— У Путбрезе? А он разве сдает? Что он может сдавать?
— Да там, где у него был мебельный склад! Ты же знаешь!
— Впервые слышу! А если он и сдает свой насест, то как она туда по жердочкам взбираться будет? Это в ее-то положении!
— Вздор, — говорит жена. — Послушайте, голубушка, идите пока домой, отлежитесь как следует, а часикам к четырем заходите снова, и мы вместе отправимся к Путбрезе.
— Спасибо, большое спасибо, — отвечает Овечка.
— Чтоб мне сквозь землю провалиться, если они снимут у Путбрезе, — говорит толстяк Эмиль. — Чтоб мне сквозь землю провалиться вместе со всей своей лавочкой.
— Вздор, — отвечает лавочница.
Овечка идет домой и ложится отдыхать. «Путбрезе, — думает она. — Путбрезе. В этом имени что-то есть, кажется, на этот раз действительно выгорит».
И она засыпает, очень довольная своим легкий обмороком.

КВАРТИРА, КАКИХ МАЛО. ПУТБРЕЗЕ ПЕРЕВОЗИТ ВЕЩИ. ЯХМАН ПОМОГАЕТ.
Пиннеберг приходит вечером домой, как вдруг на него наставляют электрический фонарик и из темноты раздается: '
— Стой! Руки вверх!
— Что это тебе вздумалось? — недовольно ворчит он: последнее время его настроение оставляет желать лучшего. — Откуда у тебя фонарик?
— Он нам совершенно необходим, — радостно отвечает Овечка. — В наших новых хоромах лестница не освещается.
— У нас есть квартире? — не спрашивает, а выдыхает он из себя. — Ах, Овечка, неужели у нас есть квартира?
— Есть! — торжествующе отвечает Овечка. — Самая настоящая квартира! — И, помолчав, добавляет:— Конечно, если понравится, окончательного ответа я еще не дала.
— Господи боже! — в его голосе звучит тревога. — А вдруг ее тем временем сдадут?
— Не сдадут, — успокаивает его Овечка. — Сегодня она еще за мной. Сейчас пойдем смотреть. Ешь поскорей.
За столом он засыпает ее вопросами, но она ничего не объясняет.
— Нет, ты должен увидеть все сам. О господи, если б только ты согласился, мальчуган…
— Ну так идем, — говорит он и встает, все еще продолжая жевать.
Взявшись под руки, они проходят по Шпенерштрассе и идут дальше, в Альт-Моабит.
— Квартира…— бормочет он себе под нос, — Настоящая квартира, и мы будем совсем одни.
— Ну, не такая уж настоящая, — говорит Овечка, как бы заранее оправдываясь. — Только не пугайся, пожалуйста.
— А ты, оказывается, еще и мучить умеешь!
Но вот они доходят до какого-то кинотеатра, минуют его и попадают через ворота во двор. Дворы бывают хорошие и плохие, этот — совсем другой, не то фабричный, не то складской. Тут горит плохонький газовый фонарь, освещая большие, гаражного типа двустворчатые ворота. На них значится: «Мебельный склад Карла Путбрезе».
Овечка указывает куда-то в темноту двора.
— Там — наша уборная, — говорит она.
— Где? — спрашивает он. — Где?
— Там, — отвечает она и снова делает неопределенный жест. — Вон та маленькая дверь.
— Мне все кажется, ты морочишь мне голову.
— А это — наше парадное, — говорит Овечка, отпирая ворота гаража, на которых стоит имя Путбрезе.
— Не может быть…— говорит Пиннеберг.
Они входят в большой сарай, до отказа набитый старой мебелью. Скудный свет электрического фонаря теряется наверху в путанице запыленных стропил, обвешанных паутиной.
— Надеюсь, — говорит Пиннеберг срывающимся голосом, — мы не здесь будем жить?
— Это склад господина Путбрезе. Путбрезе столяр и между делом промышляет перепродажей старой мебели, — поясняет Овечка. — Сейчас я тебе все покажу. Видишь вон ту черную стену, там, в глубине? Она не доходит до потолка, туда-то мы и должны! взобраться.
— Так, — говорит он.
— Тут, понимаешь ли, кинотеатр, ведь ты видел, мы проходили мимо кино?
— Да, — говорит он, весь воплощенное самообладание.
— Ах, мальчуган, не делай такого лица, ты сейчас все увидишь… Так вот, тут, значит, кинотеатр, сейчас мы влезем на его крышу.
Они подходят ближе, свет фонарика падает на узкую деревянную лестницу, крутую, как стремянка, ведущую вверх на стену. Да, это и вправду скорее стремянка, чем настоящая лестница.
— Туда наверх? — с сомнением спрашивает Пиннеберг. — А как же ты, в твоем положении?
— А вот я тебе сейчас покажу, — отвечает Овечка и начинает карабкаться наверх. Тут уж и впрямь приходится держаться крепко. — Ну вот, еще немного — и мы дома.
Потолок навис над самой головой. Они идут по какому-то сводчатому проходу, где-то внизу, слева, маячит в полумраке мебель Путбрезе.
— Ступай прямо за мной, а то еще свалишься вниз. Овечка открывает дверь, самую настоящую дверь, зажигает свет, самый настоящий электрический свет, и говорит:
— Вот мы и дома.
— Да, вот мы и дома, — повторяет Пиннеберг и оглядывается по сторонам. Затем прибавляет: — Ну, это другое дело.
— То-то и оно! — говорит Овечка.
Квартира состоит из двух комнат, вернее, из одной — дверь между ними снята. Комнаты очень низкие. Потолок — выбеленный, в толстых балках. Комната, куда они вошли, — спальня: две кровати, шкаф, стул и умывальник. Эго все. Окон нет.
Зато в другой комнате — красивый круглый стол, огромный черный клеенчатый диван с белыми кнопками, секретер и столик для шитья. Все старинное, красного дерева, на полу— ковер. Комната выглядит необыкновенно уютно. На окнах — опрятные белые занавески; окон — три, совсем маленькие, каждое разделено переплетом на четыре части.
— А кухня где? — спрашивает он.
— Здесь, — отвечает она, похлопывая по железной плите с двумя конфорками.
— А вода?
— Все есть, мальчуган.
Оказывается, между секретером и плитой есть кран.
— А сколько это будет стоить? — все еще сомневаясь, спрашивает он.
— Сорок марок, — отвечает она. — Это, собственно говоря, задаром.
— Как так задаром?
— А вот послушай, — говорит она. — Ты сообразил, почему здесь такая лестница, почему эти комнаты так идиотски расположены?
— Нет, — отвечает он. — Понятия не имею. Наверное, архитектор чокнутый был. Такие встречаются.
— Ничего не чокнутый, — горячо возражает она. — Тут когда-то была настоящая квартира с кухней, уборной, передней и всем прочим. И сюда наверх вела самая настоящая лестница.
— Куда же все это девалось?
— Помещение заняли под кино. Сразу за дверью спальни начинается кинозал, он-то все и захватил. Остались только эти две комнаты, никто не знал, что с ними делать. Про них забыли, а Путбрезе заново открыл их. Он провел сюда лестницу из своего склада, хочет сдавать комнаты — ему нужны деньги.
— Так почему же все это ничего не стоит и все-таки стоит сорок марок?
— Да потому, что он не имеет права сдавать эти комнаты — жилищный надзор ни за что не разрешил бы из-за опасности пожара и увечья.
— Ну, не знаю, как ты заберешься сюда через месяц-другой…
— Уж это моя забота. Главное, нравится ли тебе?
— Что ж, в общем, квартира не так уж плоха…
— Ох, и кривляка же ты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93