Оба мы думали в этот момент о судьбе несчастной «группки», которая населяла «Иглу», о пройденных испытаниях, о тайне Антигоны, но, кроме этого сурового настоящего, кроме этой ужасной ночи накануне боя, мы затронули и еще кое-что из того, что было у нас на сердце…
— Его звали Хелл, не так ли? — сказал Лес, не придавая никакого вопросительного значения этому имени. — Как же вы его любили! И как он был счастлив!
— Надеюсь, — отвечала я с подъемом. — Я так хотела, чтобы это было так. Но я не знаю, удалось ли мне: я была глупой, ничего не понимала. И если нет, то это было бы хуже, чем сама смерть. Если он страдал из-за меня…
— Нет, это невозможно. Он был счастлив. Это был настоящий мужчина, иначе вы не смогли бы любить его. Ведь вы такая совершенная, что лучше вас любой мужчина не мог бы и желать.
— Спасибо, — сказала я. — А для вас самое большое значение имеет красота, да? Голубое свечение, которое замечаешь, как только корабль пересекает пояс астероидов и гирлянду планет, похожих на разрозненные жемчужины. А потом, когда спускаешься к планете — блеск круговых магнитных полей и геометрически правильный мир, так совершенно рассчитанный, что какой-нибудь посторонний метеорит показался бы здесь абсолютно чуждым и излишним. Земная симфония… пифагорийская красота…
— Что может быть красивее симметрии Солнечной системы? Вы ошибаетесь. Или вы еще большая арктурианка, чем я сам.
— Тогда — тот момент, когда входишь в ее стратосферу, не так ли? Это ожидание, порог совершенства. Тот самый момент, когда чувствуешь, что тебя как бы укачивает плотными слоями какого-то неуловимого легкого вещества, которое является предвестником Земли. Я имею в виду ионизированную плазму, вы хорошо меня понимаете?
— Лучше некуда. Действительно, я думаю, что понимаю вас лучше, чем кто бы то ни было, Виллис. Но есть кое-что и получше этого.
— Я знаю. Есть то, о чем мы до сих пор не догадывались! Это — земная простота. Золотистые поля пшеницы. Океаны, волнующиеся от дуновения легкого бриза. И бури, приступы ярости природы, и огромные пустыни. Я думаю, мы любим Землю потому, что она является калейдоскопом вселенной. Мы любим ее за скрытые в недрах богатства, которые мы предчувствуем. И за ее пещеры. Горные ущелья на Уране и на Сатурне еще глубже, но там мы нигде не увидим следов угасших огней на стенах, там нет необычайных изображений оленей и мамонтов — единственного отблеска угаснувших цивилизаций. Вспомним об озерах, где стоят застывшие тысячелетние леса, в глубине которых бродили первые люди, полуголые и дрожащие от страха. Или о красной глине, которая послужила для изготовления первых сосудов (вы же знаете, они имели форму загнутого листа), и первых изображений человеческих богов…
— Но вы постоянно обращаетесь к земному человечеству!
— Но ведь именно из-за любви к землянам вы так неравнодушны к Земле, Лес! Вы знаете другое человечество, более развитое, изысканное, которое с грациозной покорностью стремится к смерти. Вы могли бы сделать так же, как все арктурианцы — оставаться в пассивном ожидании этого конца, среди мягкого света и музыки, вобрать в себя последние запахи жизни, последние капли ее радостей, а потом присоединиться к мертвым богам в пантеоне Самарры. Но половина вашей крови взбунтовалась против этого слишком простого решения… А потом вы встретили землян. Они были воплощением грубости, ярости, упорства, но и страданий, и пылкости. Надо ли говорить, кто был для вас воплощением Земли? Сначала — ваш отец. Из-за него, из-за вашей умершей матери (она покончила самоубийством во время одного из долгих полетов вашего отца, и вы часто думали, что она просто устала от ожидания и от опасений за его жизнь), вы начали ненавидеть Землю. Многие начинают с этого. Потом вы встретили человека по имени Валеран, которого вы считаете своим братом…
— Он мне, действительно, как брат.
— А позднее, это так странно, мертвую девушку по имени Астрид.
— Мертвую девушку? — Лес повернулся ко мне своим красивым бледным лицом.
— Ну, я не знаю. Я ведь могу только читать в вашем мозгу. Вы думаете, что она мертва.
— Но вы должны знать это точно. Виллис. Жизнь или смерть — это ведь ваша сфера.
Я закрыла глаза и высказала эту невероятную истину, в которую сама еще не осмеливалась верить:
— Нет ни жизни, ни смерти. Есть только вечный круговорот.
Молчание встало между нами, и я почувствовала Леса совсем рядом со мной, как будто это был потерянный и вновь найденный друг или брат. Наконец, он произнес:
— А вы, Виллис, вы — тоже мутантка?
— Да, я мутантка.
— Врачевательница, не так ли?
— Мне кажется, таких называют «чувствительницами», я прочитала этот термин в вашей голове. Когда кто-нибудь около меня страдает, я принимаю его страдания на себя, какая-то сила выходит из меня, и это вылечивает людей.
Я думала о Хелле. Мое могущество дало знать о себе благодаря Хеллу, потому что я хотела помочь ему. Но смерть пришла извне, и я не смогла спасти его.
— Вы с Талестрой, — сказал Лес, — так мало походите друг на друга! О мутантках постоянно говорят, а бывают ли мутанты?
— Гамма-излучению, космическим лучам и другим факторам наплевать на разницу полов. Просто женщины более восприимчивы, всегда готовы к осознанию чудесного и исключительного. А мужчины часто всю жизнь не подозревают о своих способностях. Да вот, возьмите, хотя бы, Морозова с его русским акцентом и его всесторонними знаниями. Я уверена, что он старый мутант, только он слишком умен, чтобы сознаваться в этом. И 80 процентов моих «кузнечиков», особенно мальчики… А почему вы спрашиваете?
Он посмотрел на меня долгим взглядом, в его глазах переливалась золотистая арктурианская пыльца… Выходцы из великой галактики не нуждались в жестоких мутациях, которые раздирали наше человечество. В этот момент я поняла, что Лес Кэролл был истинным воплощением Двойной Звезды, посланным для спасения нашего шарика.
— Земля будет спасена землянином, — сказал он.
А потом мы сели на Антигону, потому что ничего другого нам не оставалось.
После приземления я забылась коротким и неглубоким сном. В этом полусне-полуяви я различила приближение какой-то черной тучи тоски, ужаса… Это было еще хуже, чем на Гефестионе и даже на «Летающей Земле». До меня вдруг дошло, что беспорядочное бегство только приблизило нас к самому пеклу.
Вот тогда и возникло передо мной это видение, почти что материальное. Огромная пирамида поднималась перед моими глазами, и состояла она из каких-то прозрачных лучей. Но были это не просто лучи, а группа соединенных между собой существ, которые постоянно обменивались между собой энергией в виде энергетических лучей. «А вдоль пирамиды поднимались и опускались ангелы…».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Его звали Хелл, не так ли? — сказал Лес, не придавая никакого вопросительного значения этому имени. — Как же вы его любили! И как он был счастлив!
— Надеюсь, — отвечала я с подъемом. — Я так хотела, чтобы это было так. Но я не знаю, удалось ли мне: я была глупой, ничего не понимала. И если нет, то это было бы хуже, чем сама смерть. Если он страдал из-за меня…
— Нет, это невозможно. Он был счастлив. Это был настоящий мужчина, иначе вы не смогли бы любить его. Ведь вы такая совершенная, что лучше вас любой мужчина не мог бы и желать.
— Спасибо, — сказала я. — А для вас самое большое значение имеет красота, да? Голубое свечение, которое замечаешь, как только корабль пересекает пояс астероидов и гирлянду планет, похожих на разрозненные жемчужины. А потом, когда спускаешься к планете — блеск круговых магнитных полей и геометрически правильный мир, так совершенно рассчитанный, что какой-нибудь посторонний метеорит показался бы здесь абсолютно чуждым и излишним. Земная симфония… пифагорийская красота…
— Что может быть красивее симметрии Солнечной системы? Вы ошибаетесь. Или вы еще большая арктурианка, чем я сам.
— Тогда — тот момент, когда входишь в ее стратосферу, не так ли? Это ожидание, порог совершенства. Тот самый момент, когда чувствуешь, что тебя как бы укачивает плотными слоями какого-то неуловимого легкого вещества, которое является предвестником Земли. Я имею в виду ионизированную плазму, вы хорошо меня понимаете?
— Лучше некуда. Действительно, я думаю, что понимаю вас лучше, чем кто бы то ни было, Виллис. Но есть кое-что и получше этого.
— Я знаю. Есть то, о чем мы до сих пор не догадывались! Это — земная простота. Золотистые поля пшеницы. Океаны, волнующиеся от дуновения легкого бриза. И бури, приступы ярости природы, и огромные пустыни. Я думаю, мы любим Землю потому, что она является калейдоскопом вселенной. Мы любим ее за скрытые в недрах богатства, которые мы предчувствуем. И за ее пещеры. Горные ущелья на Уране и на Сатурне еще глубже, но там мы нигде не увидим следов угасших огней на стенах, там нет необычайных изображений оленей и мамонтов — единственного отблеска угаснувших цивилизаций. Вспомним об озерах, где стоят застывшие тысячелетние леса, в глубине которых бродили первые люди, полуголые и дрожащие от страха. Или о красной глине, которая послужила для изготовления первых сосудов (вы же знаете, они имели форму загнутого листа), и первых изображений человеческих богов…
— Но вы постоянно обращаетесь к земному человечеству!
— Но ведь именно из-за любви к землянам вы так неравнодушны к Земле, Лес! Вы знаете другое человечество, более развитое, изысканное, которое с грациозной покорностью стремится к смерти. Вы могли бы сделать так же, как все арктурианцы — оставаться в пассивном ожидании этого конца, среди мягкого света и музыки, вобрать в себя последние запахи жизни, последние капли ее радостей, а потом присоединиться к мертвым богам в пантеоне Самарры. Но половина вашей крови взбунтовалась против этого слишком простого решения… А потом вы встретили землян. Они были воплощением грубости, ярости, упорства, но и страданий, и пылкости. Надо ли говорить, кто был для вас воплощением Земли? Сначала — ваш отец. Из-за него, из-за вашей умершей матери (она покончила самоубийством во время одного из долгих полетов вашего отца, и вы часто думали, что она просто устала от ожидания и от опасений за его жизнь), вы начали ненавидеть Землю. Многие начинают с этого. Потом вы встретили человека по имени Валеран, которого вы считаете своим братом…
— Он мне, действительно, как брат.
— А позднее, это так странно, мертвую девушку по имени Астрид.
— Мертвую девушку? — Лес повернулся ко мне своим красивым бледным лицом.
— Ну, я не знаю. Я ведь могу только читать в вашем мозгу. Вы думаете, что она мертва.
— Но вы должны знать это точно. Виллис. Жизнь или смерть — это ведь ваша сфера.
Я закрыла глаза и высказала эту невероятную истину, в которую сама еще не осмеливалась верить:
— Нет ни жизни, ни смерти. Есть только вечный круговорот.
Молчание встало между нами, и я почувствовала Леса совсем рядом со мной, как будто это был потерянный и вновь найденный друг или брат. Наконец, он произнес:
— А вы, Виллис, вы — тоже мутантка?
— Да, я мутантка.
— Врачевательница, не так ли?
— Мне кажется, таких называют «чувствительницами», я прочитала этот термин в вашей голове. Когда кто-нибудь около меня страдает, я принимаю его страдания на себя, какая-то сила выходит из меня, и это вылечивает людей.
Я думала о Хелле. Мое могущество дало знать о себе благодаря Хеллу, потому что я хотела помочь ему. Но смерть пришла извне, и я не смогла спасти его.
— Вы с Талестрой, — сказал Лес, — так мало походите друг на друга! О мутантках постоянно говорят, а бывают ли мутанты?
— Гамма-излучению, космическим лучам и другим факторам наплевать на разницу полов. Просто женщины более восприимчивы, всегда готовы к осознанию чудесного и исключительного. А мужчины часто всю жизнь не подозревают о своих способностях. Да вот, возьмите, хотя бы, Морозова с его русским акцентом и его всесторонними знаниями. Я уверена, что он старый мутант, только он слишком умен, чтобы сознаваться в этом. И 80 процентов моих «кузнечиков», особенно мальчики… А почему вы спрашиваете?
Он посмотрел на меня долгим взглядом, в его глазах переливалась золотистая арктурианская пыльца… Выходцы из великой галактики не нуждались в жестоких мутациях, которые раздирали наше человечество. В этот момент я поняла, что Лес Кэролл был истинным воплощением Двойной Звезды, посланным для спасения нашего шарика.
— Земля будет спасена землянином, — сказал он.
А потом мы сели на Антигону, потому что ничего другого нам не оставалось.
После приземления я забылась коротким и неглубоким сном. В этом полусне-полуяви я различила приближение какой-то черной тучи тоски, ужаса… Это было еще хуже, чем на Гефестионе и даже на «Летающей Земле». До меня вдруг дошло, что беспорядочное бегство только приблизило нас к самому пеклу.
Вот тогда и возникло передо мной это видение, почти что материальное. Огромная пирамида поднималась перед моими глазами, и состояла она из каких-то прозрачных лучей. Но были это не просто лучи, а группа соединенных между собой существ, которые постоянно обменивались между собой энергией в виде энергетических лучей. «А вдоль пирамиды поднимались и опускались ангелы…».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112