Поляки ехать не захотели.
Хрущев вспоминал, как ему сообщили о том, что на ближайшем пленуме ЦК ПОРП в Варшаве Эдварда Охаба сменит Гомулка — «подобное решение мы рассматривали как акцию, направленную против нас».
Хрущев позвонил Охабу и сказал:
— Мы хотели бы приехать в Варшаву и поговорить с вами на месте.
Охаб не дал сразу ответа:
— Нам нужно посоветоваться, дайте нам время.
Потом перезвонил:
— Просим вас не приезжать, пока не закончится заседание Центрального комитета.
А вот этого Никита Сергеевич как раз и не желал допустить — как это поляки сами решат, кто будет ими руководить?
«Мы хотели приехать, чтобы оказать соответствующее давление, — вспоминал Хрущев. — Отказ Охаба еще больше возбудил наши подозрения, что там нарастают антисоветские настроения».
Хрущев твердо сказал, что на следующий день будет в Варшаве.
Восемнадцатого октября по приказу министра обороны маршала Жукова были приведены в боевую готовность советские войска, находившиеся на польской территории, и Балтийский флот. Девятнадцатого октября в четыре часа утра в Польшу прилетел первый заместитель министра обороны маршал Иван Степанович Конев с группой офицеров. Он получил приказ одну танковую дивизию двинуть к Варшаве.
Вскоре маршал доложил в Москву, что приказ выполнен, танки идут на польскую столицу (подробнее см. книгу И.С. Яжборовской, А.Ю. Яблокова, В.С. Парсаданова «Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях»).
Днем из Москвы прилетели еще два самолета. В одном были Молотов, Микоян и Каганович. Во втором — Хрущев. В аэропорту советскую делегацию встречали Охаб, Гомулка, ГЛАВА правительства Юзеф Циранкевич.
Встреча была необычно холодной, вспоминал Хрущев. Советские руководители были на взводе. Никита Сергеевич едва поздоровался и прямо на аэророме стал выговаривать полякам за непослушание:
— Почему все идет под антисоветским знаменем? Чем это вызвано?
Но натолкнулся на твердость поляков. Секретарь ЦК Эдвард Охаб ответил ему:
— В польской столице мы хозяева, и мы не отменим пленум. Я много лет сидел в тюрьме, и меня ничем не испугаешь. Мы делаем то, что считаем правильным. Но мы не делаем ничего, что бы угрожало интересам Советского Союза.
Посмотрев на Гомулку, уже избранного в политбюро, Хрущев спросил:
— А это кто?
Гомулка совершенно спокойно ответил:
— Я — Гомулка, которого вы три года держали в тюрьме.
Здесь же, в аэропорту, маршал Конев доложил Хрущеву, что советские войска, расквартированные на территории Польши, начали движение к Варшаве.
«Беседа проходила очень бурно, — рассказывал Хрущев. Прямо стоял вопрос: за Советы поляки или нет? Разговор шел грубый, без дипломатии. Мы предъявили свои претензии и требовали объяснения действий, которые были направлены против Советского Союза».
Ни гости, ни хозяева не стеснялись в выражениях. Переводчиком был сын Дзержинского Ян Феликсович, работавший в польском секторе международного отдела ЦК КПСС.
Хрущев выговаривал полякам за то, что они не советуются с Москвой. Поляки отстаивали право самим решать, кто будет руководителем страны.
Молотов тоже взял слово. Гомулка его оборвал:
— А вам, товарищ Молотов, лучше помолчать. Польский народ помнит, как вы в тридцать девятом году с удовольствием говорили, что польское государство — «уродливое детище версальской системы» — перестало существовать.
Некоторые члены польского ЦК, опасаясь ареста, не ночевали дома. Но польские генералы, особенно во внутренних войсках, где было мало советских ставленников, предупредили, что встретят советских солдат огнем.
В перерыве маршал Константин Константинович Рокоссовский, которого Сталин в сорок девятом году отправил служить в братскую Польшу министром обороны, сообщил Хрущеву, что войска, подчиненные польскому министерству внутренних дел, приведены в боевую готовность и стягиваются к Варшаве.
— За мной, — сказал Рокоссовский, — установлена слежка, и я шагу не могу сделать, чтобы это не стало известно министру внутренних дел.
Хрущев поинтересовался у Рокоссовского:
— Как поведут себя ваши войска?
— Сейчас польские войска не послушаются моего приказа, хотя есть части, которые выполнят мой приказ.
Рокоссовский был настроен решительно:
— Я как гражданин Советского Союза считаю, что нужно принять резкие меры против антисоветских сил, которые пробиваются к руководству.
Встал Гомулка и обратился к Хрущеву:
— Товарищ Хрущев, на Варшаву движется русская танковая дивизия. Я очень прошу вас дать приказ не вводить ее в город. Вообще было бы лучше, если она не приблизится к Варшаве, потому что я боюсь, что произойдет нечто непоправимое.
Гомулка говорил очень резко. У него даже пена на губах появилась. Хрущев пытался все отрицать.
Но Гомулка получал информацию от министра внутренних дел, который знал о передвижении советских войск. Командующий военно-воздушными силами польской армии генерал Фрей-Белецкий и командующий флотом контр-адмирал Вишневский отдали приказ оказать советским войскам сопротивление.
Председатель Госсовета Польши Александр Завадский сказал советским товарищам, что варшавские рабочие готовы сражаться против советских войск, что некоторые заводы вооружаются, рабочих поднимает варшавский горком и главное правление Союза молодежи, а оружие раздает министр внутренних дел.
Гомулка опять взял слово, и его речь произвела впечатление на Никиту Сергеевича:
— Товарищ Хрущев, прошу вас остановить движение советских войск. Вы думаете, что только вы нуждаетесь в дружбе с польским народом? Я как поляк и коммунист клянусь, что Польша больше нуждается в дружбе с русскими, чем русские в дружбе с поляками. Разве мы не понимаем, что без вас мы не сможем просуществовать как независимое государство? Все у нас будет в порядке. Но если советские войска войдут в Варшаву, контролировать события будет сверхтрудно.
Хрущев предложил объявить перерыв. Советская делегация собралась отдельно, позвали еще и Рокоссовского. Хрущев был склонен поверить Гомулке. Маршал Конев получил приказ остановить движение войск.
«Потом, — вспоминал Хрущев, — мы объясняли полякам, что наши войска вообще не двигались к Варшаве, а проводили военный маневр, по выполнении которого остановились в пункте, назначенном согласно плану маневров. Конечно, никто не не поверил нашим объяснениям, но все были довольны, что войска остановились»
Хрущев увидел, что лучше не вмешиваться. Владислава Гомулку избрали первым секретарем Центрального комитета Польской объединенной рабочей партии вопреки воле Москвы.
Гомулка оставался у власти четырнадцать лет. В декабре семидесятого его сняли со всех постов после забастовок рабочих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Хрущев вспоминал, как ему сообщили о том, что на ближайшем пленуме ЦК ПОРП в Варшаве Эдварда Охаба сменит Гомулка — «подобное решение мы рассматривали как акцию, направленную против нас».
Хрущев позвонил Охабу и сказал:
— Мы хотели бы приехать в Варшаву и поговорить с вами на месте.
Охаб не дал сразу ответа:
— Нам нужно посоветоваться, дайте нам время.
Потом перезвонил:
— Просим вас не приезжать, пока не закончится заседание Центрального комитета.
А вот этого Никита Сергеевич как раз и не желал допустить — как это поляки сами решат, кто будет ими руководить?
«Мы хотели приехать, чтобы оказать соответствующее давление, — вспоминал Хрущев. — Отказ Охаба еще больше возбудил наши подозрения, что там нарастают антисоветские настроения».
Хрущев твердо сказал, что на следующий день будет в Варшаве.
Восемнадцатого октября по приказу министра обороны маршала Жукова были приведены в боевую готовность советские войска, находившиеся на польской территории, и Балтийский флот. Девятнадцатого октября в четыре часа утра в Польшу прилетел первый заместитель министра обороны маршал Иван Степанович Конев с группой офицеров. Он получил приказ одну танковую дивизию двинуть к Варшаве.
Вскоре маршал доложил в Москву, что приказ выполнен, танки идут на польскую столицу (подробнее см. книгу И.С. Яжборовской, А.Ю. Яблокова, В.С. Парсаданова «Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях»).
Днем из Москвы прилетели еще два самолета. В одном были Молотов, Микоян и Каганович. Во втором — Хрущев. В аэропорту советскую делегацию встречали Охаб, Гомулка, ГЛАВА правительства Юзеф Циранкевич.
Встреча была необычно холодной, вспоминал Хрущев. Советские руководители были на взводе. Никита Сергеевич едва поздоровался и прямо на аэророме стал выговаривать полякам за непослушание:
— Почему все идет под антисоветским знаменем? Чем это вызвано?
Но натолкнулся на твердость поляков. Секретарь ЦК Эдвард Охаб ответил ему:
— В польской столице мы хозяева, и мы не отменим пленум. Я много лет сидел в тюрьме, и меня ничем не испугаешь. Мы делаем то, что считаем правильным. Но мы не делаем ничего, что бы угрожало интересам Советского Союза.
Посмотрев на Гомулку, уже избранного в политбюро, Хрущев спросил:
— А это кто?
Гомулка совершенно спокойно ответил:
— Я — Гомулка, которого вы три года держали в тюрьме.
Здесь же, в аэропорту, маршал Конев доложил Хрущеву, что советские войска, расквартированные на территории Польши, начали движение к Варшаве.
«Беседа проходила очень бурно, — рассказывал Хрущев. Прямо стоял вопрос: за Советы поляки или нет? Разговор шел грубый, без дипломатии. Мы предъявили свои претензии и требовали объяснения действий, которые были направлены против Советского Союза».
Ни гости, ни хозяева не стеснялись в выражениях. Переводчиком был сын Дзержинского Ян Феликсович, работавший в польском секторе международного отдела ЦК КПСС.
Хрущев выговаривал полякам за то, что они не советуются с Москвой. Поляки отстаивали право самим решать, кто будет руководителем страны.
Молотов тоже взял слово. Гомулка его оборвал:
— А вам, товарищ Молотов, лучше помолчать. Польский народ помнит, как вы в тридцать девятом году с удовольствием говорили, что польское государство — «уродливое детище версальской системы» — перестало существовать.
Некоторые члены польского ЦК, опасаясь ареста, не ночевали дома. Но польские генералы, особенно во внутренних войсках, где было мало советских ставленников, предупредили, что встретят советских солдат огнем.
В перерыве маршал Константин Константинович Рокоссовский, которого Сталин в сорок девятом году отправил служить в братскую Польшу министром обороны, сообщил Хрущеву, что войска, подчиненные польскому министерству внутренних дел, приведены в боевую готовность и стягиваются к Варшаве.
— За мной, — сказал Рокоссовский, — установлена слежка, и я шагу не могу сделать, чтобы это не стало известно министру внутренних дел.
Хрущев поинтересовался у Рокоссовского:
— Как поведут себя ваши войска?
— Сейчас польские войска не послушаются моего приказа, хотя есть части, которые выполнят мой приказ.
Рокоссовский был настроен решительно:
— Я как гражданин Советского Союза считаю, что нужно принять резкие меры против антисоветских сил, которые пробиваются к руководству.
Встал Гомулка и обратился к Хрущеву:
— Товарищ Хрущев, на Варшаву движется русская танковая дивизия. Я очень прошу вас дать приказ не вводить ее в город. Вообще было бы лучше, если она не приблизится к Варшаве, потому что я боюсь, что произойдет нечто непоправимое.
Гомулка говорил очень резко. У него даже пена на губах появилась. Хрущев пытался все отрицать.
Но Гомулка получал информацию от министра внутренних дел, который знал о передвижении советских войск. Командующий военно-воздушными силами польской армии генерал Фрей-Белецкий и командующий флотом контр-адмирал Вишневский отдали приказ оказать советским войскам сопротивление.
Председатель Госсовета Польши Александр Завадский сказал советским товарищам, что варшавские рабочие готовы сражаться против советских войск, что некоторые заводы вооружаются, рабочих поднимает варшавский горком и главное правление Союза молодежи, а оружие раздает министр внутренних дел.
Гомулка опять взял слово, и его речь произвела впечатление на Никиту Сергеевича:
— Товарищ Хрущев, прошу вас остановить движение советских войск. Вы думаете, что только вы нуждаетесь в дружбе с польским народом? Я как поляк и коммунист клянусь, что Польша больше нуждается в дружбе с русскими, чем русские в дружбе с поляками. Разве мы не понимаем, что без вас мы не сможем просуществовать как независимое государство? Все у нас будет в порядке. Но если советские войска войдут в Варшаву, контролировать события будет сверхтрудно.
Хрущев предложил объявить перерыв. Советская делегация собралась отдельно, позвали еще и Рокоссовского. Хрущев был склонен поверить Гомулке. Маршал Конев получил приказ остановить движение войск.
«Потом, — вспоминал Хрущев, — мы объясняли полякам, что наши войска вообще не двигались к Варшаве, а проводили военный маневр, по выполнении которого остановились в пункте, назначенном согласно плану маневров. Конечно, никто не не поверил нашим объяснениям, но все были довольны, что войска остановились»
Хрущев увидел, что лучше не вмешиваться. Владислава Гомулку избрали первым секретарем Центрального комитета Польской объединенной рабочей партии вопреки воле Москвы.
Гомулка оставался у власти четырнадцать лет. В декабре семидесятого его сняли со всех постов после забастовок рабочих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110