Щуплые тела, покрытые страшными ранами, кровоточили…
— Кр-рысы! — крикнуло настырное животное. — Кр-рысы! Ж-с-ш-ш-ф-ф-ф!
И крысы появились, а звезда Лебедя в это время скользнула к горизонту… Крысы извергались нескончаемым потоком откуда-то из неведомых глубин, они были гладкими и жирными, чем-то похожими на «гло-кло-па», с красными свирепыми глазами. Увидев крыс, дети забрались еще выше — на карниз, который проходил под самым куполом пещеры, и звали Виллис, протягивая к ней свои маленькие израненные ручонки. Но теперь она ничем не могла помочь им. Как только началось нашествие грызунов, она, помня напутствие Анг'Ри, бросилась в воду. К ее большому удивлению озеро было теплым. Она сорвала длинную тростинку, которая в случае чего должна была помочь ей дышать в воде, и приблизилась к берегу, насколько могла. Но напрасно посылала она свои знаменитые волны маленьким существам…
Все кончилось, как всегда, безысходным кошмаром: бесчисленные полчища крыс поднимались выше и выше, урчали, заполняли пещеру. Огромный раскоряка скакал на своих трех лапах в этом море, распространяя вокруг себя ужасную вонь. Грызуны наступали сомкнутыми рядами, используя малейшую неровность в скалах, их голые хвосты бешено рассекали воздух. Иногда одна из огромных тварей оскальзывалась, срывалась и падала с невероятным визгом: она тотчас исчезала в этом черном море. И лишь несколько маленьких белых косточек появлялись потом, очищенные лучше, чем это мог бы сделать профессиональный мясник…
Не в состоянии добраться до своей добычи, крысы яростно пищали, их волны откатывались и водоворотами кружились по пещере. В какой-то момент Виллис увидела с ужасом, близким к помешательству, как твари взбираются одна на другую, будто собираются построить пирамиду! Самые коварные вспрыгивали даже на огромного квохчущего раскоряку, взбирались по его красной шее, поднимались на уродливую голову без подбородка, чтобы потом прыгнуть повыше на стены. Толстое несуразное животное разразилось градом звуков, напоминавших человеческую речь, но не имеющих никакого отношения к происходящим событиям. Его речь закончилась, совсем уж неожиданно, абсолютно бессмысленным заявлением на межгалактическом:
— Все подо мной! Это ранит мою португальскую чувствительность! Это необыкновенно!
Этот кошмарный фарс закончился заранее предвиденной трагедией. Воздух неожиданно помутнел и потемнел, часть пейзажа опрокинулась прямо на глазах у Виллис, и вместо нее появилась черная блестящая стена: все те же доспехи, хоботы, щупальца… «Так это появляется… ниоткуда», — еще успела подумать Виллис. Стена приблизилась к пещерам, потоки пламени затопили их. Гнусный запах паленого, стоны, писк и густой черный дым захлестнули побережье.
А Глопа, конечно, сбежал.
Все было сожжено — и дети, и крысы…
11
Талестра делится впечатлениями . Вот что она говорит:
Уже два часа (относительных) я непрерывно стреляю. Короткие стволы мощных дезинтеграторов раскалились, даже пальцам больно. Хорошо еще, что с «Летающей Иглы» сгрузили оружие, и что Лес, несмотря на свое явно отрицательное отношение к этому, научил меня с ним обращаться. Мор, словно настоящий полицейский, утихомиривал женщин. Они завывали хором в убежище, что в центре лагеря.
Все они изменились, с тех пор, как оказались на этой странной планете. Она называется Гефестионом, говорит Морозов. Находится она на окраине созвездия Лебедя, и Гейнц (электроник), предполагает, что нас туда занесло, как будто приливом… Нет ни дня, ни ночи на тусклом небе в постоянных сумерках, а звезды огромны, как луны Марса, и их слишком много. Призраки разгуливают, как мы с вами, и некоторые — невероятно ужасны.
Но больше всего на нервы действует то, что у времени здесь другое значение.
Такое впечатление, как будто живешь в замедленном фильме. А параллельно течет наше собственное относительное время. Это объясняет присутствие фантомов, говорит Мор. Кажется, что в тонкой структуре времени всегда есть явления или вещи только слегка очерченные, есть отблески и отражения. Здесь же эта тонкая структура особым образом расширяется. Кажется, что прожил на Гефестионе месяц. А по некоторым признакам получается, что прожил три или четыре года. А мне 15 лет.
Я выросла. Волосы у меня стали длинными. Я завязываю их узлом. Как и все женщины «Летающей Иглы», я шью себе платья из чехлов, из парашютов, даже из бинтов. Создается впечатление, что нам придется здесь немного задержаться…
Ведь нужно упомянуть и об этом: мы благополучно приземлились, но у нас почти не осталось горючего. И вот уже месяц (или три года?) Лес, Морозов и Гейнц ищут на этой ненормальной планете город, где может быть склад горючего — город, который не был бы миражом.
Между тем, надо было построить лагерь. Другой лагерь . Ведь мы сели в самом ужасном месте на Гефестионе. Нет — во всей вселенной.
Это остров.
В тот момент, когда мы сели, вода вокруг него была, опять-таки по словам Морозова, цвета «мертвой турчанки». На острове не было никакой растительности — только камни да проволока с колючками. Наш корабль приземлился на ровной площадке, окруженной бараками, вокруг которых валялись кучи того, что я, глядя в перископический телескоп, приняла сначала за сухие ветки. Так как при посадке мы увлекли за собой немало ионизированных частиц из верхних слоев атмосферы, эти кучки слегка светились. Я хотела рассмотреть вблизи, но, как это уже было у рва на Уране, Лес закрыл мне глаза ладонью.
Позднее я привыкла. И все мы привыкли к странным башням, окружающим остров, с которых струился слабый мертвенно-бледный свет, к неподвижным кучам, из которых торчали сухие и скрюченные конечности — кучи трупов, еще при жизни доведенных до такого состояния, что они были похожи на кукол или марионеток. Мы привыкли и к неподвижным часовым у ворот лагеря — и это были мертвецы, стоявшие так уже много гефестионских зим: человеческие тела, вмерзшие в огромные блоки прозрачного льда, который, очевидно, не успевал растаять даже летом. Я спросила, как же они могли туда попасть. Гейнц объяснил это со свойственной ему простотой:
— Их поставили здесь и начали обливать водой — стоял адский холод, а вода была, наверное, теплая, и они промокли до нитки. Потом вода замерзла, и ее продолжали добавлять…
— И они были живые?
— Да, вначале. Что с тобой, Талестра! У тебя насморк или ты плачешь?
— Нет, — отвечала я сдержанно. — Это теплая вода Гефестиона. — Я уже давно научилась избегать их взглядов…
Странно, но на Морозова все это почти не произвело впечатления. Он говорил: «У меня на родине всегда так страдали! Может быть, среди этих ужасных манекенов есть мои предки…» Странно, что большинство из нас может спокойно жить рядом с этими бараками, со скелетами, вытянувшимися на нарах, дохлыми паразитами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Кр-рысы! — крикнуло настырное животное. — Кр-рысы! Ж-с-ш-ш-ф-ф-ф!
И крысы появились, а звезда Лебедя в это время скользнула к горизонту… Крысы извергались нескончаемым потоком откуда-то из неведомых глубин, они были гладкими и жирными, чем-то похожими на «гло-кло-па», с красными свирепыми глазами. Увидев крыс, дети забрались еще выше — на карниз, который проходил под самым куполом пещеры, и звали Виллис, протягивая к ней свои маленькие израненные ручонки. Но теперь она ничем не могла помочь им. Как только началось нашествие грызунов, она, помня напутствие Анг'Ри, бросилась в воду. К ее большому удивлению озеро было теплым. Она сорвала длинную тростинку, которая в случае чего должна была помочь ей дышать в воде, и приблизилась к берегу, насколько могла. Но напрасно посылала она свои знаменитые волны маленьким существам…
Все кончилось, как всегда, безысходным кошмаром: бесчисленные полчища крыс поднимались выше и выше, урчали, заполняли пещеру. Огромный раскоряка скакал на своих трех лапах в этом море, распространяя вокруг себя ужасную вонь. Грызуны наступали сомкнутыми рядами, используя малейшую неровность в скалах, их голые хвосты бешено рассекали воздух. Иногда одна из огромных тварей оскальзывалась, срывалась и падала с невероятным визгом: она тотчас исчезала в этом черном море. И лишь несколько маленьких белых косточек появлялись потом, очищенные лучше, чем это мог бы сделать профессиональный мясник…
Не в состоянии добраться до своей добычи, крысы яростно пищали, их волны откатывались и водоворотами кружились по пещере. В какой-то момент Виллис увидела с ужасом, близким к помешательству, как твари взбираются одна на другую, будто собираются построить пирамиду! Самые коварные вспрыгивали даже на огромного квохчущего раскоряку, взбирались по его красной шее, поднимались на уродливую голову без подбородка, чтобы потом прыгнуть повыше на стены. Толстое несуразное животное разразилось градом звуков, напоминавших человеческую речь, но не имеющих никакого отношения к происходящим событиям. Его речь закончилась, совсем уж неожиданно, абсолютно бессмысленным заявлением на межгалактическом:
— Все подо мной! Это ранит мою португальскую чувствительность! Это необыкновенно!
Этот кошмарный фарс закончился заранее предвиденной трагедией. Воздух неожиданно помутнел и потемнел, часть пейзажа опрокинулась прямо на глазах у Виллис, и вместо нее появилась черная блестящая стена: все те же доспехи, хоботы, щупальца… «Так это появляется… ниоткуда», — еще успела подумать Виллис. Стена приблизилась к пещерам, потоки пламени затопили их. Гнусный запах паленого, стоны, писк и густой черный дым захлестнули побережье.
А Глопа, конечно, сбежал.
Все было сожжено — и дети, и крысы…
11
Талестра делится впечатлениями . Вот что она говорит:
Уже два часа (относительных) я непрерывно стреляю. Короткие стволы мощных дезинтеграторов раскалились, даже пальцам больно. Хорошо еще, что с «Летающей Иглы» сгрузили оружие, и что Лес, несмотря на свое явно отрицательное отношение к этому, научил меня с ним обращаться. Мор, словно настоящий полицейский, утихомиривал женщин. Они завывали хором в убежище, что в центре лагеря.
Все они изменились, с тех пор, как оказались на этой странной планете. Она называется Гефестионом, говорит Морозов. Находится она на окраине созвездия Лебедя, и Гейнц (электроник), предполагает, что нас туда занесло, как будто приливом… Нет ни дня, ни ночи на тусклом небе в постоянных сумерках, а звезды огромны, как луны Марса, и их слишком много. Призраки разгуливают, как мы с вами, и некоторые — невероятно ужасны.
Но больше всего на нервы действует то, что у времени здесь другое значение.
Такое впечатление, как будто живешь в замедленном фильме. А параллельно течет наше собственное относительное время. Это объясняет присутствие фантомов, говорит Мор. Кажется, что в тонкой структуре времени всегда есть явления или вещи только слегка очерченные, есть отблески и отражения. Здесь же эта тонкая структура особым образом расширяется. Кажется, что прожил на Гефестионе месяц. А по некоторым признакам получается, что прожил три или четыре года. А мне 15 лет.
Я выросла. Волосы у меня стали длинными. Я завязываю их узлом. Как и все женщины «Летающей Иглы», я шью себе платья из чехлов, из парашютов, даже из бинтов. Создается впечатление, что нам придется здесь немного задержаться…
Ведь нужно упомянуть и об этом: мы благополучно приземлились, но у нас почти не осталось горючего. И вот уже месяц (или три года?) Лес, Морозов и Гейнц ищут на этой ненормальной планете город, где может быть склад горючего — город, который не был бы миражом.
Между тем, надо было построить лагерь. Другой лагерь . Ведь мы сели в самом ужасном месте на Гефестионе. Нет — во всей вселенной.
Это остров.
В тот момент, когда мы сели, вода вокруг него была, опять-таки по словам Морозова, цвета «мертвой турчанки». На острове не было никакой растительности — только камни да проволока с колючками. Наш корабль приземлился на ровной площадке, окруженной бараками, вокруг которых валялись кучи того, что я, глядя в перископический телескоп, приняла сначала за сухие ветки. Так как при посадке мы увлекли за собой немало ионизированных частиц из верхних слоев атмосферы, эти кучки слегка светились. Я хотела рассмотреть вблизи, но, как это уже было у рва на Уране, Лес закрыл мне глаза ладонью.
Позднее я привыкла. И все мы привыкли к странным башням, окружающим остров, с которых струился слабый мертвенно-бледный свет, к неподвижным кучам, из которых торчали сухие и скрюченные конечности — кучи трупов, еще при жизни доведенных до такого состояния, что они были похожи на кукол или марионеток. Мы привыкли и к неподвижным часовым у ворот лагеря — и это были мертвецы, стоявшие так уже много гефестионских зим: человеческие тела, вмерзшие в огромные блоки прозрачного льда, который, очевидно, не успевал растаять даже летом. Я спросила, как же они могли туда попасть. Гейнц объяснил это со свойственной ему простотой:
— Их поставили здесь и начали обливать водой — стоял адский холод, а вода была, наверное, теплая, и они промокли до нитки. Потом вода замерзла, и ее продолжали добавлять…
— И они были живые?
— Да, вначале. Что с тобой, Талестра! У тебя насморк или ты плачешь?
— Нет, — отвечала я сдержанно. — Это теплая вода Гефестиона. — Я уже давно научилась избегать их взглядов…
Странно, но на Морозова все это почти не произвело впечатления. Он говорил: «У меня на родине всегда так страдали! Может быть, среди этих ужасных манекенов есть мои предки…» Странно, что большинство из нас может спокойно жить рядом с этими бараками, со скелетами, вытянувшимися на нарах, дохлыми паразитами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112