Он называл себя прогрессистом и признавал, что Сапата и Вилья — честные люди. Он на каждом слове перечил Корскому и бесил старика своими антисоциалистическими взглядами. Маку хотелось собрать немного денег, чтобы послать Мейси на ученье ребят. Ему приятно было время от времени посылать Розе коробку игрушек. И они с Беном подолгу обсуждали возможности «делать деньги» в Мексике. Бен Стоуэлл приводил с собой молодых радикалов, которые с удовольствием просиживали у Мака целые вечера, толковали о социализме, пили и практиковались в английском языке. Мак обычно отмалчивался, но иногда ему становилось невтерпеж, и он ошарашивал их прямолинейной доктриной ИРМ. Но Конча каждый раз прекращала спор, внося ужин и кивая им головой.
— Каждый бедный человек socialista. C?mo no? Но когда вы богатеете, вы все очень скоро делаетесь очень-очень capitalista .
Раз в воскресенье Мак, Конча, несколько мексиканских газетчиков и Бен Стоуэлл со своей подругой Ангустиас, хористкой из «Лирико», поехали на трамвае в Хочимилко. Они взяли лодку с тентом и столом посредине, и старик индеец, отталкиваясь шестом, медленно проводил лодку по обсаженным тополями каналам мимо пышных цветущих лужаек и огородов. Они пили пульке, и у них была с собой бутылка виски, и они покупали девушкам лилии и ели пряные кушанья. Один из мексиканцев играл на гитаре и пел.
К вечеру индеец пригнал лодку обратно к пристани, и, разбившись на парочки, они разбрелись по лесу. Мака вдруг страшно потянуло на родину, и он рассказал Конче о своих детях в Соединенных Штатах, и особенно о Розе, а она расплакалась и сказала, что она так любит детей, но что в семнадцать лет ей делали аборт, и она очень-очень болела, и все думали, что она умрет, и теперь у нее не будет детей, только Порфирио и Венустиано. Мак поцеловал ее и сказал, что он никогда ее не бросит.
Когда, нагруженные цветами, они вернулись к трамвайной остановке, девушки поехали домой вдвоем, а Мак с Беном отправились в кантину выпить. Бен признался, что он чертовски устал от такой жизни и только и думает, как бы сорвать знатный куш, вернуться в Штаты и обзавестись там домом и семьей.
— В самом деле, Мак, — сказал он, — мне уж под сорок. Нельзя же, черт возьми, болтаться так всю жизнь.
— Да ведь и я ненамного моложе, — сказал Мак. Больше они об этом не говорили, но Бен проводил
Мака до самого здания «Мексикэн геральд», а оттуда пошел в отель «Итурбиде», где жили какие-то нефтяники.
— А в общем, жить тут неплохо, если не распускаться, — сказал он на прощание, помахал Маку рукой и пошел своей дорогой. Он был кряжистый мужчина с бычьей шеей и косолапой походкой.
Через несколько дней Бен пришел на Пласа-дель-Кармен и застал Мака еще в постели.
— Мак, сегодня завтракаешь со мной, — сказал он. — Тут завелся один человечек, так я ему хочу показать го-Род. Он может быть нам полезен… Во всяком случае, хочу разузнать, зачем он сюда пожаловал.
Человечек писал статьи о положении дел в Мексике и, по слухам, имел отношение к Американской федерации труда. За завтраком он беспокойно осведомился, не опасно ли здесь пить воду и не рискованно ли выходить на улицу после наступления темноты. Бен Стоуэлл слегка подтрунивал над ним, рассказывая всякие небылицы о том, как генералы с приятелями врываются в бары и открывают пальбу в пол, заставляя присутствующих танцевать для потехи, а потом устраивают в баре форменный тир.
— Тир, да так у них конгресс называется, — сказал Мак.
Новый знакомый, его звали Берроу, сказал, что вечером идет на митинг Union Nacional de Trabajadores и не пойдут ли они с ним в качестве переводчиков. Мак был в этот день свободен и согласился. Берроу говорил, что он получил инструкции войти в контакт с наиболее устойчивыми элементами рабочего движения в Мексике в надежде привлечь их в Панамериканскую федерацию труда. Если обнаружатся шансы на успех, то закреплять дело приедет сам Гомперс. А про себя он рассказывал, что был служащим судоходной компании, кондуктором пульмановских вагонов и работал в комитете Братства железнодорожников, а теперь выполняет поручения АФТ. Он жалел, что у американских рабочих слабо развито умение жить. Он бывал на конгрессах Второго Интернационала в Амстердаме и видел там, что европейские рабочие действительно умеют жить. Когда Мак спросил его, какого же черта не вмешался Второй Интернационал и не остановил войну, он ответил, что почва для этого еще не готова, и заговорил о германских зверствах.
— Ну, германские зверства — это детские забавы по сравнению с тем, что творится на каждом шагу здесь, в Мексике, — сказал Бен.
Тогда Берроу спросил, правда ли, что мексиканцы так развратны, как о них говорят. Пиво за завтраком было крепкое, их слегка развезло. Берроу осведомился, не рискованно ли здесь знакомиться с девицами, имея в виду высокий процент заболеваний сифилисом. Мак подтвердил это, но сказал, что, если он пожелает сходить к девочкам, они с Беном могут указать ему надежное место. Берроу захихикал и со смущенным видом заявил, что он бы не прочь теперь же поглядеть их.
— Знаете, знакомясь с положением, надо изучать все стороны жизни. — Бен Стоуэлл хлопнул ладонью по столу и сказал, что Мак как раз такой человек, который может показать ему все стороны мексиканской жизни.
Они отправились на митинг, собравший толпы стройных смуглых людей в синих блузах. Сперва им даже не удалось протиснуться внутрь здания, так забиты были толпой все проходы, но наконец Мак нашел какого-то знакомого распорядителя, и их устроили в ложе. В зале было жарко, играл духовой оркестр, все что-то пели, и речи были длинные. Берроу заявил, что непонятный язык нагоняет на него сон, и предложил пройтись по городу — он слышал, что веселые кварталы здесь очень… мм… словом, он хочет изучить местный быт.
Выйдя из зала, они наткнулись на знакомого Бену газетчика Энрике Сальвадора. Его ждал автомобиль, и, поздоровавшись, он засмеялся и заявил, что автомобиль этот принадлежит его другу, начальнику полиции, и не хотят ли они прокатиться в Сан-Анхел? Они проехали мимо Чапультепека по длинной «Пасео-де-ла-Реформа», Елисейские поля Мексики — как назвал ее Сальвадор. Близ Такубайа Сальвадор указал место, где войска Каррансы отразили неделю назад нападение сапатистов, и перекресток, где богатый торговец платьем был убит бандитами, и Берроу все спрашивал, не опасно ли выезжать так далеко за город, и Сальвадор успокаивал его: «Я журналист. У меня всюду друзья».
В Сан-Анхеле они выпили и, вернувшись в город, поехали в квартал Пахаритос. Дж. Г. Берроу совсем примолк, и глаза его стали маслеными при виде маленьких освещенных лачуг; сквозь открытые двери за красной или синей занавеской видны были кровать, бумажные цветы и распятье, а у дверей или на пороге медлительные смуглые девушки-индианки в коротких сорочках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Каждый бедный человек socialista. C?mo no? Но когда вы богатеете, вы все очень скоро делаетесь очень-очень capitalista .
Раз в воскресенье Мак, Конча, несколько мексиканских газетчиков и Бен Стоуэлл со своей подругой Ангустиас, хористкой из «Лирико», поехали на трамвае в Хочимилко. Они взяли лодку с тентом и столом посредине, и старик индеец, отталкиваясь шестом, медленно проводил лодку по обсаженным тополями каналам мимо пышных цветущих лужаек и огородов. Они пили пульке, и у них была с собой бутылка виски, и они покупали девушкам лилии и ели пряные кушанья. Один из мексиканцев играл на гитаре и пел.
К вечеру индеец пригнал лодку обратно к пристани, и, разбившись на парочки, они разбрелись по лесу. Мака вдруг страшно потянуло на родину, и он рассказал Конче о своих детях в Соединенных Штатах, и особенно о Розе, а она расплакалась и сказала, что она так любит детей, но что в семнадцать лет ей делали аборт, и она очень-очень болела, и все думали, что она умрет, и теперь у нее не будет детей, только Порфирио и Венустиано. Мак поцеловал ее и сказал, что он никогда ее не бросит.
Когда, нагруженные цветами, они вернулись к трамвайной остановке, девушки поехали домой вдвоем, а Мак с Беном отправились в кантину выпить. Бен признался, что он чертовски устал от такой жизни и только и думает, как бы сорвать знатный куш, вернуться в Штаты и обзавестись там домом и семьей.
— В самом деле, Мак, — сказал он, — мне уж под сорок. Нельзя же, черт возьми, болтаться так всю жизнь.
— Да ведь и я ненамного моложе, — сказал Мак. Больше они об этом не говорили, но Бен проводил
Мака до самого здания «Мексикэн геральд», а оттуда пошел в отель «Итурбиде», где жили какие-то нефтяники.
— А в общем, жить тут неплохо, если не распускаться, — сказал он на прощание, помахал Маку рукой и пошел своей дорогой. Он был кряжистый мужчина с бычьей шеей и косолапой походкой.
Через несколько дней Бен пришел на Пласа-дель-Кармен и застал Мака еще в постели.
— Мак, сегодня завтракаешь со мной, — сказал он. — Тут завелся один человечек, так я ему хочу показать го-Род. Он может быть нам полезен… Во всяком случае, хочу разузнать, зачем он сюда пожаловал.
Человечек писал статьи о положении дел в Мексике и, по слухам, имел отношение к Американской федерации труда. За завтраком он беспокойно осведомился, не опасно ли здесь пить воду и не рискованно ли выходить на улицу после наступления темноты. Бен Стоуэлл слегка подтрунивал над ним, рассказывая всякие небылицы о том, как генералы с приятелями врываются в бары и открывают пальбу в пол, заставляя присутствующих танцевать для потехи, а потом устраивают в баре форменный тир.
— Тир, да так у них конгресс называется, — сказал Мак.
Новый знакомый, его звали Берроу, сказал, что вечером идет на митинг Union Nacional de Trabajadores и не пойдут ли они с ним в качестве переводчиков. Мак был в этот день свободен и согласился. Берроу говорил, что он получил инструкции войти в контакт с наиболее устойчивыми элементами рабочего движения в Мексике в надежде привлечь их в Панамериканскую федерацию труда. Если обнаружатся шансы на успех, то закреплять дело приедет сам Гомперс. А про себя он рассказывал, что был служащим судоходной компании, кондуктором пульмановских вагонов и работал в комитете Братства железнодорожников, а теперь выполняет поручения АФТ. Он жалел, что у американских рабочих слабо развито умение жить. Он бывал на конгрессах Второго Интернационала в Амстердаме и видел там, что европейские рабочие действительно умеют жить. Когда Мак спросил его, какого же черта не вмешался Второй Интернационал и не остановил войну, он ответил, что почва для этого еще не готова, и заговорил о германских зверствах.
— Ну, германские зверства — это детские забавы по сравнению с тем, что творится на каждом шагу здесь, в Мексике, — сказал Бен.
Тогда Берроу спросил, правда ли, что мексиканцы так развратны, как о них говорят. Пиво за завтраком было крепкое, их слегка развезло. Берроу осведомился, не рискованно ли здесь знакомиться с девицами, имея в виду высокий процент заболеваний сифилисом. Мак подтвердил это, но сказал, что, если он пожелает сходить к девочкам, они с Беном могут указать ему надежное место. Берроу захихикал и со смущенным видом заявил, что он бы не прочь теперь же поглядеть их.
— Знаете, знакомясь с положением, надо изучать все стороны жизни. — Бен Стоуэлл хлопнул ладонью по столу и сказал, что Мак как раз такой человек, который может показать ему все стороны мексиканской жизни.
Они отправились на митинг, собравший толпы стройных смуглых людей в синих блузах. Сперва им даже не удалось протиснуться внутрь здания, так забиты были толпой все проходы, но наконец Мак нашел какого-то знакомого распорядителя, и их устроили в ложе. В зале было жарко, играл духовой оркестр, все что-то пели, и речи были длинные. Берроу заявил, что непонятный язык нагоняет на него сон, и предложил пройтись по городу — он слышал, что веселые кварталы здесь очень… мм… словом, он хочет изучить местный быт.
Выйдя из зала, они наткнулись на знакомого Бену газетчика Энрике Сальвадора. Его ждал автомобиль, и, поздоровавшись, он засмеялся и заявил, что автомобиль этот принадлежит его другу, начальнику полиции, и не хотят ли они прокатиться в Сан-Анхел? Они проехали мимо Чапультепека по длинной «Пасео-де-ла-Реформа», Елисейские поля Мексики — как назвал ее Сальвадор. Близ Такубайа Сальвадор указал место, где войска Каррансы отразили неделю назад нападение сапатистов, и перекресток, где богатый торговец платьем был убит бандитами, и Берроу все спрашивал, не опасно ли выезжать так далеко за город, и Сальвадор успокаивал его: «Я журналист. У меня всюду друзья».
В Сан-Анхеле они выпили и, вернувшись в город, поехали в квартал Пахаритос. Дж. Г. Берроу совсем примолк, и глаза его стали маслеными при виде маленьких освещенных лачуг; сквозь открытые двери за красной или синей занавеской видны были кровать, бумажные цветы и распятье, а у дверей или на пороге медлительные смуглые девушки-индианки в коротких сорочках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105