Но аббатиса Паракле обратилась в суд; вынесение решения по делу было поручено высшей властью двум третейским судьям, и монахам Волюизана пришлось возвратить взятое. В целом, дела, которые они возбуждали против других религиозных общин, могли оборачиваться не в их пользу; но когда они имели дело с частными лицами-мирянами, то почти всегда выигрывали тяжбу; часто не происходило даже судебных прении, ибо в средние века долго раздумывали, прежде чем судиться с аббатством — ведь это означало судиться со святым, реликвиями которого владел монастырь, а стало быть, и с самим Богом. Христианин, заботящийся о спасении своей души, в конечном счете почти всегда отказывался от своих притязаний, или же монахи за небольшую сумму добивались отказа от иска.
У аббатств был и другой источник обогащения — владение приходскими церквами. В 1185 г. епископ Труа Манассия, детально перечисляя приходские доходы, получаемые в его епархии аббатством Монтье-ан-Дер (Верхняя Марна), пишет братии: «У вас в Росне есть право назначать приходского священника. Каждое воскресенье он получает в качестве приношения деньги, но прибыль от всех прочих публичных месс идет вам. На церемонии вознесения молитвы после родов женщин все, что кладут на поднос, остается ему, остальное же вам. Три дня в неделю, по понедельникам, четвергам и субботам, если священник служит мессу для частных лиц, приносимые деньги предназначаются ему. Он получает также доход с исповеди и с подношений брачующихся. Но он не имеет никаких прав на десятину — она принадлежит вам. Из денег, принесенных в качестве милостыни, священник получает 12 денье, излишек должен делиться поровну между ним и вами». Те же детали приведены для каждой из двадцати других церквей, принадлежавших монахам Монтье-ан-Дер только в диоцезе Труа; очевидно, что, помимо вознаграждения за требы, которое они делили с приходским священником, монахам принадлежала либо десятина целиком, либо большая часть ее, то есть самый значительный приходской доход. Это были легкие деньги, поскольку всю работу выполнял священник, а аббатство брало на себя труд лишь положить деньги в карман. Так будет на протяжении всего средневековья и всего «старого режима».
Хотелось бы знать — неужто монахи принимали столько приносимых им даров и милостынь в деньгах и недвижимости, не заботясь об их происхождении и не спрашивая себя, честно ли приобрел жертвователь оставляемое им имущество. Весьма вероятно, что подобная щепетильность не обременяла монахов того времени, по тому простому соображению, что значительная масса верующих считала дар святому или Богу делом благочестивым, самим по себе оправдывающим все. Не важно, чист был или нет источник щедрости: в момент одаривания церкви даже бесчестно приобретенным имуществом грех искупался.
Письмо, которое некий Симон Намюрский адресовал в первых годах XIII в. Анри де Виллье в ответ на вопрос по этому деликатному поводу, вводит нас в мир чувств и морали монахов того времени. Симон начинает, как всегда, со ссылки на авторитет одного из отцов Церкви, св. Иеронима, сказавшего: «Поостережемся получать что-либо из рук тех, кто обогатился слезами бедных, ибо не должно, чтобы нас причисляли к ворам, и не след, чтобы о нас говорили: „Видеть вора — то же самое, что убегать с ним (si videbas furem, currebas cum ео)“». Итак заключает Симон, что бы сказали о монахах, если бы они принимали без разбора из любых рук? Существует четыре вида имущества, из которого нельзя вносить пожертвования: добытое симонией, ростовщичеством, воровством и разбоем. Положим, ростовщик желает сделать вклад в монастырь. Надо сначала его предупредить, чтобы он возвратил то, что неправедно приобрел. Именно так сказал Товий Анне, когда ему принесли агнца: «Смотри, чтобы сие не было от вора». Но если ростовщик или вор отвечает: «Я не знаю, откуда появилось у меня это добро и кому я должен его возвратить», что делать тогда? Симон Намюрский не колеблется: «В этом случае нужно предложить ему отдать это Церкви, и тогда монахи с позволения епископа смогут принять добро». Это распространяется на случай, когда жертвователь владеет только неправо нажитым имуществом. Но бывает, что его собственность — смешанного характера (mixta bona), и одно досталось честно, а другое бесчестно. Именно тут находят свое применение тонкости схоластической казуистики: в случае смешанной собственности, говорит Симон, монахи могут принимать пожертвования всегда; они исходят из предположения, что подносимый предмет принадлежит к честно нажитому имению, потому что узнать обратное невозможно.
Другая рекомендация монахам — не покупать землю или собственность, если прошел слух, что продавец пользуется ею не по праву, например, когда ее оспаривают наследники или когда известно, что ее могли бы оспорить на вполне законном основании, если наследники осмелятся предъявить требования. И здесь казуист продолжает демонстрировать изощренность. Предположим, говорит он, что ростовщик владеет неправедно приобретенной землей: могут ли купить ее монахи, допуская, что ростовщик не знает, кому он мог бы ее вернуть? По этому пункту существует два противополжных мнения. Одни говорят, что монастырю позволено получить эту землю в качестве пожертвования, ежели ростовщик желает поднести ее в дар, но покупать ее у него запрещено. К чему подобные различия? А к тому, что ростовщик передает ее Церкви посредством дара, но не продажи. Иные утверждают, что монахи (даже в подобном случае) могут ее покупать, но, добавляет Симон, «это кажется мне неприемлемым». Здесь его письмо резко обрывается; нам недостает конца документа, и очень жаль: хотелось бы увидеть, каковы пределы этой изощренной мысли по столь важному и сложному вопросу, как законность монашеских приобретений.
Изучая картулярии аббатств той эпохи, все еще наполненные договорами о дарениях и покупках, очень трудно поверить, что монахи, приобретая каждое из них, предпринимали труды по расследованиям и героически отклоняли щедроты сомнительного происхождения. Их постоянно видят ведущими тяжбы против наследников; они выигрывают процессы или заключают полюбовные соглашения, но в конечном счете почти всегда вступают во владение предметами спора. Однако справедливости ради следует заметить, что в эпоху Филиппа Августа церковную власть начали тревожить некоторые скандалы. Один статут генерального капитула цистерцианского ордена в 1183 г. запрещает монахам принимать дары, исходящие от индивидуально отлученных лиц. А другой статут того же капитула в 1201 г. воспрещает получать пожертвования из рук тех, кто неприкрыто занимается ростовщичеством. Хотелось бы знать, в какой мере соблюдались эти предписания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
У аббатств был и другой источник обогащения — владение приходскими церквами. В 1185 г. епископ Труа Манассия, детально перечисляя приходские доходы, получаемые в его епархии аббатством Монтье-ан-Дер (Верхняя Марна), пишет братии: «У вас в Росне есть право назначать приходского священника. Каждое воскресенье он получает в качестве приношения деньги, но прибыль от всех прочих публичных месс идет вам. На церемонии вознесения молитвы после родов женщин все, что кладут на поднос, остается ему, остальное же вам. Три дня в неделю, по понедельникам, четвергам и субботам, если священник служит мессу для частных лиц, приносимые деньги предназначаются ему. Он получает также доход с исповеди и с подношений брачующихся. Но он не имеет никаких прав на десятину — она принадлежит вам. Из денег, принесенных в качестве милостыни, священник получает 12 денье, излишек должен делиться поровну между ним и вами». Те же детали приведены для каждой из двадцати других церквей, принадлежавших монахам Монтье-ан-Дер только в диоцезе Труа; очевидно, что, помимо вознаграждения за требы, которое они делили с приходским священником, монахам принадлежала либо десятина целиком, либо большая часть ее, то есть самый значительный приходской доход. Это были легкие деньги, поскольку всю работу выполнял священник, а аббатство брало на себя труд лишь положить деньги в карман. Так будет на протяжении всего средневековья и всего «старого режима».
Хотелось бы знать — неужто монахи принимали столько приносимых им даров и милостынь в деньгах и недвижимости, не заботясь об их происхождении и не спрашивая себя, честно ли приобрел жертвователь оставляемое им имущество. Весьма вероятно, что подобная щепетильность не обременяла монахов того времени, по тому простому соображению, что значительная масса верующих считала дар святому или Богу делом благочестивым, самим по себе оправдывающим все. Не важно, чист был или нет источник щедрости: в момент одаривания церкви даже бесчестно приобретенным имуществом грех искупался.
Письмо, которое некий Симон Намюрский адресовал в первых годах XIII в. Анри де Виллье в ответ на вопрос по этому деликатному поводу, вводит нас в мир чувств и морали монахов того времени. Симон начинает, как всегда, со ссылки на авторитет одного из отцов Церкви, св. Иеронима, сказавшего: «Поостережемся получать что-либо из рук тех, кто обогатился слезами бедных, ибо не должно, чтобы нас причисляли к ворам, и не след, чтобы о нас говорили: „Видеть вора — то же самое, что убегать с ним (si videbas furem, currebas cum ео)“». Итак заключает Симон, что бы сказали о монахах, если бы они принимали без разбора из любых рук? Существует четыре вида имущества, из которого нельзя вносить пожертвования: добытое симонией, ростовщичеством, воровством и разбоем. Положим, ростовщик желает сделать вклад в монастырь. Надо сначала его предупредить, чтобы он возвратил то, что неправедно приобрел. Именно так сказал Товий Анне, когда ему принесли агнца: «Смотри, чтобы сие не было от вора». Но если ростовщик или вор отвечает: «Я не знаю, откуда появилось у меня это добро и кому я должен его возвратить», что делать тогда? Симон Намюрский не колеблется: «В этом случае нужно предложить ему отдать это Церкви, и тогда монахи с позволения епископа смогут принять добро». Это распространяется на случай, когда жертвователь владеет только неправо нажитым имуществом. Но бывает, что его собственность — смешанного характера (mixta bona), и одно досталось честно, а другое бесчестно. Именно тут находят свое применение тонкости схоластической казуистики: в случае смешанной собственности, говорит Симон, монахи могут принимать пожертвования всегда; они исходят из предположения, что подносимый предмет принадлежит к честно нажитому имению, потому что узнать обратное невозможно.
Другая рекомендация монахам — не покупать землю или собственность, если прошел слух, что продавец пользуется ею не по праву, например, когда ее оспаривают наследники или когда известно, что ее могли бы оспорить на вполне законном основании, если наследники осмелятся предъявить требования. И здесь казуист продолжает демонстрировать изощренность. Предположим, говорит он, что ростовщик владеет неправедно приобретенной землей: могут ли купить ее монахи, допуская, что ростовщик не знает, кому он мог бы ее вернуть? По этому пункту существует два противополжных мнения. Одни говорят, что монастырю позволено получить эту землю в качестве пожертвования, ежели ростовщик желает поднести ее в дар, но покупать ее у него запрещено. К чему подобные различия? А к тому, что ростовщик передает ее Церкви посредством дара, но не продажи. Иные утверждают, что монахи (даже в подобном случае) могут ее покупать, но, добавляет Симон, «это кажется мне неприемлемым». Здесь его письмо резко обрывается; нам недостает конца документа, и очень жаль: хотелось бы увидеть, каковы пределы этой изощренной мысли по столь важному и сложному вопросу, как законность монашеских приобретений.
Изучая картулярии аббатств той эпохи, все еще наполненные договорами о дарениях и покупках, очень трудно поверить, что монахи, приобретая каждое из них, предпринимали труды по расследованиям и героически отклоняли щедроты сомнительного происхождения. Их постоянно видят ведущими тяжбы против наследников; они выигрывают процессы или заключают полюбовные соглашения, но в конечном счете почти всегда вступают во владение предметами спора. Однако справедливости ради следует заметить, что в эпоху Филиппа Августа церковную власть начали тревожить некоторые скандалы. Один статут генерального капитула цистерцианского ордена в 1183 г. запрещает монахам принимать дары, исходящие от индивидуально отлученных лиц. А другой статут того же капитула в 1201 г. воспрещает получать пожертвования из рук тех, кто неприкрыто занимается ростовщичеством. Хотелось бы знать, в какой мере соблюдались эти предписания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134