Марка (они целыми дюжинами сновали вокруг ресторана) подошла к его столу и мимоходом бросила ему на скатерть белую розу, взглянув на него в то же время многозначительным взглядом, и затем быстро скрылась, звонко смеясь и радуясь, очевидно, своей находчивости. Гастон, только третий месяц проживавший в Венеции, однако, уже настолько изучил ее нравы и настолько был опытен в подобных любовных выходках, что, нимало не медля, с самым равнодушным видом быстро накинул салфетку на розу и затем незаметно спрятал ее у себя на груди под плащом. Заплатив по счету и надев свою шляпу, он вышел затем не торопясь из ресторана и с видом гуляющего человека вошел в ближайший узкий переулок, где, осмотревшись во все стороны и убедясь, что за ним никто не следит, он осторожно вынул свою розу и стал внимательно осматривать ее. Он нисколько не сомневался в том, что цветок содержит в себе какое-нибудь послание, и, действительно, оборвав осторожно все лепестки, он нашел внутри ее тонкий клочок бумаги, на котором было написано:
«Сегодня в шесть часов на Riva degli Schiavoni с вами будет говорить друг».
Гастон разорвал бумагу на мелкие клочки и пустил их по ветру, затем медленными шагами побрел назад, задумавшись так глубоко, что не замечал, как толкает прохожих, громко ворчавших что-то насчет невежества французов. Зная прекрасно, какой опасности подвергались все французы на улицах и на каналах Венеции, он первым же долгом подумал о том, что эта записка — хитрая западня, в которую его хотят завлечь, чтобы легче покончить с ним. Чувство самосохранения подсказывало ему, что он никоим образом не должен идти на место назначенного ему свидания, но, к сожалению, он был молод и скорее склонен к тому, чтобы руководствоваться тем, что ему подсказывали собственные желания, чем тем, что ему предписывала простая осторожность.
Он рассуждал так.
— Я — солдат, и в своей жизни знал немало женщин. Послание это, без всякого сомнения, исходит от маркизы, так как белая роза — ее эмблема. Я готов доверить ей свою жизнь с полным убеждением, что она не предаст меня. Стоит только взглянуть в ее глаза, чтобы убедиться в чистоте ее намерений. Она должна быть уверена, что я бы сам воспользовался первой возможностью быть представленным ей; по-видимому, у нее есть важные причины сделать в этом направлении самой первые шаги. По-моему, дело может касаться только моей личности, может быть, даже моей жизни. Говорят в Венеции, что она очень не любит французов, но здесь говорят так много неправды, что я поверю этому только по собственному опыту. Кроме того, маркиза находится в самых лучших отношениях с некоторыми людьми, которые могут быть нам очень полезны, как, например, этот старый негодяй Лоренцо. Может быть, она считает, что лучше нам по виду оставаться чужими друг для друга; а если она хочет сообщить мне что-нибудь важное, что может быть полезно генералу Бонапарту, то мой прямой долг — идти на это свидание.
О собственном желании увидеться с Беатрисой он старался даже не думать. Если мужчина очень стремится увидать какую-нибудь женщину и убежден в том, что это крайне неосторожно с его стороны, он никогда не сознается, что идет на свидание только потому, что ему этого хочется. Так же было и с Гастоном: он старался уверить себя в том, что исполняет только свой долг по отношению к родине, а между тем сердце его трепетало от радости при мысли, что он наконец очутится лицом к лицу с Беатрисой в ее собственном доме.
Гастон целый день раздумывал о том, как бы скрыть это приключение от Вильтара, который, он чувствовал это, следит за каждым его словом, за каждым поступком. Он решил в этот день вовсе не показываться в гостиницу «Белого Льва» и целый день провел или на улице, или в ресторанах, где отыскивал своих друзей и узнавал от них последние новости относительно всех членов их небольшой французской колонии. Без четверти шесть он сел в гондолу и через пять минут был уже у Riva degli Schiavoni.
В это время ночь уже спустилась на землю, и отблеск огней ярко отражался в темных водах лагуны. Безоблачное небо было так ясно, что предвещало ослепительную луну, а пока все оно было покрыто яркими звездами, сверкавшими, как золотые лампы над куполами церквей. Гастон любил Венецию, она становилась ему дорога, благодаря своей волшебной красоте; особенное впечатление производила она в сумерки, когда темнота надвигалась на нее со всех сторон, когда по улицам мелькали таинственные, закутанные в плащи силуэты, когда везде кругом чудилось что-то таинственное и страшное. Для Гастона в эту минуту эта тишина, этот мрак были полны одним — видением леди Беатрисы; он слышал ее голос, видел перед собой ее очаровательное личико. Что бы ни случилось потом, сегодня, по крайней мере, он будет говорить с ней, дотронется, может быть, до ее руки, что будет дальше — не все ли равно.
На Riva degli Schiavoni царило еще оживление: нагруженные носильщики переносили тяжести с небольших судов на сушу, моряки разных национальностей переругивались на различных языках или же шумной толпой отправлялись в ближайшие питейные дома; хорошенькие девушки смеялись и кокетничали на террасах кофеен или толпились у мраморных ступеней мостов, но среди них, однако, Гастон все еще не видел той, которая бросила на стол белую розу. Прошло четверть часа, а ее все еще не было. Гастон начинал терять терпение; он стал мало-помалу убеждаться в том, что над ним или посмеялись, или он попал в западню, от которой его не спасет ни его храбрость, ни шпага, на рукоятку которой он опирался; он хорошо знал, что в этом мраке совершаются злодейства, которые так и остаются навсегда не раскрытыми. Многие из его друзей отправлялись на такие свидания и никогда не возвращались больше назад, а тела их находили потом или в темных водах каналов, или же пригвожденными к дверям домов. И какое право имел он, собственно говоря, верить почему-то в преданность чужой ему женщины? Конечно, никакого, и, говоря себе это, он поднял голову и вдруг увидел перед собой ту, которую он так ждал в эту минуту.
К ступеням лестницы, около которой он стоял, подъехала гондола, и при свете факела, мелькнувшего на одну секунду, он увидел смеющееся личико девушки, бросившей ему белую розу в ресторане Флориана.
Он удивился тому, как быстро рассеялись все его подозрения и мрачные мысли при виде этой веселой фигурки, и, недолго думая, он спустился вниз к воде и сел в гондолу. Девушка все еще продолжала смеяться, когда он уселся рядом с ней на скамье, и черные глаза ее лукаво сверкали и светились даже в темноте. Не говоря ни слова, оба они сидели молча рядом, пока гондола быстро плыла по темным водам канала и наконец решительно завернула к тому месту, где вдали виднелись купола церкви святого Захария.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74