Наконец, к суммам, добытым и собранным епископской властью, прибавлялись единовременные пожертвования частных лиц.
Внести деньги на сооружение собора — наилучший способ спасти свою душу. Гийом Бретонец, так восхищавшийся, как мы видели, Шартрским собором, восстановленным после пожара 1194 г., замечает, немного играя словами, что огонь, которым была уничтожена старая церковь, спас души всех, кто помог своими деньгами строительству новой. Нам известен один из жертвователей, некий Манассе Мовуазен, который в 1195 г. даровал шартрской церкви Богоматери ренту в 60 су; эта рента была целенаправленно предназначена на перестройку церкви (ad opus ecclesie); «и когда начатая работа, — говорится в дарительной грамоте, — милостью Божией подойдет к концу, вышеназванная рента останется все равно в распоряжении церкви». Взамен жертвователь просто просит каноников молиться за него в этой церкви в годовщину его смерти. В Париже король Людовик VII дает 200 ливров; рыцарь Гийом де Бар — 50; племянник папы Александра III — две марки серебром. В Осере спустя пять лет после закладки первого камня собора образовалось «братство созидания», состоявшее из группы верующих, желавших получить отпущение грехов, добывая средства, чтобы ускорить окончание строительства храма. Возможно, этот институт был распространен и во многих других местах.
Чтобы обладать духовными правами в сооружаемом соборе, достаточно было выделить место, поставить материалы, взять на себя расходы за окно, витраж или любой предмет, служащий культу. Пожертвования такого рода многочисленны: это поле соперничества отдельных лиц и корпораций в набожности. В Суассоне графиня Вермандуа Аделаида, дабы помочь возведению собора, предоставляет из своих угодий Валуа весь строевой лес, необходимый для сооружения кровли; она же дает распиленный на куски и обработанный дуб, чтобы изготовить скамьи для каноников; наконец, она несет расходы по одному из витражей. Другой сеньор из того же края берет на себя еще два окна. В Труа в 1218 г. одно частное лицо разрешает церковному совету брать в своем карьере тесаный камень. В Шартре в 1210 г. канцлер капитула Робер де Беру преподносит в дар одно из окон хора. Этот витраж сохранился до наших дней — он изображает две группы паломников и самого коленопреклоненного пред алтарем жертвователя со следующей надписью: «Robertus de Berou, Camotensis cancellarius». В Париже регент певчих Альбер дает 20 ливров на изготовление скамеек новой церкви Богоматери, а декан капитула Барбедор одаряет храм витражом за 15 ливров. Все эти щедроты и множество других, которые можно было бы упомянуть по картуляриям и некрологам, были выгодно помещены: они приносят дарителям уважение на этом свете и надежды на спасение в мире ином. Каждый христианин, каждая христианская корпорация могут подобным образом содействовать обогащению и украшению храма, возводимого их епископом; и теолог времен Филиппа Августа даже всерьез задается вопросом по поводу одного случая, имевшего место, возможно, в епископство Мориса де Сюлли: «Корпорация парижских проституток просит дозволения поднести в дар витраж или чашу. Может ли епископ принять сей дар? Да, если только он сделан без огласки». Морис де Сюлли, широкой души человек, вполне мог решить, что деньги куртизанки стоят денег ростовщика. Благое намерение очищало все.
Новая церковь, достаточно широкая, чтобы удовлетворить все потребности службы, достаточно высокая, чтобы символизировать христианский идеал, говорящая языком лепных украшений и цвета — вот чего желал епископ своим клирикам и народу; признательности и всеобщего восхищения было достаточно, чтобы вознаградить его за труды в ожидании посмертного воздаяния. Творение высокого зодчества доставляло счастье всем — убогим и могущественным. Однако иным оно не нравилось. Были люди, проникнутые монастырским духом, не признававшие пышности даже христианской, денег, даже расточаемых для службы Богу. На протяжении всего средневековья в христианстве сосуществовало два противоположных течения: тех, кто думал, что молитва должна быть главным образом почитанием духа, актом веры, выражаемой просто, в строгих рамках, без церемоний, взывающих к чувствам, и тех, кто, напротив, полагал, что все, что есть прекрасного и ценного в земном, должно посвятить службе Богу. За шестьдесят лет до начала XIII столетия святой Бернар уже с негодованием обличал «огромную высоту церквей, их необычайную длину, роскошь мрамора и росписи». Он видит в них самое суетное из всех сует и заявляет, что «вместо того, чтобы украшать себя позолотой, церковь лучше бы прикрыла наготу своих бедняков: ведь деньги, растрачиваемые на храмы, украдены у несчастных». Что бы он сказал, если бы увидел крикливую пышность готики и всеобщее стремление к сооружению больших церквей? Моралист его школы, Петр Кантор, находивший, что епископы слишком много тратят на возведение дворцов, не более одобрял и сооружение соборов: «Зачем строить церкви, как это делают сейчас? Верхушки этих церквей должны бы быть ниже, чем основная часть этого здания, ибо они символизируют мистическую идею. Христос, вершина человечества, смиреннее, чем его церковь. Сегодня умудряются все выше и выше поднимать хоры церквей. Подобная любовь к высоте есть гордыня и напасть». И он добавляет: «Каковы же последствия этой болезни? А то, что эта роскошь, эта пышность в украшении церквей имеют своим результатом ослабление набожности и уменьшение раздач милостыни бедным. Соборы нынче сооружаются с ростовщичеством и алчностью, с ухищрениями лжи». Пьер клеймит злоупотребление дарами, в которых так нуждаются епископы. Подношения, считает он, следовало бы принимать только по великим праздникам — слишком много церквей и алтарей. «Посмотрите, — говорит он под конец, — как было в Израиле: там существовал только один храм, только одна дарохранительница, только единожды приносили дары».
Петр Кантор, возможно, прав с точки зрения христианского аскетизма, но даже здесь его мнение спорно; с точки же зрения искусства он ошибался. Если бы его слушали, то сейчас перед нами не было бы ни собора Парижской Богоматери, ни прочих соборов, выраставших по всей Франции Филиппа Августа. И не следует забывать, что именно в этих шедеврах романского и готического искусства, а не в литературе проявил свою мощь и своеобразие дух средневековья.
* * *
Вне своей духовной миссии епископы оказывали бесспорные услуги обществу, ибо покровительствовали своим подданным — горожанам и крестьянам, одновременно и себя защищая от разбоя светских сеньоров и становясь помощниками короля в его усилиях по сосредоточению национальных сил для наведения порядка. Вечно динамичная жизнь, нескончаемая борьба большинства архиереев снискала им симпатию и признательность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134