Свет был не солнечный, а теплый, электрический. Я люблю такие вокзалы.
Функции руководства взял на себя священник. Он, единственный из нас, говорил по-итальянски, а кроме того, он же был священник… кому еще было рулить происходящим?
Он спросил:
— Вы голодны?
Я сказал, что не очень, а девочка-москвичка лишь пожала плечами. Священник дошел до вокзальной пиццерии и купил всем по толстенному сэндвичу — пополам разрезанной булке, внутрь которой были напиханы куски жирной колбасы.
В ожидании поезда мы ели сэндвичи и осматривались. Побродив среди магазинчиков, я купил себе кожаную кепку болельщика «Ювентуса». Она была сшита из черных и белых шашечек — как футбольный мяч. Потом купил бутылку пива «Миллер». Проглотил ее и не заметил. После сэндвича пить хотелось ужасно.
Тогда алкоголь еще не был для меня проблемой. Выпив бутылку, я не бежал покупать сразу ящик.
4
Билеты в итальянские поезда продаются без указания мест. Как в русских автобусах. Кто успел, тот и сел, а остальные постоят.
За моими бронированными плечами был опыт жизни в Советском Союзе. Мы заняли лучшие места.
Итальянцы под руки вели закутанных в черное бабушек. Погрузив старушек в вагон, они сажали их прямо на пол. Купе были шестиместные, а туда набивалось человек по восемь, по десять. Места были исключительно сидячие, ведь в Европе просто нет маршрутов столь длинных, чтобы в пути пассажиру пришлось бы ложиться спать.
Сами люди вокруг были удивительно красивы. Смуглая, чистая кожа. Даже у мужчин — черные, будто накрашенные, пушистые ресницы. В северных болотах, откуда я родом, у людей почти не бывает ресниц.
Зря я ел эти сэндвичи. Пить хотелось чем дальше, тем сильнее. В час ночи мы доехали до Болоньи. Стоянка на вокзале длилась всего четыре минуты, но выпить бутылку пива я все-таки успел. Наташа тоже отхлебнула из бутылки и еще раз сказала:
— Роскоффно!
За восемьсот лет до моего приезда в Болонье был похоронен святой Доминик. Основатель Ордена доминиканцев. Человек, в одиночку изменивший ход истории. Невысокий улыбчивый испанец, которому Европа обязана всем, что имеет.
Поезд несся с почти космической скоростью. За окном вагона мелькали бесконечные замки, бесконечные дворцы, бесконечные руины чего-то такого, чего никто не помнит и что на самом деле является историей мира.
В России ты можешь ехать неделю и единственное, что увидишь, — леса и пару заляпанных дерьмом деревушек. Людей нет. Следов людей нет тоже. Просторы, mazafaka. Только попутчики в поезде, которые узнавали, что я не пью алкоголь, и поражались:
— Во ты дал! Чем же ты тогда, парень, занимаешься?!
Здесь не было просторов. В этой тесной Европе людям некуда было бежать и они облизали каждый миллиметр доставшейся им земли. Так и стоит эта Европа… облизанная.
По вагону не спеша двигался контролер в форме. Он подолгу болтал с пассажирами, выписывал штрафы, рассказывал анекдоты и шел дальше. Все происходило так неторопливо, до нашего купе он так и не добрался.
На место мы прибыли к трем ночи. Было темно, как и положено в Средиземноморье. Нас кто-то встречал… я даже не понял, кто. Священник выкрикнул итальянскую фразу, и тут же появился молодой парень. Он улыбнулся, пожал нам руки, кинул мой рюкзак в багажник, и мы снова ехали, только теперь не на поезде, а в машине.
Я сидел и просто через окно смотрел на Европу.
5
В Италию я приехал, чтобы участвовать во Всеевропейском конгрессе католической молодежи. Я не чувствовал себя европейцем… да и молодым тоже не чувствовал… но все равно приехал.
Конгресс происходил в городе Лоретто. Городок был настолько крошечный, что с его центральной площади были видны еще четыре таких же городка.
Основная достопримечательность Лоретто — привезенный крестоносцами из Палестины каменный домик, в котором провела детство Дева Мария.
Девятьсот лет назад кто-то из итальянских аристократов приказал разобрать дом по камешкам. Потом камешки пронумеровали и на нескольких галерах перевезли через кишащее мавританскими пиратами море. Потом, сверяясь с номерами, собрали заново.
Сегодня над святыней выстроен огромный… действительно огромный Лореттанский собор. В глубине собора стоит мраморный саркофаг, выточенный из целой скалы. Каждый сантиметр саркофага украшен резьбой. Внутри саркофага стоит сам бедный и закопченный домик.
Перед собором расположена площадь с фонтаном и несколько каменных домов. Собственно, это и есть весь город. Самый большой дом на площади — это старинный… действительно очень старинный салезианский монастырь, при котором есть гостиница для паломников. В гостиницу меня и поселили.
6
По утрам я люблю пить кофе. Несколько больших чашек крепкого и сладкого кофе. Без этого чувствую себя больным.
Я пью кофе, долго курю первую сигарету, пью еще кофе, и только после этого день начинается по-настоящему. Приняв душ и выйдя из своего монастыря, я пошел искать полагающиеся граммы кофеина.
Как оказалось, в Лоретте имеется всего два бара. Один располагался напротив главной лореттанской базилики, а второй — чуть за углом. В десять утра оба они были закрыты.
Перед одним заведением в креслице дремал пузатый хозяин.
— Синьор! Синьор! Do you speak English? Кофе, синьор! Плиз!
Синьор продолжал дремать. Когда слушать мои завывания ему надоело, он просто ушел внутрь помещения. Кофе он мне так и не продал.
Я обошел весь город. Работающих баров не было. Я всерьез обдумывал, что скажут прохожие итальянцы, если я попрошусь попить кофе к ним домой. Мир был хмур и единственным способом заставить его улыбаться была чашка кофе, но в Лоретте не было чашек с кофе, и мир хмурился все сильнее.
Я вернулся к монастырю. За рукав поймал проходившую монашку в сером платочке. На пальцах объяснил ей свой вопрос.
— Бабене! Кофе? Си! Бабене!
Она махнула рукой. Мы спустились в неглубокий подвальчик. Там располагалась монастырская столовая. Сводчатые потолки. Столы с деревянными столешницами.
Понажимав кнопки на кофеварке, монашка выдала мне чашечку эспрессо. Чашечка была такого размера, что в нее вряд ли удалось бы запихать даже большой палец ноги. Я выпил кофе залпом и попросил еще. Монашка замахала руками: «Хватит!» — и отправила меня на улицу.
Днем священник, с которым я приехал, объяснил мне, что завтракать в Италии не принято. То есть вообще. Первый прием пищи — сразу обед.
Обед начался около трех. Он меня поразил даже больше, чем то, что по утрам здесь никто не пьет кофе.
Сперва на стол выставили килограмм пасты (макарон). Потом — еще один килограмм пасты (тоже макарон, но другого цвета). Потом — килограммовый кусок мяса с картошкой фри. Из напитков на столе имелось шесть полуторалитровых бутылок молодого вина .
Мои соседи по столу съели все, что им принесли, и до капли допили вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Функции руководства взял на себя священник. Он, единственный из нас, говорил по-итальянски, а кроме того, он же был священник… кому еще было рулить происходящим?
Он спросил:
— Вы голодны?
Я сказал, что не очень, а девочка-москвичка лишь пожала плечами. Священник дошел до вокзальной пиццерии и купил всем по толстенному сэндвичу — пополам разрезанной булке, внутрь которой были напиханы куски жирной колбасы.
В ожидании поезда мы ели сэндвичи и осматривались. Побродив среди магазинчиков, я купил себе кожаную кепку болельщика «Ювентуса». Она была сшита из черных и белых шашечек — как футбольный мяч. Потом купил бутылку пива «Миллер». Проглотил ее и не заметил. После сэндвича пить хотелось ужасно.
Тогда алкоголь еще не был для меня проблемой. Выпив бутылку, я не бежал покупать сразу ящик.
4
Билеты в итальянские поезда продаются без указания мест. Как в русских автобусах. Кто успел, тот и сел, а остальные постоят.
За моими бронированными плечами был опыт жизни в Советском Союзе. Мы заняли лучшие места.
Итальянцы под руки вели закутанных в черное бабушек. Погрузив старушек в вагон, они сажали их прямо на пол. Купе были шестиместные, а туда набивалось человек по восемь, по десять. Места были исключительно сидячие, ведь в Европе просто нет маршрутов столь длинных, чтобы в пути пассажиру пришлось бы ложиться спать.
Сами люди вокруг были удивительно красивы. Смуглая, чистая кожа. Даже у мужчин — черные, будто накрашенные, пушистые ресницы. В северных болотах, откуда я родом, у людей почти не бывает ресниц.
Зря я ел эти сэндвичи. Пить хотелось чем дальше, тем сильнее. В час ночи мы доехали до Болоньи. Стоянка на вокзале длилась всего четыре минуты, но выпить бутылку пива я все-таки успел. Наташа тоже отхлебнула из бутылки и еще раз сказала:
— Роскоффно!
За восемьсот лет до моего приезда в Болонье был похоронен святой Доминик. Основатель Ордена доминиканцев. Человек, в одиночку изменивший ход истории. Невысокий улыбчивый испанец, которому Европа обязана всем, что имеет.
Поезд несся с почти космической скоростью. За окном вагона мелькали бесконечные замки, бесконечные дворцы, бесконечные руины чего-то такого, чего никто не помнит и что на самом деле является историей мира.
В России ты можешь ехать неделю и единственное, что увидишь, — леса и пару заляпанных дерьмом деревушек. Людей нет. Следов людей нет тоже. Просторы, mazafaka. Только попутчики в поезде, которые узнавали, что я не пью алкоголь, и поражались:
— Во ты дал! Чем же ты тогда, парень, занимаешься?!
Здесь не было просторов. В этой тесной Европе людям некуда было бежать и они облизали каждый миллиметр доставшейся им земли. Так и стоит эта Европа… облизанная.
По вагону не спеша двигался контролер в форме. Он подолгу болтал с пассажирами, выписывал штрафы, рассказывал анекдоты и шел дальше. Все происходило так неторопливо, до нашего купе он так и не добрался.
На место мы прибыли к трем ночи. Было темно, как и положено в Средиземноморье. Нас кто-то встречал… я даже не понял, кто. Священник выкрикнул итальянскую фразу, и тут же появился молодой парень. Он улыбнулся, пожал нам руки, кинул мой рюкзак в багажник, и мы снова ехали, только теперь не на поезде, а в машине.
Я сидел и просто через окно смотрел на Европу.
5
В Италию я приехал, чтобы участвовать во Всеевропейском конгрессе католической молодежи. Я не чувствовал себя европейцем… да и молодым тоже не чувствовал… но все равно приехал.
Конгресс происходил в городе Лоретто. Городок был настолько крошечный, что с его центральной площади были видны еще четыре таких же городка.
Основная достопримечательность Лоретто — привезенный крестоносцами из Палестины каменный домик, в котором провела детство Дева Мария.
Девятьсот лет назад кто-то из итальянских аристократов приказал разобрать дом по камешкам. Потом камешки пронумеровали и на нескольких галерах перевезли через кишащее мавританскими пиратами море. Потом, сверяясь с номерами, собрали заново.
Сегодня над святыней выстроен огромный… действительно огромный Лореттанский собор. В глубине собора стоит мраморный саркофаг, выточенный из целой скалы. Каждый сантиметр саркофага украшен резьбой. Внутри саркофага стоит сам бедный и закопченный домик.
Перед собором расположена площадь с фонтаном и несколько каменных домов. Собственно, это и есть весь город. Самый большой дом на площади — это старинный… действительно очень старинный салезианский монастырь, при котором есть гостиница для паломников. В гостиницу меня и поселили.
6
По утрам я люблю пить кофе. Несколько больших чашек крепкого и сладкого кофе. Без этого чувствую себя больным.
Я пью кофе, долго курю первую сигарету, пью еще кофе, и только после этого день начинается по-настоящему. Приняв душ и выйдя из своего монастыря, я пошел искать полагающиеся граммы кофеина.
Как оказалось, в Лоретте имеется всего два бара. Один располагался напротив главной лореттанской базилики, а второй — чуть за углом. В десять утра оба они были закрыты.
Перед одним заведением в креслице дремал пузатый хозяин.
— Синьор! Синьор! Do you speak English? Кофе, синьор! Плиз!
Синьор продолжал дремать. Когда слушать мои завывания ему надоело, он просто ушел внутрь помещения. Кофе он мне так и не продал.
Я обошел весь город. Работающих баров не было. Я всерьез обдумывал, что скажут прохожие итальянцы, если я попрошусь попить кофе к ним домой. Мир был хмур и единственным способом заставить его улыбаться была чашка кофе, но в Лоретте не было чашек с кофе, и мир хмурился все сильнее.
Я вернулся к монастырю. За рукав поймал проходившую монашку в сером платочке. На пальцах объяснил ей свой вопрос.
— Бабене! Кофе? Си! Бабене!
Она махнула рукой. Мы спустились в неглубокий подвальчик. Там располагалась монастырская столовая. Сводчатые потолки. Столы с деревянными столешницами.
Понажимав кнопки на кофеварке, монашка выдала мне чашечку эспрессо. Чашечка была такого размера, что в нее вряд ли удалось бы запихать даже большой палец ноги. Я выпил кофе залпом и попросил еще. Монашка замахала руками: «Хватит!» — и отправила меня на улицу.
Днем священник, с которым я приехал, объяснил мне, что завтракать в Италии не принято. То есть вообще. Первый прием пищи — сразу обед.
Обед начался около трех. Он меня поразил даже больше, чем то, что по утрам здесь никто не пьет кофе.
Сперва на стол выставили килограмм пасты (макарон). Потом — еще один килограмм пасты (тоже макарон, но другого цвета). Потом — килограммовый кусок мяса с картошкой фри. Из напитков на столе имелось шесть полуторалитровых бутылок молодого вина .
Мои соседи по столу съели все, что им принесли, и до капли допили вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37