Врач заметил это и шутливо спросил:
— Сам наклонился или комната под хмельком? Я хорошо понял вопрос, но чтобы выгадать время и дождаться, когда пройдет головокружение, переспросил. Врач словно меня не слышал.
— Очень хорошо! Я боялся за голову. Сейчас все пройдет: просто мозжечок привык к одному положению и немного капризничает. Головокружение прошло. Смотрю на врача. Он на меня.
— Ну, кто кого переглядит?
Я с улыбкой перевел взгляд на. Лиду.
— Правильно, нечего на старика глазеть, когда рядом такая красотка. — Чуть отойдя, он внимательно наблюдал за мной. — С головой все в порядке. Сотрясения мозга не было.
Врач приблизился ко мне, сел.
— Теперь сними рубашку. Осторожно! Резких движений делать нельзя. Синяки проходят, ранки затягиваются… Больно? — Он осторожно нажал на нижние позвонки.
— Чуть.
— Чуть? — без всякой шутливости, скорее с сочувствием и строго сказал врач: — Это не «чуть», а трагедия, соколик, настоящая трагедия для летчика. — Он взял у Лиды рентгеновский снимок и поднял на свет так, чтобы я тоже мог увидеть его. — Вот как обстоит дело, смотрите: второй, третий и четвертый поясничные позвонки сдавлены, усики их разбиты. Это называется компрессионным переломом. Я, уже зная об этом, молчал. Он помедлил немного.
— Послушайте-ка, ведь вы летчик-истребитель?
— Да.
— И любите свою профессию?
— Да.
Он возвратил снимок Лиде и посмотрел на меня с пристальным вниманием.
— Ну вот и отлетались. Теперь приобретайте другую.
— Я выздоровлю, лечите хорошенько.
— Удивляюсь вашему спокойствию — с заметным неодобрением сказал врач. — После такого приговора все летчики с ума сходят.
— Потому и не волнуюсь, что приговор ваш окончательный и обжалованию не подлежит.
— Странное дело, характер у вас не летчика-истребителя, — с удивлением сказал врач.
Запасы моей выдержки в миг иссякли. Я выпалил с обидой и задором:
— Все позвонки выворочу, а сгибаться спину заставлю! И, не давая врачу опомниться, стремительно, как на уроке гимнастики, встав на коврик, распрямился во весь рост, расправил грудь и плечи, а потом с маху, словно переломившись в пояснице, достал руками пол и застыл в таком положении.
— Вот! А вы говорите…
— Что ты, что ты! Как можно?
Врач и Лида, не ожидавшие такой выходки, подхватили меня. От боли в пояснице и груди в глазах стало темно, как при перегрузке в полете, палата куда-то валилась. Но я чувствовал сильные руки и, храбрясь, вытянулся, как штык. Простояв несколько секунд, пока в глазах не просветлело, упрямо повторил:
— А вы говорите…
— Вижу, вижу, что летчик-истребитель. — Врач уложил меня в постель. В его голосе звучала отцовская нежность. — Зачем показывать старику такие фокусы? Это может тебе сильно повредить. До чего «разгеройствовался», вон даже пот прошиб.
Я тяжело дышал, облизывая языком выступившую на губах кровь. Мягкая подушка приятно охватила отяжелевшую голову. Я виновато сказал, глядя в добрые глаза врача:
— Захотелось размяться.
— Не горячись, Аника-воин, не горячись! У тебя вся жизнь впереди, сейчас лечиться нужно… Помятые ребра дышать не мешают?
— Немного есть, но терпимо.
— Лидуша, дай, пожалуйста, снимок грудной клетки! Он молча посмотрел снимок, прочитал в истории болезни запись рентгенолога.
— Так, говоришь, когда наклонишься — больно? Это тебя бог наказал, чтобы не устраивал пока гимнастических выступлений,
— Не буду, — покорно ответил я.
— Ну хорошо! Верю. Но запомни: когда острые боли пройдут, физкультура будет необходима, иначе позвоночник начнет окостеневать и скует движения. Пояснице нужна будет постоянная разминка, но без резкости. Никакие прыжки недопустимы. О парашюте не говорю — это исключено.
Он осматривал меня в лежачем, сидячем и стоячем положениях, простукивал молоточком и пальцами, велел дышать, делать наклоны, изгибаться… Потом сказал:
— Все идет как нельзя лучше! Сестра, — он посмотрел на Лиду, — сколько больной весил, когда делали рентген?
— Семьдесят три девятьсот. Врач перевел взгляд на меня;
— А до госпиталя?
— У меня идеальное было соотношение веса к росту — семьдесят пять на сто семьдесят пять.
— Вес почти восстановился. — Врач снова взглянул на сестру: — Больного завтра можно перевести в общую палату. Там ему будет веселее.
Перед уходом Лида положила на тумбочку пачку газет:
— Почитайте. В них есть о Халхингольских боях.
Первое известие о Халхингольских событиях было напечатано в газетах от 27 июня. О них я уже знал и сам принимал участие. Поэтому с жадностью прочитал сообщение от 9 июля и, конечно, особое внимание обратил на действия авиации.
«…В результате решительной контратаки советско-монгольских войск и авиации, японские войска, переправившиеся на западный берег реки Халхин-Гол, к исходу 5 июля с большими для них потерями отброшены к востоку от реки Халхин-Гол…»
«А граница в этом районе от реки на восток проходит в двадцати километрах, — отметил я про себя. — Значит, японцы еще из Монголии не выброшены. Значит, еще предстоит их выкурить».
"Одновременно за 2 — 5 июля, — продолжал я читать, — происходили воздушные бои крупных сил авиации обеих сторон. Во всех этих воздушных столкновениях поле боя неизменно оставалось за советско-монгольской авиацией. Японская авиация за период боев со 2 по 5 июля потеряла сбитыми 45 самолетов. Потери советско-монгольской авиации — 9 самолетов.
По сведениям Штаба советско-монгольских войск, начальник бюро печати Квантунской армии Кавахара за опубликование лживых и хвастливых сообщений о мнимых успехах японской авиации смещен со своего поста и заменен полковником Вато".
* * *
И вот снова Монголия. Теперь она кажется мне не просто дружественной территорией, как это было при первом перелете границы, а чем-то близким, дорогим. Бои и кровь, пролитая за эту землю, углубили мои чувства.
Обстановка в небе изменилась. Самолетов у нас стало не меньше, чем у японцев, но воздушные бои не затихали, а с каждым днем их накал нарастал. В отдельных схватках только одних истребителей доходило до трехсот и более машин. И я сразу же включился в боевую работу. Однако поврежденный позвоночник напоминал о себе. После боя иногда становилось до того худо, что, не отходя от самолета, приходилось ложиться и отдыхать.
Как и у большинства летчиков, у меня было профессиональное самолюбие. Я не хотел быть слабее товарищей и менее выносливым, чем они. На свои слабости никому не жаловался.
И вот я снова в воздухе. Целый полк — более 70 истребителей — летит на штурмовку железнодорожных эшелонов, только что пришедших на станцию Халун-Аршан. Три эскадрильи составляют ударную группу. Четвертая — группа прикрытия Ее задача; охранять ударную от атак вражеских истребителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19