На обложке журнала, в овальной рамке, стоит Гейльбут, в воинственной позе, с метательным копьем в руке. Да, это несомненно он. Снимок очень удачный, должно быть, любительский; деиствительно, он прекрасно сложен, сейчас он метнет копье… и, конечно, он абсолютно голый. Что и говорить, очень пикантное ощущение для молоденьких продавщиц, поклонниц Гейльбута, — созерцать его в столь приятной обнаженности! Надо полагать, он не обманул ничьих ожиданий. Но чтоб это вызвало столько волнений…
— Кто же интересуется такими журналами? — спрашивает Пиннеберг у Лаша. — Это еще не повод для увольнения.
— Конечно, опять Кеслер разнюхал, — отвечает Лаш. — Во всяком случае, журнал принес он. И он первый обо всем узнал.
Пиннеберг решает навестить Гейльбута, хотя и не сегодня вечером: сегодня вечером надо еще посоветоваться с Овечкой. Он славный малый, но не такой уж он смелый, наш Пиннеберг; несмотря на дружбу, эта история все же кажется ему несколько щекотливой. Он покупает номер журнала и приносит его Овечке в качестве иллюстрации.
— Разумеется, ты должен сходить, — говорит она. — И не позволяй хаять его в твоем присутствии.
— Как ты его находишь? — с тревожным любопытством спрашивает Пиннеберг, ибо он все-таки чуточку завидует этому мужчине с таким красивым телом.
— Он хорошо сложен, — отвечает фрау Пиннеберг. — А у тебя уже растет брюшко. Руки и ноги у тебя тоже не такие красивые, как у него.
Пиннеберг вконец растерялся.
— Что ты хочешь сказать? По-моему, он просто великолепен. Ты могла бы влюбиться в него?..
— Едва ли. Он для меня темноват. И потом, — она обвививает рукой его шею и с улыбкой глядит на него, — я все еще влюблена в тебя.
— Все еще влюблена? — спрашивает он. — Правда-правда?
— Все еще влюблена, — отвечает она. — Правда-правда. На следующий вечер Пиннеберг действительно заглядывает к Гейльбуту. Тот нимало не смущен.
— Ты в курсе дела, Пиннеберг? Они здорово влипнут С моим увольнением — ведь меня не предупредили. Я подал жалобу в суд по трудовым делам.
— Думаешь выкрутиться?
— Как пить дать. Я выкрутился бы даже в том случае, если бы фотография была напечатана с моего разрешения. А я могу доказать, что это сделано без моего ведома. С меня взятки гладки.
— Ну, а дальше что? Трехмесячный оклад и — пожалуйте в безработные.
— Пиннеберг, дорогой мой, уж я где-нибудь да устроюсь, а не устроюсь — на собственные ноги встану. Уж я-то выкручусь, не пойду толкаться на биржу.
— Я думаю. А возьмешь меня к себе, если заведешь собственное дело?
— Разумеется, Пиннеберг. Тебя первого.
— Без норм?
— Разумеется, без норм! Но вот как ты-то теперь? Тебе теперь туго придется. Выкрутишься один?
— Должен, должен выкрутиться, — уверенно отвечает Пиннеберг, хотя он и не очень в себе уверен. — Как-нибудь обойдется. Последние дни шло совсем недурно. Набрал сто тридцать вперед.
— Ну что же, — говорит Гейльбут. — Возможно, для тебя даже хорошо, что меня не будет.
— Э, нет, с тобою было бы лучше.
А теперь он идет домой, Пиннеберг Иоганнес. Странное дело: поговоришь с Гейльбутом этак с полчасика, и вот уже и говорить не о чем. Пиннеберг действительно очень любит Гейльбута, да и человек он удивительно порядочный, но настоящим другом его не назовешь. Его близость не греет.
Поэтому Пиннеберг не торопится повторить свой визит, больше того, — он вновь решает наведаться к Гейльбуту после того только, как ему непосредственно напоминают о существовании Гейльбута: в магазине говорят, что Гейльбут выиграл процесс против Манделя.
Однако, придя к Гейльбуту, Пиннеберг узнает, что он съехал.
— Понятия не имею, куда, очень может быть, в Дальдорф или Виттенау, так, что ли, это сейчас называется. Туда ему и дорога, совсем свихнулся человек и, поверите, еще и меня, старую женщину, в свои пакости хотел втянуть!
Гейльбут пропал.
ПИННЕБЕРГ ПОД АРЕСТОМ. ЯХМАНУ МЕРЕЩАТСЯ ПРИЗРАКИ. РОМ БЕЗ ЧАЮ.
Вечер, чудесный светлый вечер — конец весны, начало лета. Пиннеберг закончил свой трудовой день, он выходит из магазина Манделя, он прощается с сослуживцами: «До завтра!» — и рысцой до дому.
Но тут на его плечо ложится чья-то рука.
— Пиннеберг, вы арестованы!
— Да ну? — ни чуточки не испугавшись, говорит Пиннеберг. — Неужели? Ах, это вы, господин Яхман! Сколько лет, сколько зим!
— Сразу видать спокойную совесть, — меланхолически замечает Яхман. — Даже не вздрогнул. Господи! Хорошо быть молодым! Завидую!
— Полегче насчет зависти, господин Яхман, — говорит Пиннеберг. — Вы бы не выдержали и трех дней в моей шкуре. У Манделя…
— При чем тут Мандель? Хотел бы я, чтобы у меня было ваше место! Как-никак, это что-то прочное, солидное, — говорит печальный Яхман, медленно вышагивая рядом с Пиннебергом. — Все теперь так грустно. Ну да ладно. Как поживает супруга, молодожен?
— Жена здорова, — отвечает Пиннеберг. — У нас теперь мальчик.
— О господи! В самом деле? — Яхман крайне изумлен. — Мальчик! Ишь как быстро у вас это получилось. Неужели вы можете позволить себе ребенка? Завидую!
— Позволить-то как раз не можем, — отвечает Пиннеберг. — Но если б только это решало дело, тогда бы наш брат вообще не обзаводился детьми. А теперь уж деваться некуда.
— Верно, — говорит Яхман, а сам определенно пропустил все мимо ушей. — Постойте-ка, Пиннеберг, постойте! Вот книжный магазин, посмотрим, что тут на витрине…
— Зачем?.. — недоуменно спрашивает Пиннеберг.
— Весьма поучительная книга! — нарочито громко произносит Яхман. — Узнал из нее кучу интересного. — И шепчет: — Взгляните налево. Только незаметно, совсем незаметно.
— Зачем?.. — снова спрашивает Пиннеберг, и поведение Яхмана начинает казаться ему очень загадочным, а сам Яхман — очень изменившимся. — Что я там увижу?
— Видите того толстого седого старикана в очках, со всклокоченной бородой?
— Ну, вижу, — отвечает Пиннеберг. — Вон он идет.
— Вот и отлично, — говорит Яхман. — Не спускайте с него! глаз. Разговаривайте со мной как ни в чем не бывало. Только не называйте имен, а тем более — мое имя. Рассказывайте что-нибудь!
«Что случилось? — проносится в голове Пиннеберга. — Что ему надо? И о матери ни слова не сказал».
— Да говорите же что-нибудь, — наседает Яхман. — Рассказывайте! Ведь это просто нелепо: идут двое рядом и молчат. Это бросается в глаза.
«Бросается в глаза? — недоумевает Пиннеберг. — Кому?»— И вслух:
— Отличная стоит погода, вы согласны, господин… И едва не назвал его по имени.
— Поосторожнее, брат, — шепчет Яхман, и нарочито громко: — Да, погода и вправду хоть куда.
— Но дождичек все же не повредит, — продолжает Пиннеберг, задумчиво рассматривая спину седого господина, идущего на три шага впереди них. — Суховато все-таки.
— Да, дождичек не повредит, — сразу же соглашается Яхман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93