Ловко придумано! Я бы никогда ничего подобного не придумал, Беатриса.
— Я не сомневаюсь в этом, Лоренцо.
Слова эти были сказаны с горькой усмешкой. Беатриса медленно отошла от окна и приблизилась к креслу, где сидел Лоренцо.
Она чувствовала, что играет опасную игру, что каждый шаг приближает ее к опасности, и, тем не менее, она в совершенстве владела собой, говоря Лоренцо:
— Да, граф покинул этот дом и не вернется обратно. Ваши колокола должны были бы звонить немного раньше, теперь уже слишком поздно.
Лоренцо громко рассмеялся, приняв ее слова за остроумную шутку.
— Понимаю, понимаю, молодой человек отправился на континент, а там стража арестует его и вернет обратно. Трудно придумать что-нибудь более умное, вы — положительно гений, Беатриса... Я сегодня же расскажу это светлейшему и сенату, они вспомнят тогда, что вы мне родственница. Итак, значит, вы послали его в Маэстрэ?
Он был так доволен этой удачной шуткой, что долго не мог успокоиться и смеялся так, что слезы выступили у него на глазах.
— На чьей же гондоле спасся этот молодой человек? — спросил он, наконец, немного успокоившись.
— На одной из ваших гондол, Лоренцо, которую доставил сюда из дворца Джиованни.
— Но ведь в таком случае заслуга в этом деле, главным образом, моя, маркиза?
— Не могу отказать вам в этом, особенно если это доставляет вам такое большое удовольствие, Лоренцо.
— Вы положительно для меня лучше родной дочери, Беатриса. Я расскажу об этом сегодня же в утреннем заседании в сенате. Это подольет масла в огонь, Беатриса, и надо, чтобы народ тоже узнал об этом. Ведь вы не захотите этого скрыть от народа, Беатриса?
— Ничего не имею против этого, пока народ в таком же настроении, как теперь.
— Вы думаете, что настроение это изменится?
— В настоящее время все возможно.
— Ну, что заглядывать в будущее? Надо жить настоящим. Что может случиться сегодня? Ведь не пробрался же ваш Гастон мимо стражи и не добрался же он до Бонапарта?
— Почему же и нет, Лоренцо?
— Ах, пустяки, но какой же офицер решится пропустить его?
— Тот, кто прочтет ваш пропуск.
— Какой пропуск?
— Данный вами в моем же доме, вы забыли про него?
— Но ведь я же его дал юноше по имени Бернадин.
— Нет, вы дали этот пропуск на имя графа де Жоаеза, я сама прочла его.
Лоренцо вскочил с места как ужаленный. Ужас окрылил его.
— Как, вы говорите, что это не был пропуск на имя Бернадина?
Спросите стражу в Маэстрэ, кто проехал там на рассвете.
— Но ведь это может стоить мне головы, маркиза. Вы не понимаете того, что говорите.
— В таком случае можете мне не верить, Лоренцо. Предоставим все времени, как вы говорите. Зачем заглядывать в будущее?
— Умоляю вас, будьте откровенны со мной, Беатриса. Был ли тот юноша, которому я дал пропуск, который выехал из вашего дома в моей гондоле, Бернадин, или нет?
— Нет, Лоренцо, это не был Бернадин.
— В таком случае, кто же это был?
— Гастон де Жоаез.
— Господь да хранит меня — я погиб, в этом не может быть сомнения!
— А вы за меня тоже не хотите помолиться, Лоренцо?
— Нет, не хочу, вы ведь и так насмеялись надо мной, к тому же вы — женщина и умны как бес. Велите позвать мою гондолу. Я сейчас же поеду во дворец, надо сейчас же принять какие-нибудь меры.
Беатриса весело рассмеялась и протянула ему руку.
— Так как у меня не осталось больше слуг, Лоренцо, то некому позвать вашу гондолу. Но не бойтесь так за себя: у нас ведь так мало великих людей, — кто решится дотронуться до вас.
Он обдумывал тот же вопрос, интересовавший его, и казался таким беспомощным, таким жалким в эту минуту, что будь это не он, а кто-нибудь другой на его месте, маркиза непременно пожалела бы его, но в этом случае она не чувствовала ни малейшей жалости, так как в эту минуту опасности он даже ни разу не вспомнил о ней самой.
— Я пойду во дворец, они выслушают меня, я обращусь, наконец, к народу. А вы, маркиза, молитесь, больше вам ничего не остается делать. Может быть, сегодня еще я буду лишен свободы. О, милосердный Боже!..
Он ушел, а Беатриса осталась одна в пустом доме.
XII.
Беатриса и не заметила даже, как пусто было в ее доме, пока не стало совсем темно, и в ее комнату вошел Джиованни, чтобы зажечь свечи. Увидев свою госпожу, сидящую в глубокой задумчивости над разбросанными по столу бумагами, он спросил ее нерешительно:
— В котором часу, ваше сиятельство, будете ужинать?
Беатриса подняла голову, отложила перо, которое она держала в руке, и спросила его в свою очередь:
— Разве слуги вернулись, Джиованни?
— Нет, ваше сиятельство, но мой отец здесь, и, кроме того, сестра Фиаметты тоже еще здесь.
— Ну, в таком случае, мы справимся и без других. Но скажи мне, Джиованни, откровенно, почему все остальные слуги покинули меня.
— Я уже думал об этом, ваше сиятельство, но...
— Говори, Джиованни, я слушаю.
— Они все видели капитана да Понте и знают его, ваше сиятельство.
Беатриса вздохнула, и при виде ее огорченного личика Джиованни стал смелее; он подошел к ней, опустился перед ней на колени и умолял ее выслушать его.
— Ваше сиятельство, они умно сделали, что ушли, — сказал он. — Ради Бога, выслушайте меня до конца. Когда капитан вернется, вы будете одна. Этот дом уже не может больше служить вам защитой, послушайтесь моего совета и позвольте отвезти вас в дом моего отца: там вы будете в безопасности. У меня много друзей среди народа, ваше сиятельство. Теперь еще не поздно, но каждая минута дорога. Ради Бога, послушайтесь моего совета.
Никогда еще в продолжение своей десятилетней службы в доме «Духов» Джиованни не обращался так смело к Беатрисе, и теперь он сам был так поражен своей смелостью, что ноги его дрожали, и он должен был опереться на руку, чтобы не упасть. Его глаза, казалось, читали на ее лице и старались угадать, что она изберет: смерть или жизнь, но она отвернулась от него, чтобы скрыть выражение своего лица, скрыть свои слезы.
— Благодарю вас, Джиованни, — сказала она тихим голосом, — благодарю вас за вашу любовь, за вашу преданность, я нуждаюсь в них сегодня больше, чем когда-либо, но о том, чтобы я ушла отсюда, не может быть и речи, это невозможно! В Венеции мужчины иногда бегут от женщин, а не наоборот, я не уйду отсюда. Это — мой дом, и я останусь в нем, пока у меня есть такие верные слуги, как вы. Теперь уходите, я вполне поняла вас и благодарна вам, но скажите и другим, что я ничего не боюсь.
Он покинул ее очень неохотно, а она опять принялась писать что-то. В доме было тихо, как в могиле, но эта была зловещая тишина. Беатриса сидела теперь в комнате, которую недавно еще занимал Гастон; всякая вещица в ней напоминала ей о человеке, которого она так сильно и едва ли не напрасно любила. Зачем он покинул ее? — спрашивала она себя. — Разве они не могли вместе бежать из этого города, добраться до Маэстрэ, а затем укрыться где-нибудь в горах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Я не сомневаюсь в этом, Лоренцо.
Слова эти были сказаны с горькой усмешкой. Беатриса медленно отошла от окна и приблизилась к креслу, где сидел Лоренцо.
Она чувствовала, что играет опасную игру, что каждый шаг приближает ее к опасности, и, тем не менее, она в совершенстве владела собой, говоря Лоренцо:
— Да, граф покинул этот дом и не вернется обратно. Ваши колокола должны были бы звонить немного раньше, теперь уже слишком поздно.
Лоренцо громко рассмеялся, приняв ее слова за остроумную шутку.
— Понимаю, понимаю, молодой человек отправился на континент, а там стража арестует его и вернет обратно. Трудно придумать что-нибудь более умное, вы — положительно гений, Беатриса... Я сегодня же расскажу это светлейшему и сенату, они вспомнят тогда, что вы мне родственница. Итак, значит, вы послали его в Маэстрэ?
Он был так доволен этой удачной шуткой, что долго не мог успокоиться и смеялся так, что слезы выступили у него на глазах.
— На чьей же гондоле спасся этот молодой человек? — спросил он, наконец, немного успокоившись.
— На одной из ваших гондол, Лоренцо, которую доставил сюда из дворца Джиованни.
— Но ведь в таком случае заслуга в этом деле, главным образом, моя, маркиза?
— Не могу отказать вам в этом, особенно если это доставляет вам такое большое удовольствие, Лоренцо.
— Вы положительно для меня лучше родной дочери, Беатриса. Я расскажу об этом сегодня же в утреннем заседании в сенате. Это подольет масла в огонь, Беатриса, и надо, чтобы народ тоже узнал об этом. Ведь вы не захотите этого скрыть от народа, Беатриса?
— Ничего не имею против этого, пока народ в таком же настроении, как теперь.
— Вы думаете, что настроение это изменится?
— В настоящее время все возможно.
— Ну, что заглядывать в будущее? Надо жить настоящим. Что может случиться сегодня? Ведь не пробрался же ваш Гастон мимо стражи и не добрался же он до Бонапарта?
— Почему же и нет, Лоренцо?
— Ах, пустяки, но какой же офицер решится пропустить его?
— Тот, кто прочтет ваш пропуск.
— Какой пропуск?
— Данный вами в моем же доме, вы забыли про него?
— Но ведь я же его дал юноше по имени Бернадин.
— Нет, вы дали этот пропуск на имя графа де Жоаеза, я сама прочла его.
Лоренцо вскочил с места как ужаленный. Ужас окрылил его.
— Как, вы говорите, что это не был пропуск на имя Бернадина?
Спросите стражу в Маэстрэ, кто проехал там на рассвете.
— Но ведь это может стоить мне головы, маркиза. Вы не понимаете того, что говорите.
— В таком случае можете мне не верить, Лоренцо. Предоставим все времени, как вы говорите. Зачем заглядывать в будущее?
— Умоляю вас, будьте откровенны со мной, Беатриса. Был ли тот юноша, которому я дал пропуск, который выехал из вашего дома в моей гондоле, Бернадин, или нет?
— Нет, Лоренцо, это не был Бернадин.
— В таком случае, кто же это был?
— Гастон де Жоаез.
— Господь да хранит меня — я погиб, в этом не может быть сомнения!
— А вы за меня тоже не хотите помолиться, Лоренцо?
— Нет, не хочу, вы ведь и так насмеялись надо мной, к тому же вы — женщина и умны как бес. Велите позвать мою гондолу. Я сейчас же поеду во дворец, надо сейчас же принять какие-нибудь меры.
Беатриса весело рассмеялась и протянула ему руку.
— Так как у меня не осталось больше слуг, Лоренцо, то некому позвать вашу гондолу. Но не бойтесь так за себя: у нас ведь так мало великих людей, — кто решится дотронуться до вас.
Он обдумывал тот же вопрос, интересовавший его, и казался таким беспомощным, таким жалким в эту минуту, что будь это не он, а кто-нибудь другой на его месте, маркиза непременно пожалела бы его, но в этом случае она не чувствовала ни малейшей жалости, так как в эту минуту опасности он даже ни разу не вспомнил о ней самой.
— Я пойду во дворец, они выслушают меня, я обращусь, наконец, к народу. А вы, маркиза, молитесь, больше вам ничего не остается делать. Может быть, сегодня еще я буду лишен свободы. О, милосердный Боже!..
Он ушел, а Беатриса осталась одна в пустом доме.
XII.
Беатриса и не заметила даже, как пусто было в ее доме, пока не стало совсем темно, и в ее комнату вошел Джиованни, чтобы зажечь свечи. Увидев свою госпожу, сидящую в глубокой задумчивости над разбросанными по столу бумагами, он спросил ее нерешительно:
— В котором часу, ваше сиятельство, будете ужинать?
Беатриса подняла голову, отложила перо, которое она держала в руке, и спросила его в свою очередь:
— Разве слуги вернулись, Джиованни?
— Нет, ваше сиятельство, но мой отец здесь, и, кроме того, сестра Фиаметты тоже еще здесь.
— Ну, в таком случае, мы справимся и без других. Но скажи мне, Джиованни, откровенно, почему все остальные слуги покинули меня.
— Я уже думал об этом, ваше сиятельство, но...
— Говори, Джиованни, я слушаю.
— Они все видели капитана да Понте и знают его, ваше сиятельство.
Беатриса вздохнула, и при виде ее огорченного личика Джиованни стал смелее; он подошел к ней, опустился перед ней на колени и умолял ее выслушать его.
— Ваше сиятельство, они умно сделали, что ушли, — сказал он. — Ради Бога, выслушайте меня до конца. Когда капитан вернется, вы будете одна. Этот дом уже не может больше служить вам защитой, послушайтесь моего совета и позвольте отвезти вас в дом моего отца: там вы будете в безопасности. У меня много друзей среди народа, ваше сиятельство. Теперь еще не поздно, но каждая минута дорога. Ради Бога, послушайтесь моего совета.
Никогда еще в продолжение своей десятилетней службы в доме «Духов» Джиованни не обращался так смело к Беатрисе, и теперь он сам был так поражен своей смелостью, что ноги его дрожали, и он должен был опереться на руку, чтобы не упасть. Его глаза, казалось, читали на ее лице и старались угадать, что она изберет: смерть или жизнь, но она отвернулась от него, чтобы скрыть выражение своего лица, скрыть свои слезы.
— Благодарю вас, Джиованни, — сказала она тихим голосом, — благодарю вас за вашу любовь, за вашу преданность, я нуждаюсь в них сегодня больше, чем когда-либо, но о том, чтобы я ушла отсюда, не может быть и речи, это невозможно! В Венеции мужчины иногда бегут от женщин, а не наоборот, я не уйду отсюда. Это — мой дом, и я останусь в нем, пока у меня есть такие верные слуги, как вы. Теперь уходите, я вполне поняла вас и благодарна вам, но скажите и другим, что я ничего не боюсь.
Он покинул ее очень неохотно, а она опять принялась писать что-то. В доме было тихо, как в могиле, но эта была зловещая тишина. Беатриса сидела теперь в комнате, которую недавно еще занимал Гастон; всякая вещица в ней напоминала ей о человеке, которого она так сильно и едва ли не напрасно любила. Зачем он покинул ее? — спрашивала она себя. — Разве они не могли вместе бежать из этого города, добраться до Маэстрэ, а затем укрыться где-нибудь в горах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74