Иоанна Беррийского можно назвать одним из наиболее ярких представителей типа правителей-меценатов начала века, когда перевес в художественной области еще не оказался на стороне бургиньонов. Особенно ярким был контраст между характером этого человека, жестокого, скрытного, мрачного и алчного, «безжалостного к простым людям, словно какой-нибудь сарацинский тиран», и утонченностью его интеллектуальных пристрастий. Несомненно, нам кажется, что его страсти к коллекционированию недоставало разборчивости; в его коллекции в Меэнском замке рядом с подлинными сокровищами искусства встречаются самые неожиданные и разнородные предметы, страусиные яйца, бивни нарвала и т. п., приобретенные из-за их редкости. Но он был и любителем книг, постоянно подстерегавшим «случай» и державшим специального итальянского агента, который должен был сообщать ему об интересных «распродажах». А главное, его имя тесно связано с апогеем искусства миниатюры, которым стало творчество братьев Лимбургов. Скольких слез стоила подданным герцога, притесняемым жестокими налоговыми агентами их господина, каждая страница прославленного «Календаря», изображающая безмятежную жизнь полей и лесов!…
Другие члены королевской семьи отличались такой же страстью к красивым вещам. Филипп Храбрый тоже собирал редкие книги, которые отыскивали для него Рапонды; последние, зная о его страсти, подарили ему к празднику прекрасное иллюстрированное издание Тита Ливия. Именно для него впервые был переведен на французский язык «Декамерон» Боккаччо. Тем не менее оставшаяся после смерти герцога библиотека насчитыала не более шестидесяти томов, хотя и очень ценных; библиотеку значительно увеличат его наследники, Иоанн бесстрашный и особенно – Филипп Добрый, который завещает своему сыну Карлу Смелому собрание, состоящее из девятисот рукописей.
Людовик Орлеанский, брат Карла VI, которого соременники будут упрекать в беспорядочном образе жизни, также был библиофилом. В его библиотеке были древние сочинения, как священные тексты, так и светские книги (Библия, труды Аристотеля, Блаженного Августина, Цезаря, Боэция) и современные произведения Фруассара и Кристины Пизанской; не обошлось, разумеется, и без «Романа о Розе». Его сын Карл, унаследовавший и его книги, и его страсть к чтению, прибавил к этому тонкий поэтический талант и превратил свой двор в Блуа (после долгого перерыва, вызванного его английским заточением с 1415 по 1440 г.) в центр утонченной интеллектуальной жизни.
Соперник двора в Блуа, двор в Мулене, столице владений герцога Бурбонского, охотно принимал писателей и ученых, в числе которых был Жан Роберте, которого один из его современников превозносил под именами «сокровища Бурбонне, звезды, сияющей во мраке, примера цицеронова искусства и теренциевой изысканности» благодаря образованию, полученному им в Италии, «стране, жаждущей обновления…». Разве не кажется нам, будто мы уже слышим Рабле, прославляющего падение невежества под ударами гуманистов?.. Сам Иоанн II проявлял величайшую любознательность ко всему и окружал себя не только писателями, но и учеными, и «физиками», и астрологами. По его желанию разыскивали и исправляли некоторые утраченные или переделанные сочинения древних авторов, и он даже подумывал о том, чтобы создать, собрав сведения со всех концов света, энциклопедию человеческих знаний. Таким образом он засвидетельствовал неразрывную связь, существующую между «ранним гуманизмом» времен Карла VI и великим его расцветом конца века. Примечательно, что Иоанн де Бурбон заинтересовался зарождением книгопечатания и что в конце жизни он посетил первую типографию, устроенную в Сорбонне Жаном де ла Пьером и Гийомом Фише: на этих первых станках были отпечатаны «Elegantinae Linguae latinae» (О красотах латинского языка) Лоренцо Баллы; текст был составлен Полем Вьелло (Senilis), одним из гуманистов, живших при муленском дворе.
Интерес к умственным занятиям не был исключительной монополией правителей. Мы встречаем его, хотя и в более скромных проявлениях, у менее знатных сеньоров. Знаменитый Жиль де Рэ, оставивший в 1439 г. военную карьеру и поселившийся в своих замках Тиффож и Машкуль, разорился, удовлетворяя свою страсть коллекционера и любителя искусства. Он обладал богатой библиотекой, устраивал театральные представления, для которых сочинял соти и моралите, содержал жонглеров и менестрелей, а также великолепную «капеллу» для оживления богослужений. Французский адмирал Рено де Три не довольствовался тем, чтобы вести удобную и приятную жизнь: он занимался литературой и участвовал в поэтических турнирах, которые в то время были в большой моде при дворах правителей. Из среды мелкой знати вышли два лучших писателя того времени: Жан де Бюэй, чья автобиография под названием «Le yiouvencel» («Юноша») свидетельствует о широкой культуре, и Антуан де ла Саль, тонкий и ироничный автор Маленького Жана де Сентре».
Картина придворной жизни начала XV в. была бы неполной, если бы мы не упомянули о музыке. Тогда как вокальная полифония все еще наталкивалась на непонимание некоторых духовных лиц, враждебно настроенных к чрезмерно соблазнительным новшествам, которые она с собой принесла, она находит самый радушный прием у принцев и знатных сеньоров, которые тратят огромные деньги на капеллы и инструментальные группы». Музыка стала неотъемлемым элементом церковных и светских праздников, то сопровождая торжественные въезды, балы или рыцарские турниры, то придавая особое великолепие богослужениям. После периода французского преобладания во времена Карла V и поэта Гийома де Машо в следующем веке музыкальное первенство захватила Фландрия с Дюфе, Биншуа, Окегхеймом. Одно из главных сочинений Гийома Дюфе, его «Плач по Святой Матери Константинопольской Церкви», было, скорее всего, написано к праздникам, устроенным по случаю Обета Фазана, и, видимо, сопровождало появление «Госпожи Церкви», въезжающей верхом на слоне в пиршественный зал. Иоанн II де Бурбон также был любителем музыки и пел собственные стихи, аккомпанируя себе на лютне; то же делал и Карл Орлеанский, и большинство его баллад были нарочно написаны для того, чтобы их положили на музыку.
Вместе с миниатюрой, сохранившей для нас ослепительно яркий облик эпохи, музыка XV в., где порой «романтическое» чувство передает утонченная полифоническая техника, остается одним из наиболее убедительных свидетельств придворной жизни последнего века Средневековья.
ГЛАВА VII. ЖИЗНЬ РЫЦАРСТВА. МЕЧТА И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Рыцарский идеал и его социальная роль. Новое рыцарство: мечта о героизме и о любви. Странствующие рыцари. Путы и турниры. «Pasd'armes» и романтическая мизансцена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83