Зато торговцы, которым приходилось принимать в уплату либо эти «ослабленные» монеты, чья действительная стоимость была понижена, либо монеты, курс которых был искусственно «вздут», естественно, старались поднять цены на свои товары, несмотря на официальные запреты и установление максимальных расценок на некоторые из них. Как и во все периоды девальвации, больше всего от этого страдали те, чьи доходы ограничивались определенной номинальной стоимостью: рантье, домовладельцы, всевозможные кредиторы – естественно, сумма долга, стоит ее определить в реальной стоимости, уменьшается с каждым новым ослаблением денег. Так происходит во все времена. Ну а тогда – что опять же вполне естественно – наиболее громкие жалобы зазвучали из рядов буржуазии.
Зато простолюдины больше всего страдали от мер по «укреплению валюты», к которым несколько раз после 1420 г. прибегало хозяйничавшее тогда в Париже английское правительство, уменьшая законный и коммерческий курс ходившей в то время валюты. Эти меры были равносильны изъятию части капитала, поскольку с каждым днем покупательная способность денег, находившихся во владении частных лиц, уменьшалась в обратной пропорции к упрочению валюты. Но домовладельцев и рантье это устраивало, они своей выгоды не теряли, поскольку могли потребовать выплаты того, что им причиталось, по новому курсу и таким образом получить больше наличных денег. Жильцам, должникам, покупателям, словом, тем, кто составлял большинство городского населения, это «упрочение» доставляло одни неприятности, и недовольство иногда вырастало до угрозы мятежа. В апреле 1421 г. известие о том, что в Руане грош, совсем еще недавно равный шестнадцати денье, превратился в четыре (то есть его покупательная способность упала на три четверти), вызвало в Париже настоящую панику. Ожидая, что подобные меры будут приняты и в столице, торговцы отказывались продавать свой товар, поскольку не хотели принимать деньги, которые через несколько дней утратят три четверти своей ценности, и парадоксальным образом это привело к новому повышению стоимости жизни. Наконец «объявление» прозвучало и в Париже, тогда волнение дошло до предела, поскольку люди короля, хотевшие в любом случае получить выгоду, объявили, что платежи будут производить по прежнему курсу (грош равен шестнадцати парижским денье), но брать будут по новому (грош равен четырем денье). Домовладельцы, разумеется, требовали плату за жилье по новому курсу, а для жильцов это означало, что плата возрастает вчетверо. И тогда «простой народ» начал сердиться. На Гревской площади собралась возмущенная толпа. Для того чтобы избежать более серьезных волнений, правительство решило принять компромиссные меры. Был издан ордонанс о плате за жилье: в соответствии с ним в первый срок следовало платить по промежуточному курсу, один грош приравнивался к двенадцати денье; что же касается следующих платежей, жильцы, а также все те, кто должен был платить поземельный налог или ренту, имели право договориться с домовладельцем или кредитором и определить сумму. Если же соглашение насчет цены не будет достигнуто, жильцы могут отказаться от нанимаемого жилья. Эти меры немного успокоили народ, «поскольку оставалось еще два месяца до того, чтобы принять окончательное решение, согласиться или отказаться», но уже в ноябре новое «укрепление валюты» опять понизило курс гроша: теперь уже с четырех денье до двух, «и тем бедный народ был до такой степени стеснен и обременен, что несчастные люди совсем жить не могли, потому что им не хватало денег на лук и капусту, а кто нанимал дом или еще какое жилье, должен был платить уже в восемь раз больше платы за наем… и одному Богу известно, как бедный люд страдал от голода и холода».
Для того чтобы избежать появления подпольного обмена денег, первый президент парламента, Филипп де Морвилье, установил контроль за обменом валюты: частные операции такого рода было запрещено совершать даже ювелирам, которые обычно этим занимались. Одни только менялы, получившие специальное разрешение, могли производить операции с золотом. Резкое снижение стоимости имевших хождение монет (курс которых с апреля по ноябрь упал до одной восьмой их прежней стоимости) привело к тому, что за самую мелкую покупку приходилось выкладывать огромное количество наличных денег – такое огромное, что, по словам Парижского горожанина, «человек с десятью франками оказывался тяжело нагруженным монетами». (Десять франков, то есть десять ливров, до укрепления валюты представляли собой сто пятьдесят монет в один грош; теперь для того, чтобы получить равноценную сумму, требовалось выложить тысячу двести монет!) Эти денежные манипуляции продолжались и в следующие годы, и пришлось ждать денежной реформы 1436 г., вернувшей в обращение деньги высокой пробы, чтобы денежный курс и стоимость жизни обрели некоторую стабильность.
Голод, дороговизна жизни, денежные поборы еще более, чем казни и изгнания, поразившие лишь часть населения, стали основными факторами «скорбной пляски»18 , в которую в течение полувека было вовлечено население Парижа.
Как и все прочие периоды экономического кризиса и финансовой нестабильности, эпоха Карла VI вызвала потрясения, коснувшиеся состояния и социального положения многих людей и еще усилившиеся из-за конфискаций, которые проводила каждая из партий, отнимая имущество врагов. Появился класс «нуворишей», в то время как старые семьи оказались полностью разорены. «И жизнь в эти времена стала такой, – говорит хронист Пьер Кошон, – что тот, кто был богат, сделался беден, а кто был беден, стал богат, как, к примеру, кабатчики, пекари, мясники, башмачники, перекупщики и барышники, торговцы яйцами и сырами. А тот, кто жил на ренту, существовал с большим трудом и великой горестью». Несмотря на укрепление валюты, неоднократно проводившееся английским правительством, в результате всех этих манипуляций королевские монеты очень сильно обесценились. Ко всему прочему, укрепление валюты, которое должно было оказаться благоприятным для домовладельцев, нередко оборачивалось теперь им в ущерб: многие жильцы, вместо того чтобы платить более высокую плату за жилье, предпочли выехать из занимаемых ими домов. По словам Парижского горожанина, – чьи данные в области чисел представляются, правда, более чем сомнительными, – начиная с 1423 г. в Париже больше восьмидесяти тысяч домов стояли пустыми. Будем попросту считать, что пропорционально общему количеству зданий число вынужденно пустовавших было достаточно высоким. Многие из них, в течение долгих лет простоявшие заброшенными, начали разваливаться, и одно из первых распоряжений, отданных Карлом VII после его возвращения в столицу, касалось этих домов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Зато простолюдины больше всего страдали от мер по «укреплению валюты», к которым несколько раз после 1420 г. прибегало хозяйничавшее тогда в Париже английское правительство, уменьшая законный и коммерческий курс ходившей в то время валюты. Эти меры были равносильны изъятию части капитала, поскольку с каждым днем покупательная способность денег, находившихся во владении частных лиц, уменьшалась в обратной пропорции к упрочению валюты. Но домовладельцев и рантье это устраивало, они своей выгоды не теряли, поскольку могли потребовать выплаты того, что им причиталось, по новому курсу и таким образом получить больше наличных денег. Жильцам, должникам, покупателям, словом, тем, кто составлял большинство городского населения, это «упрочение» доставляло одни неприятности, и недовольство иногда вырастало до угрозы мятежа. В апреле 1421 г. известие о том, что в Руане грош, совсем еще недавно равный шестнадцати денье, превратился в четыре (то есть его покупательная способность упала на три четверти), вызвало в Париже настоящую панику. Ожидая, что подобные меры будут приняты и в столице, торговцы отказывались продавать свой товар, поскольку не хотели принимать деньги, которые через несколько дней утратят три четверти своей ценности, и парадоксальным образом это привело к новому повышению стоимости жизни. Наконец «объявление» прозвучало и в Париже, тогда волнение дошло до предела, поскольку люди короля, хотевшие в любом случае получить выгоду, объявили, что платежи будут производить по прежнему курсу (грош равен шестнадцати парижским денье), но брать будут по новому (грош равен четырем денье). Домовладельцы, разумеется, требовали плату за жилье по новому курсу, а для жильцов это означало, что плата возрастает вчетверо. И тогда «простой народ» начал сердиться. На Гревской площади собралась возмущенная толпа. Для того чтобы избежать более серьезных волнений, правительство решило принять компромиссные меры. Был издан ордонанс о плате за жилье: в соответствии с ним в первый срок следовало платить по промежуточному курсу, один грош приравнивался к двенадцати денье; что же касается следующих платежей, жильцы, а также все те, кто должен был платить поземельный налог или ренту, имели право договориться с домовладельцем или кредитором и определить сумму. Если же соглашение насчет цены не будет достигнуто, жильцы могут отказаться от нанимаемого жилья. Эти меры немного успокоили народ, «поскольку оставалось еще два месяца до того, чтобы принять окончательное решение, согласиться или отказаться», но уже в ноябре новое «укрепление валюты» опять понизило курс гроша: теперь уже с четырех денье до двух, «и тем бедный народ был до такой степени стеснен и обременен, что несчастные люди совсем жить не могли, потому что им не хватало денег на лук и капусту, а кто нанимал дом или еще какое жилье, должен был платить уже в восемь раз больше платы за наем… и одному Богу известно, как бедный люд страдал от голода и холода».
Для того чтобы избежать появления подпольного обмена денег, первый президент парламента, Филипп де Морвилье, установил контроль за обменом валюты: частные операции такого рода было запрещено совершать даже ювелирам, которые обычно этим занимались. Одни только менялы, получившие специальное разрешение, могли производить операции с золотом. Резкое снижение стоимости имевших хождение монет (курс которых с апреля по ноябрь упал до одной восьмой их прежней стоимости) привело к тому, что за самую мелкую покупку приходилось выкладывать огромное количество наличных денег – такое огромное, что, по словам Парижского горожанина, «человек с десятью франками оказывался тяжело нагруженным монетами». (Десять франков, то есть десять ливров, до укрепления валюты представляли собой сто пятьдесят монет в один грош; теперь для того, чтобы получить равноценную сумму, требовалось выложить тысячу двести монет!) Эти денежные манипуляции продолжались и в следующие годы, и пришлось ждать денежной реформы 1436 г., вернувшей в обращение деньги высокой пробы, чтобы денежный курс и стоимость жизни обрели некоторую стабильность.
Голод, дороговизна жизни, денежные поборы еще более, чем казни и изгнания, поразившие лишь часть населения, стали основными факторами «скорбной пляски»18 , в которую в течение полувека было вовлечено население Парижа.
Как и все прочие периоды экономического кризиса и финансовой нестабильности, эпоха Карла VI вызвала потрясения, коснувшиеся состояния и социального положения многих людей и еще усилившиеся из-за конфискаций, которые проводила каждая из партий, отнимая имущество врагов. Появился класс «нуворишей», в то время как старые семьи оказались полностью разорены. «И жизнь в эти времена стала такой, – говорит хронист Пьер Кошон, – что тот, кто был богат, сделался беден, а кто был беден, стал богат, как, к примеру, кабатчики, пекари, мясники, башмачники, перекупщики и барышники, торговцы яйцами и сырами. А тот, кто жил на ренту, существовал с большим трудом и великой горестью». Несмотря на укрепление валюты, неоднократно проводившееся английским правительством, в результате всех этих манипуляций королевские монеты очень сильно обесценились. Ко всему прочему, укрепление валюты, которое должно было оказаться благоприятным для домовладельцев, нередко оборачивалось теперь им в ущерб: многие жильцы, вместо того чтобы платить более высокую плату за жилье, предпочли выехать из занимаемых ими домов. По словам Парижского горожанина, – чьи данные в области чисел представляются, правда, более чем сомнительными, – начиная с 1423 г. в Париже больше восьмидесяти тысяч домов стояли пустыми. Будем попросту считать, что пропорционально общему количеству зданий число вынужденно пустовавших было достаточно высоким. Многие из них, в течение долгих лет простоявшие заброшенными, начали разваливаться, и одно из первых распоряжений, отданных Карлом VII после его возвращения в столицу, касалось этих домов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83