– Если бы я одевался вроде вас – много у меня было бы работы, как по-вашему?
– Тут ты попал в точку. Так что же ты разузнал? – Дэлтон прокашлялся, голос его звучал напряженно.
– Начнем с того, что доктор Реймонд умер.
– Черт побери!
– Но вы не унывайте.
– А чем ты можешь меня обнадежить?
– Ну, во-первых, он был просто семейный врач с частной практикой.
– Ты хочешь сказать, что обычный терапевт может проделывать такие штуки?
– Конечно, может. По словам моего источника, донорская инсеминация – простая и легкая процедура. Для нее не требуются ни специалисты высокого класса, ни сложная аппаратура.
– Это хорошо или плохо?
– Я бы сказал хорошо, потому что нам придется иметь дело только с одним человеком.
– Который, как выяснилось, умер. – Дэлтон не мог скрыть разочарования и досады.
– Пока еще не все потеряно. Насколько мне удалось выяснить, доктор Реймонд, когда заболел, закрыл кабинет в торговом центре и перенес прием к себе домой. В это время он сохранил за собой очень немногих пациентов, но, видимо, ваша реципиентка была одной из этих немногих.
Дэлтон слегка оживился.
– Как ты все это разузнал?
– Сколько раз повторять: совать нос в чужие дела – моя работа!
– И то правда.
Эдди метнул на него быстрый взгляд и продолжил:
– Поскольку он не входил ни в какую группу врачей, все его документы, все медицинские карты пока еще находятся в том же доме. – Эдди выпятил грудь, как будто доставленные им сведения следовало ценить на вес золота.
– Не врешь?
– Чтоб я сдох!
Дэлтон усмехнулся:
– Знаешь, еще немного, и я бы тебя расцеловал.
Эдди отшатнулся:
– Попробуй только, и я тебя так отделаю, сукин ты сын.
– Не кипятись. Это просто такой оборот речи. Давай продолжай. Как же ты узнал, что все записи там, в доме? Ты ведь не мог их видеть!
– Я и не видел, но я подходил к дому. Когда я позвонил, дверь открыла вдова – между прочим, довольно бойкая старуха, – тут я и выдал ей целую историю.
– Какую еще историю? – поинтересовался Дэлтон.
– Ну, я сказал ей, что моя жена была одной из пациенток ее мужа и что мне хотелось бы получить ее медицинскую карту, потому что теперь у нее возникли некоторые новые осложнения, а в записях о ее прежних недугах можно было бы найти какие-либо полезные указания.
– А она что?
– Она сказала, что уезжает из города, а когда вернется, посоветуется со своим адвокатом насчет выдачи истории болезни.
– Благодарение Господу, что она не уничтожила их, когда он умер.
– Это точно нам на руку, но как изловчиться заглянуть в них – это совсем другой коленкор.
– Думаешь, тебя дальше двери туда не впустят?
– Да уж, шансов у нас не много. Когда она позвонит адвокату, тот ей скажет, что эти записи могут быть выданы только по запросу лечащего врача моей жены.
– Или, – подхватил Дэлтон, – он может сказать, чтобы она не делала ничего подобного, потому что вы с женой, может быть, затеваете судебную тяжбу.
– Тут ты угодил в самую точку.
– Значит, остается только одно.
– И что же именно? – с подозрением спросил Эдди.
– Придется тебе влезть в дом и раздобыть сведения, которые мне нужны.
Лицо у Эдди побледнело.
– Черта с два!
Между ними пролегло молчание. Дэлтон слышал отдаленный крик чайки и визгливый женский смех, но не позволил себе отвлечься на эти звуки и отвести взгляд от лица Эдди.
– Ты заявляешь, что отказываешься залезть в дом?
– Я еще умом не тронулся. Слушай, приятель, взлом и проникновение в чужое жилище – уголовное преступление, это – на тот случай, если ты не знаешь. – Эдди был заметно раздражен.
– Если память мне не изменяет, ты говорил, что за хорошую плату можешь сделать все.
– Ну нет, если мне будет светить потеря лицензии или даже скамья подсудимых – и не надейся, что я за это возьмусь.
Дэлтон окинул Эдди пристальным изучающим взглядом, а затем твердым и бесстрастным голосом произнес:
– Если ты не залезешь в дом, это сделаю я. Но уж тогда насчет оплаты можешь не заикаться. Похоже, я только зря время потратил, понадеявшись на это цыплячье дерьмо, которое у тебя вместо мозгов.
– Ну уж нет, денежки так или иначе платить придется. Они уже все равно что мои, – искренне возмутился Эдди.
– Держи карман шире.
Дэлтон стоял, упираясь обеими руками в края унитаза, его просто выворачивало наизнанку. Потом он прополоскал горло, но легче не стало. Кое-как собравшись с силами, он распрямился, дотащился до раковины умывальника, ополоснул лицо холодной водой, почистил зубы и только потом осмелился взглянуть в зеркало.
Глаза у него запали так глубоко, что их почти не было видно. Кожа… н-да, она больше не выглядела загорелой и здоровой. Она казалась землистой и рыхлой, как будто он провел взаперти не одну неделю.
«Вид у тебя, как у мешка с гнилой капустой», – сказал он самому себе. Затем он направился в свой временный кабинет в клубе, взял ключи от машины и поехал к Эдди – послушать, какие у сыщика новости.
Дорогой он снова и снова перебирал в памяти последние события. Надо было взять себя в руки и начать мыслить логически.
Прошло уже несколько суток с тех пор, как он глубокой ночью тайно проник в дом умершего доктора и перерыл в кабинете все папки с документацией. В конце концов он обнаружил папку со своим донорским номером и именем реципиентки. Ему еще здорово повезло: риск был нешуточный.
Когда он заявил Эдди, что сам заберется в дом, – это вырвалось у него непроизвольно. Однако, хорошенько рассмотрев эту идею со всех сторон, он пришел к выводу, что другого выхода, кроме этого, у него нет. Хотя, конечно, ему было страшно. Очень страшно.
Он не мог поверить, что докатился до заурядной кражи со взломом. Теперь он, конечно, жалел, что из-за отчаянной нужды в деньгах был вынужден связаться с банком спермы. Лучше бы его тогда спустили с лестницы.
Но теперь ничего уже не переиграешь. Что было, то было. Минуло – да не совсем.
Прошлое вцепилось в него мертвой хваткой, да так, что все будущее оказалось под угрозой.
Черт побери, сейчас ему нельзя раскисать. Это бизнес – не больше и не меньше. Если он в конце концов найдет ребенка, совершенно не обязательно припутывать сюда эмоции. Все эти привязанности – духовные или физические – не для него. Держаться в стороне от всяких сантиментов – вот единственно приемлемая для него позиция в жизни.
Слишком много раз случалось так, что именно любимые им люди наносили ему самые жестокие удары. Он пытался любить отца, пытался любить брата. Оба отвергли его любовь, пренебрегли ею и пренебрегли им самим. Нет, любовь – удел слабого, а он не слабак. Он давно выработал эту философию и не видел оснований отказываться от нее теперь. Действительно, он не мог вообразить себя влюбленным и не собирался считаться с чьими-то чувствами, кроме своих собственных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86