Покидал я управление НКВД полный противоречивых чувств. Что ожидает меня в этом новом, совершенно незнакомом и непонятном мире? Хватит ли у меня способностей и сил? Справлюсь ли? Успокаивало немного то, что, как сказал Василий Иванович, мне сначала предстоит специальная учеба, а я знал: в учении не подведу, каким бы сложным оно ни оказалось.
В первых числах января 1938 года я снова был в управлении. Поблагодарил за оказанное мне доверие, но для того, что бы с полной ответственностью сказать «да», мне хотелось бы получить ответ на несколько вопросов. Могу ли я их задать?
Петров поощрительно улыбнулся. И я спросил:
— Есть ли у НКВД вообще и у него самого в частности уверенность, что я смогу выполнять то дело, которое мне собираются поручить?
— Будут ли в какой-либо мере полезны на новой работе знания, которые я получил в институте?
— Останется ли у меня возможность, если я по каким-либо обстоятельствам не смогу как следует выполнять новые обязанности, вернуться к своей прежней профессии?
Ответы Петрова меня вполне удовлетворили. И я подтвердил свое согласие. Тогда Василий Иванович предложил мне подписать обязательство не разглашать того, что мне станет известно на новой работе.
Прощаясь, Петров сказал, что пока я могу продолжать занятия в институте так, как будто ничего не изменилось. Примерно через месяц мне дадут знать.
Покидал управление с сознанием, что сделал очень ответственный шаг, можно сказать, самый решающий и важный для моей дальнейшей судьбы. Когда в 1930 году я, пятнадцатилетний, захотел продолжать учение не в средней школе, а в фабрично-заводском училище, это тоже меняло направление всей моей жизни. Но тогда этот шаг диктовался логикой бытия — нужно было облегчить материальное бремя родителей, нужда побуждала скорее получить профессию, чтобы начать зарабатывать на жизнь. Да, собственно, это не было моим единоличным решением. Тогда все обговаривалось на семейном совете, где родительское слово было, как правило, решающим.
Хочу сказать, что сам я в то время хотя и думал о заработке, но не упускал из виду возможность дальнейшего образования. Поэтому, окончив ФЗУ в 1932 году, я сразу же поступил на вечерний рабочий факультет СибАДИ, открывшийся в Барнауле. И хотя работа слесарем на паровозоремонтном заводе и одновременно обучение на рабфаке были делом трудным, я довел его до конца и в 1933 году поехал в Омск поступать в институт.
С тяжелым сердцем оставлял я своих родных в Барнауле. Отец был инвалидом и получал мизерную пенсию. Мать пока не могла работать, на ней лежала забота о моих братьях и сестрах, старшему из которых, Володе, осенью исполнилось 17 лет, но он уже работал сцепщиком вагонов на железной дороге.
С моим отъездом материальное положение семьи еще больше осложнилось, но мама настояла на том, чтобы я учился: она лучше всех нас понимала важность образования, и надо отдать ей должное: прежде всего именно благодаря маме все мы, пятеро ее детей, окончили высшие учебные заведения.
В середине февраля звонок из УНКВД возвестил конец моей студенческой жизни. Мне было предложено зайти в финансово-плановое отделение, получить все необходимые документы, после чего подать заявление в деканат о том, что я прерываю учебу в связи с откомандированием в распоряжение НКВД СССР.
Расставание с однокурсниками было грустным. Впрочем, веселым оно, наверное, никогда не бывает. Было искренне жаль покидать дружную команду, с которой я делил все трудности и заботы почти пять лет. Товарищам не хотелось верить, что именно меня не будет на защите дипломной работы, которую, как все считали, мне предстояло завершить красной книжицей круглого отличника…
В канун дня Красной Армии, 22 февраля, поезд уносил нас в Москву, четырех омичей, теперь уже бывших студентов (двух из СибАДИ и двух из Сибирской академии сельского хозяйства).
В столице все прибывавшие из провинции собирались в Большом Кисельном переулке, где помещались Центральная школа (ЦШ) НКВД и общежитие слушателей. Поначалу нас тщательно обследовала медицинская комиссия, я никогда не жаловался на здоровье и в детстве не уступал ни в чем своим сверстникам. Правда, иногда врачи находили у меня какой-то врожденный порок сердца. Я и сам отмечал, что не мог долго быстро бежать, хотя никакого дискомфорта при этом не испытывал. И я безмерно благодарен руководителю кафедры физического воспитания нашего института Евгению Николаевичу (фамилию, к сожалению, забыл), который наставил меня на верный путь оздоровления. Он сразу заметил, что мне труднее даются некоторые упражнения, в частности на спортивных снарядах. Как сейчас помню его первые наставления.
— Если хотите быть, — сказал он, — вполне здоровым и всегда в форме, придерживайтесь следующих правил: занимайтесь всеми видами спорта, которыми вам захочется; при любых занятиях руководствуйтесь только своим самочувствием; если вам трудно что-то сразу освоить, делайте передышку: например, подтянитесь на турнике два-три раза, забьется сердце, отойдите от снаряда и, передохнув, начинайте упражнение снова. Ну и, наконец, постоянные занятия спортом для вас должны стать нормой: регулярно тренируйтесь, ни при каких обстоятельствах не прекращайте занятий.
Поверив Евгению Николаевичу и следуя его правилам, я быстро сравнялся со своими физически хорошо развитыми товарищами, а в дальнейшем и превзошел многих из них. Бегал регулярно на лыжах, входил в сборную лыжную команду института и даже удостоился участвовать в общесоюзных студенческих соревнованиях в Москве в 1936 году. Сдал на «отлично» нормы на вторую ступень значка ГТО (Готов к труду и обороне), хотя норма по бегу на пять тысяч метров далась мне очень нелегко.
Медицинскую комиссию я прошел благополучно. Правда, терапевт, прослушав меня, покачал годовой, — его, видимо, беспокоил «шумок в сердце», но это было первое и последнее за все пятьдесят лет моей службы в разведке «критическое замечание» по поводу здоровья.
После освидетельствования нам выдали обмундирование, пропуска в Центральную школу и в клуб НКВД на Большой Лубянке, зачислили в учебные группы и определили в общежитие. В одной группе со мной оказалось много будущих коллег по разведке, в том числе Павел Михайлович Фитин, ставший позднее начальником внешней разведывательной службы.
В основном «новобранцами были молодые люди моих лет или года на три-четыре старше. Были, однако, и представители более зрелого возраста, тот же Фитин — он родился в 1907 году, был давно членом партии. В отличие от нас, комсомольцев, мобилизованных со студенческой скамьи, пришел в школу с солидной должности заведующего Сельскохозяйственным издательством, где проработал лет шесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82