Но отнюдь не единственный моряк на Балтике!
Он не знал, не мог знать, что по ту сторону фронта, неподалеку от Таллина, находятся еще два моряка — норвежец и англичанин, — которые, подобно ему, видели «Летучего Голландца».
За тройным рядом колючей проволоки, среди серых невысоких бараков, они как бы охаживают друг друга. С недоверчивостью заговаривают. Пугливо обрывают разговор. Снова, после мучительных, долгих колебаний возобновляют очень осторожные, нащупывающие расспросы.
Похоже на встречу во тьме. Кто встретился — друг или враг? Если враг «Летучего Голландца» — значит, друг!
2. «Нельзя, не хочу, не скажу!»
…Место было удивительно плоским. Или оно лишь казалось таким? Были ведь и дюны, слепяще белые под солнцем. Но сосны на них росли вразнотык, невысокие, обдерганные ветром. Дальше было болото, дымящееся туманом, мох и кустарник, коричневые заросли на много миль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— А кто не рискует — не выигрывает! Приходится, брат, рисково играть… — Не оборачиваясь, Шубин протянул Павлову папиросы: — Закури, помогает!
Расстояние между неподвижным катером Фомина и катером Князева уменьшалось. Шубин не отрывал от них взгляда.
Да, он рисковал! Но не собирался рисковать ни одной лишней секунды. Жизнь ему надоела, что ли?
Вот Князев подошел к горящему катеру. Матросы теснятся на борту с отпорными крюками. Кого-то перетаскивают на руках. Значит, у Фомина есть раненые.
Давай, друг Князев, не мешкай, давай! Уже припекает вокруг, немецкие снаряды ложатся ближе и ближе.
Гибнущий катер Фомина окутался дымом. Князев поспешно отскочил.
И тотчас же Шубин дал полный вперед!
Катер стремглав выскочил из-под обстрела и описал широкую циркуляцию. Немцы так, наверно, и не поняли ничего.
За те минуты, что Шубин, спасая товарища, отвлекал огонь на себя, транспорт успел развернуться. Теперь, сильно дымя и зарываясь носом в воду, — «свиньей», как говорят моряки, — он уходил к берегу, под защиту своих батарей. Охранение его отстало, увлекшись обстрелом горящего и мнимо подбитого торпедных катеров.
Катер Павлова ринулся в образовавшийся просвет.
— Залп!
Транспорт неуклюже занес корму. Вторая торпеда скользнула вдоль ее борта.
Уходит! Уйдет!
Шубин оглянулся на пустые желоба. Торпед нет! В стеллажах только глубинные бомбы. Нечем добивать транспорт, нечем!
Он перехватил взгляд юнги. Подавшись вперед, подняв лицо, юнга самозабвенно смотрел на своего командира. «Ну же, ну! — казалось, молил этот взгляд. — Придумай что-нибудь! Ты же можешь придумать! Ты все можешь!»
И этот взгляд, обожающий и нетерпеливый, подстегнул Шубина. Он выжал до отказа ручки машинного телеграфа.
Катер рванулся к транспорту.
Как! Без торпед?
Немцы, толпясь на корме, наверно, рты разинули от изумления.
Русский хочет таранить их — такой коротышка такую громадину? Блефует? Берет на испуг?
Но Шубин не брал на испуг.
Это была та же «рисковая» игра. Немцы в смятении терялись в догадках: какие «козыри» приберег он, чтобы сбросить в последний момент?
Шубин нагнал транспорт и, пользуясь огромным преимуществом в скорости, начал легко обходить его.
За катером Павлова послушно двинулись другие катера, повторяя маневр командира отряда. Однако Шубин приказал им оставаться на расстоянии.
Стоило одной зажигательной пуле угодить в бензобак, чтобы торпедный катер вспыхнул, как факел. Но Шубин не думал об этом. Видел перед собой лишь стремительно проносящийся высокий, с грязными подтеками борт, а на нем круглые удивленные глаза иллюминаторов. По палубе метались люди. Низко пригибаясь, они перебегали вдоль борта.
Фаддеичев сгонял их с палубы, яростно поливая из пулемета, как из шланга.
Катер обогнал транспорт, пересек его путь и проскочил по носу на расстоянии каких-нибудь двадцати — двадцати пяти метров от форштевня. Теперь пора!
— Бомбы за борт!
Боцман и юнга кинулись к бомбам. Черные бочоночки один за другим полетели в бурлящую воду. Их сбрасывали в спешке, как попало, иногда сталкивали ногами.
Где уж на таком близком расстоянии разворачиваться транспорту, тем более подбитому! Он продолжал двигаться по инерции, медленно наползая на сброшенные бомбы. Те стали рваться в воде под его килем.
Юнга засмеялся от удовольствия.
Так вот какие «козыри» неожиданно сбросил его командир!
Однако повреждения, нанесенные бомбами транспорту, не могли быть смертельными, — Шубин знал это. Сейчас в трюме заделывают разошедшиеся швы, торопливо заливают их цементом. Корабль удержится на плаву.
Но Шубин и не рассчитывал потопить транспорт своими малыми глубинными бомбами. Он хотел лишь помешать ему уйти под защиту береговых батарей, должен был во что бы то ни стало задержать его — и добился этого!
Заминка для подбитого транспорта оказалась роковой.
— Горбачи, добивайте! — сказал Шубин в ларингофон.
И самолеты пали сверху на корабль.
Немецкие матросы по-лягушачьи запрыгали за борт. Потом транспорт стал неторопливо крениться и лег набок, показав свою подводную часть, похожую на вздутое брюхо глушеной рыбы…
Именно тогда на лице Павлова появилось то выражение, которое потом, по свидетельству товарищей, почти не сходило с него. Словно бы молодой лейтенант чрезвычайно удивился Шубину и так уже и не мог окончательно прийти в себя от удивления.
Но Шубин сердито отмахивался от похвал и поздравлений. Не то! Все это не то!
Он ферзя хочет сшибить с доски, а ему подсовывают пешку за пешкой. Ищет встречи с нАбольшим, с «Летучим Голландцем», а из-за горизонта то и дело вывертываются разные «шнявы», заурядные сторожевики, тральщики, транспортишки.
Угловатая тень подводной лодки проплывала по серому полотнищу неба. Тральщик, или сторожевик, или транспорт тонул, тень тотчас же исчезала. Тень была неуловима.
Товарищи приставали к Шубину с упреками и утешениями:
— Дался тебе этот «Летучий»! Ну что ты так переживаешь? Забудь о нем! Воюй!
Шубин пожимал плечами.
«Эх, молодежь наивная!» — думал он снисходительно, хотя многие товарищи по бригаде были его ровесниками. Порой он казался себе таким старым! Недаром же побывал на корабле мертвых!
А с молодых, ну что с них взять? Конечно, они были хорошими советскими патриотами и воевали хорошо: почти каждый день видели врага в лицо. Беда в том, что видели его на расстоянии не ближе кабельтова, да и то во время торпедной атаки, то есть мельком. А он, Шубин, понасмотрелся вблизи на этих оборотней и понаслушался от них всего. День, проведенный на борту «Летучего Голландца», надо было засчитать чуть ли не за год.
Мог ли он забыть об этом? Впрочем, и не хотел, не имел права забыть!
Ведь он был единственным моряком на Балтике, который побывал на борту «Летучего Голландца»!
Но в этом Шубин ошибался. Единственный советский моряк? Да, верно. Но отнюдь не единственный моряк на Балтике!
Он не знал, не мог знать, что по ту сторону фронта, неподалеку от Таллина, находятся еще два моряка — норвежец и англичанин, — которые, подобно ему, видели «Летучего Голландца».
За тройным рядом колючей проволоки, среди серых невысоких бараков, они как бы охаживают друг друга. С недоверчивостью заговаривают. Пугливо обрывают разговор. Снова, после мучительных, долгих колебаний возобновляют очень осторожные, нащупывающие расспросы.
Похоже на встречу во тьме. Кто встретился — друг или враг? Если враг «Летучего Голландца» — значит, друг!
2. «Нельзя, не хочу, не скажу!»
…Место было удивительно плоским. Или оно лишь казалось таким? Были ведь и дюны, слепяще белые под солнцем. Но сосны на них росли вразнотык, невысокие, обдерганные ветром. Дальше было болото, дымящееся туманом, мох и кустарник, коричневые заросли на много миль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131