Сара скрипнула зубами.
— А разве втроем мы не семья?
— Но ведь мы же похожи на папу, а не на тебя, — возразил ей Бен, с обожанием глядя на отца и не понимая, что причинил матери боль. — И на дедушку с бабушкой мы не похожи.
— И мы теперь испанцы, потому что папа — испанец, — важно заявила Джилли. — Испанцы живут в Испании и говорят по-испански.
— Насколько я понимаю, этнические проблемы были у вас главным пунктом в повестке дня, — поджав губы, сказала Сара.
Джилли вдруг опять начала болтать, но Рафаэль жестом заставил ее замолчать.
— Идите-ка поиграйте к себе в комнату, нам с мамой надо поговорить.
Сара с изумлением смотрела на двойняшек, которые, не проронив ни слова, встали и смиренно отправились к себе в комнату. Им очень не хотелось этого делать, но возражать они не стали. Рафаэль держал в руках какие-то невидимые ниточки, и ее дети безропотно ему подчинялись. Они пришли не больше часа назад, но он уже завоевал их симпатии. Причем без малейшей помощи с ее стороны и даже в ее отсутствие. Правильно говорят, яблочко от яблони… Они настолько похожи, что тут же потянулись друг к другу. Рафаэль легко поднялся на ноги, и комната вдруг стала маленькой и тесной. Он был при полном параде, и она почувствовала себя в невыгодном положении. Он остановил на ней взгляд своих темных, непроницаемых, как ночь, глаз, и ее злость каким-то странным образом улетучилась, и теперь она чувствовала себя отчаянно неуверенно.
— Я думала, что ты уже ушел.
Она была полна решимости скрыть от него дикую свистопляску чувств, в которую так неожиданно оказалась ввергнутой.
Он выразительно поднял черную бровь.
— Даже в отрочестве я не был столь бестактен.
На щеках у нее зарделся стыдливый румянец, и она, чувствуя себя очень неуверенно, отвернулась.
— Ты говорил, что хотел повидаться с детьми завтра. — Она с такой силой сжимала кулаки, что кончики пальцев ее покраснели. — Ты можешь видеться с ними когда захочешь, я не собираюсь тебе мешать.
— Ты всегда мастерски избегала главной темы, gatita (Кошечка (исп.) — (Почти невидимые волоски у нее на шее встали дыбом.) — Это все, что ты мне можешь сказать?
У него был потрясающий, рычащий акцент. На какое-то мгновенье она заколебалась, не в состоянии сосредоточиться то ли из-за нервного перенапряжения, то ли от неприкрытой жгучей тяги к нему.
— Я намерена забыть то, что между нами произошло.
Голос у нее был до смешного нетвердый.
— Банально… И я бы не поверил в это, если бы речь шла не о тебе, а о любой другой женщине. — (По интонации она догадалась, что настроение у него было ужасным.) — Ты хотела меня, Сара…
— Я просто была пьяна! — отрезала она сердито и, вызывающе сложив руки на груди, отошла к окну.
Ей до боли хотелось, чтобы он до нее дотронулся. Настолько, что она почувствовала себя слабой и беззащитной. Она отдалась ему с такой наивной радостью и удивлением, что сейчас ей было тяжело смотреть, как рушится ее сон.
— Нет, не была. Даже близко не была, — безжалостно возразил Рафаэль с характерными для него прямотой и насмешкой. — Ты меня хотела, и я дал тебе то, что ты хотела. И знаешь почему?
Она крепче сплела на груди руки.
— Меня это не интересует.
— Мне было любопытно, — жестоко сообщил он. — До чертиков любопытно.
Сара съежилась. Блестящие черные глаза оценивающе смотрели на ее лицо, на котором медленно проступала смертельная бледность.
— Это был чрезвычайно полезный опыт, gatita. Пять лет назад ты была как ледышка. А теперь? Теперь ты сама бросаешься мне в объятья!
Ее пронзило чувство острого унижения.
— Это ложь!
— Да что ты? Тогда вряд ли мне стоит тешить себя мыслью, что этот номер со мной был уникален, — цедил он сквозь зубы. Сара отважилась поднять на него глаза. На его сильном смуглом лице читалась неприкрытая злость. Плотно сжав губы, Рафаэль отчаянно пытался сдержать себя.
Сара быстро заморгала, взволнованная скорее его тоном, чем словами.
— Не понимаю.
— Ах, не понимаешь… — шепотом проговорил Рафаэль, и в накалившейся атмосфере она почувствовала приближение бури. — Я далеко не первый мужчина, побывавший в твоей спальне за последние годы. Это… это настолько явно… настолько явно, что даже оскорбительно!
— Оскорбительно? — повторила она, как попугай, не в состоянии пошевельнуться, что было довольно глупо.
— И тебе просто не терпелось показать мне, до чего ты раскомплексована и что у тебя была масса любовников!
Пол пошатнулся у нее под ногами. Рафаэлю почему-то вечно виделось то, чего на самом деле не было, все у него было сложно и полно скрытого смысла, без всяких на то оснований. Он вообще отличался подозрительностью. Она обескуражено молчала, не зная, что предпочесть — рассмеяться или обидеться. Наконец она тупо решила рассмеяться. Только вот почему она до сих пор не смеется? Ведь все это до абсурдного смешно. Только какой-нибудь сумасшедшей дуре могла прийти в голову идея бросить Рафаэля ради кого-то другого.
— Мы еще э… замужем, — заикаясь, промямлила она. — И у меня никого…
— Ты довольно быстро вывела меня из этого заблуждения, — не дослушав ее, возразил он с презрением. — То, что между нами произошло, — просто эпизод, не красящий ни тебя, ни меня.
Сара дрожала, крепко держась за высокую спинку стула, чтобы не упасть. Эпизод? Эпизод? Рафаэль едва сдержался, чтобы не сорвать с нее всю одежду, он едва себя контролировал. С другой стороны, что она знает о таких вещах? Ей не с чем сравнивать. Верно, что, пока они жили вместе, Рафаэль никогда себя так не вел. Он прекрасно владел собой… За исключением одного случая, когда без ее согласия были зачаты ее близняшки, подсказала ей память, и ее даже в жар бросило от воспоминания о той ночи. После того раза он к ней больше ни разу не прикоснулся. «Эпизод», вспомнила она опять, возвращаясь из прошлого в малоприятное настоящее. Все ее моральные принципы восставали против легкости, с какой Рафаэль овладел ею, повинуясь лишь жестокой похоти.
— Ублюдок пригульный.
Эти слова обожгли ей горло, но и у нее тогда болело все, и душа и тело.
Черная бровь язвительно поползла вверх.
— Почти, — произнес он. — Но не совсем. Не удивлюсь, если ты обвинишь меня в двойственной морали. Но мне нечего стыдиться. Ты мать моих детей. Рафаэль преднамеренно пытался ее обидеть. Сарой медленно, но неотвратимо овладевал гнев — единственное, что еще могло вытащить ее из трясины унижения. Так, значит, Рафаэль считает, что, оставшись одна после его дезертирства, она должна была существовать в подвешенном состоянии? Но, в конце концов, если даже он не смог вызвать в ней желания, то что можно ждать от других?
За Рафаэлем всегда бегали толпы женщин. И хотя он и не был тщеславен, но цену себе, должно быть, знал. Он жил на грани дурной славы «люби и брось».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47