Нужно научиться весь этот комплекс выполнять у самой земли, тогда можно считать — пилотаж освоен. Останется еще самое сложное — овладеть стрельбой по конусу!
За Выборновым сдал зачет Николай Тимонов. Потом в воздух пошел летчик Саша Гусь. Взлетел, как всегда, хорошо. Задание такое же, как и у всех. Только попросил разрешения штопор выполнить не в начале пилотажа, а после. Дело в том, что никто из молодых никогда не делал на И-16 больше двух витков штопора и мало кто знал, что с третьего витка характер вращения самолета резко менялся: машина круче, почти вертикально опускала нос к земле, вертелась значительно быстрее, возникали неприятно шипящие звуки от крыльев, рассекающих воздух. Земля от бешеного круговорота, казалось, сама крутилась, как диск. Глаза затушевывала искрящаяся пелена. Терялось представление о пространстве и времени — сказывался эффект вращения. Летчику нужны очень зоркий глаз и твёрдые мышцы, чтобы уметь при этом точно определить свое положение и безошибочно вывести самолет в нужное направление. В бою бывает всякое, и летчика надо готовить ко всему.
Штопор когда-то считался неуправляемым, и, если самолет попадал в него, казалось, что спасения нет. Люди гибли. Советские летчики, а потом и ученые доказали, что штопор, как и все фигуры, выполняемые самолетом, подчиняется законам аэродинамики и может быть безопасным. Наши заводы стали выпускать истребители с полной гарантией управления. И все равно некоторые летчики побаивались этой фигуры.
Саша Гусь к штопору относился с недоверием и выполнял всегда с неохотой. «Это какой-то бешепый пес, — говорил он о штопоре, — лучше с ним не связываться. Но раз надо так надо».
Кто-то предложил ему не штопорить.
— А что я, хуже других? — возразил он.
Сейчас все фигуры у него получались отлично. Просто эталонно. И вот мотор затих. Летчик убрал газ — и самолет, находясь в горизонтальном положении, стал терять скорость. Гусь, как и положено, чуть поднимая нос машины, готовится к штопору. Повисев-повисев, И-16 мгновенно, будто споткнувшись, судорожно клюнул вправо и начал штопорить. Первый виток сделан нехотя, второй — с каким-то подергиванием, и, все больше опуская нос, истребитель стал увеличивать скорость вращения. На третьем витке, словно войдя во вкус, заторопился, и, уже делая четвертый, машина устойчиво, равномерно, но очень быстро замелькала в небе, отвесно ввинчиваясь вниз. Летчик, дав рули на вывод, остановил ее. И-16, вырвавшись из подчинения, с какой-то отчаянной злостью метнулся в другую сторону.
— Вот… — кто-то сочно выругался. — Не удержал! Ну!!
Самолет словно взбесился и, сделав один виток влево, снова норовисто закрутился вправо, опасно теряя высоту. Было ясно, летчик беспорядочно, растерянно двигает ногами, мешая машине выйти, из штопора. А ведь она, стоит только бросить управление, сама войдет в нормальное положение. Но Гусь все так же невпопад шуровал рулями. Что с ним? Может, управление заело?. Дело может кончиться катастрофой. Хотелось помочь, и я поневоле издавал разные восклицания. Не верилось, что гибель неизбежна.
Ведь есть возможность ее предотвратить, если только летчик сейчас же, без промедления, начнет правильно действовать.
— Да что же он?! — У многих, вырывается душераздирающий стон.
— Есть!
Самолет прекратил вращение. Точно разгоряченный и до крайности перепуганный конь, он трепещет, готовый с сатанинским бешенством опять рвануться куда-нибудь. Летчик, боясь этого, хочет покорить его и резко отдает от себя ручку. И-16 послушно идет вниз. А высота? Высоты нет. Гусь, очевидно увидев близко землю, хватанул ручку на себя. Машина дернулась и чуть приподняла нос. Но земля помешала…
Штопор не прощает ошибок.
Эскадрилья летала на прикрытие участка железной дороги Андреаполь — Торопец — Великие Луки и командного пункта фронта. За это время только один летчик, Гриша Тютюнов, задержался с вводом в строй. Правда, пилотировал он уже увереннее, но порой еще испытывал какую-то растерянность в учебных боях и при самолетовождении. Вот почему его редко посылали на боевые задания. Тютюнов пожаловался командиру полка: зажимают, мол.
Для расследования жалобы в эскадрилью прибыл капитан Василий Иванович Рогачев, недавно назначенный начальником воздушно-стрелковой службы полка. Наконец-то истребительная авиация получила штатного работника, который будет заниматься изучением и обобщением опыта воздушных боев.
Василий Иванович, небольшого роста, смуглый, со спокойными и добрыми чертами лица, сразу всем понравился. Он недавно кончил курсы по новой специальности, участвовал в войне с первых дней, хорошо разбирался в тактике авиации. Тютюновым он заинтересовался в первую очередь как воздушным бойцом.
— Я встречал таких людей. Бывает, и летает неплохо, а как бой — словно невменяемый, — выслушав мнение о Григории, заметил Рогачев. — Кое-кто поведение таких летчиков объясняет тем, что у них слабы нервы. А для укрепления нервов летчика, мол, надо почаще посылать в бой: побывает два-три раза в хороших переплетах — вылечится.
Но поверьте: из таких редко получаются хорошие истребители.
Сам Гриша заявил Рогачеву: «Самолет я освоил, теперь могу идти на любое задание. Неудобно перед товарищами… Сколько же можно? Так и война кончится».
Капитан Рогачев, разобравшись, посоветовал мне слетать с Тютюновым и дать окончательное заключение. Установили такое задание: Григорий летит по маршруту, а я за контролирующего сзади. Возвращаясь, над своим аэродромом проводим учебный бой.
По карте, где прочерчен предстоящий маршрут со всеми расчетами, Гриша обстоятельно доложил мне, как будет выполнять полет.
— А как будете действовать, если на середине маршрута нас атакуют истребители противника?
— Как?
— Допустим, нападет пара или звено «сто девятых»? Тютюнов подумал-подумал и твердо ответил:
— Драться.
— А потом?
— Домой.
— С каким курсом?
Летчик прикинул в уме и точно ответил.
Однако вылет из-за неисправности оружия на моей машине на несколько минут задержался. В эскадрильях пока еще на всех самолетах стояли пулеметы «шкас», уже снимавшиеся с вооружения. И только у меня на машине недавно техники сами установили под мотором новый крупнокалиберный пулемет. Это значительно увеличило огневую силу истребителя.
Утром при опробовании пулемет отказал. Мастер по вооружению Тося Кирсанова сняла его. И тут же, разостлав брезент около самолета, прямо на снегу, разобрала на части, чтобы устранить неисправность.
— Через десять минут будет готов, — заверила оружейница.
Ожидая, я поинтересовался, какой же был дефект.
— Утыкание патрона! — И она показала смятый пат-дюн.
Девушка при двадцатиградусном морозе скинула варежки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103