— Ягайла отдает вместе с Литвой и Жмудью все русские земли! Я убью себя, если наше святое дело сорвется… Но прежде, панове, я передушу всех вас своими руками. Выжившие из ума обезьяны… Церковь и его священство папа никогда не простят вам предательства!
Несмотря на тяжкие оскорбления, паны королевского совета молчали.
— Немедленно во дворец! — крикнул он, пристукнув ногой. — Надо найти австрийского теленка и проломить ему башку, пока он не стал зубром… Это все, что мы можем сделать для спасения святого дела.
— Оскорбить королеву? — с испугом произнес Добеслав. — Может быть, мы подождем архиепископа? Его священство должен быть скоро в Кракове.
— Я служу господу богу и пречистой деве, — перебил монах, — и все дозволено, когда дело идет во благо святой церкви. Ждать нам нельзя и часу. Я хочу видеть настоящих поляков, а не выродков, которых нельзя назвать ни поляками, ни немцами!
— Во всем виноват пан Гневаш из Дальвиц, — начал было объясняться королевский казначей, — он подговорил князя Зимовита Мазовецкого, а князь…
— Доблестный пан, — не слушая казначея, обратился монах к Добеславу из Куроженк, — вы всегда были хорошим католиком. Я прошу вас через час пропустить меня в королевский замок с верными людьми. Я все беру на себя.
Члены королевского совета снова опустили глаза.
— Стража пропустит тебя, святой отец, в замок и всех, кто будет с тобой, — выдавил наконец из себя каштелян.
Францисканец встал, поклонился и молча вышел.
Глава тридцать пятая. УБЕЖДЕНИЕ, ПООЩРЕНИЕ, ПРИНУЖДЕНИЕ
Со стороны литовской дороги раздалась отдаленная песня боевой трубы. На рыночной площади не все обратили на нее внимание. Горожане продолжали волноваться и проклинать рыцарей.
Подошли пивовары, составлявшие одно из самых сильных братств. Под Кенигсбергским замком стало еще многолюднее.
— На замок! — раздались упрямые голоса. — На замок!
— Разгромим осиное гнездо!
— Правосудия, правосудия! — кричали люди.
Цеховые старшины совещались, что делать дальше. Решили просить поддержки у орденских рабов — славян.
Топот коня, идущего внамет, заставил многих повернуть голову. На площадь ворвался всадник на рыжем жеребце без седла и всякого вооружения. Это был юноша Рудольф Вилле, сын хозяина харчевни «Лошадиная голова». Харчевня находилась в двух верстах от замка по литовской дороге. Каждый приезжавший в город или покидавший его был рад промочить горло отличным пивом у старины Петера Вилле.
Многие узнали Рудольфа Вилле.
— Господа горожане, — крикнул юноша, — рыцари возвращаются, они подъезжают к нашей харчевне! Сам великий маршал и все остальные. Берегитесь…
Юноша вздыбил разгоряченного коня и поскакал обратно.
— Пожалуй, надо расходиться, — с тревогой сказал Ганс Гофман, прислушиваясь к удалявшемуся топоту лошадиных копыт.
— Ты прав, надо уходить, пока целы, — согласился Иоганн Кирхфельд.
— Рыцари не церемонятся, когда дело идет об их благополучии, — согласились остальные старосты цехов.
— На этот раз мы опоздали, — с сожалением сказал кто-то из толпы. — Но следующий раз…
— Мы поговорим об этом потом, — остановил Иоганн Кирхфельд. — Вы слышите, господа, опять кто-то скачет.
Через торговую площадь, поднимая тучи пыли, промчался орденский гонец на взмыленном коне. Боевая труба заиграла свою песню перед воротами замка.
Горожане стали быстро расходиться. Подмастерья и ученики побежали в Альтштадт и Кнайпхоф предупреждать об опасности.
«Все по домам!»— таков был приказ цеховых старост.
Вскоре на рыночных площадях и на улицах никого не осталось.
Ветер с моря гнал дождевые тучи. Солнце все чаще и чаще скрывалось от глаз за темной, густой завесой. Стал накрапывать нудный земландский дождь, которому нет ни конца ни края.
Пыль на торговой площади постепенно превращалась в густую, липкую грязь.
Под рев боевых труб показалось орденское знамя. Его держал в руках один из трех рыцарей, едущих в ряд на белых лошадях. Святая дева Мария с младенцем лениво колыхалась на белом полотнище.
В окружении благородных иноземных рыцарей выехал на площадь сам великий маршал. На лице полководца была написана усталость.
Конрад Валленрод снял шлем, не замечая, как дождевые струйки бегут по лицу, стекают на спину и на потную грудь.
Одежда рыцарей запылена. Моросящий дождь превращал пыль в серую жижу, быстро стекавшую с разноцветных плащей.
Впереди великого маршала ехал оруженосец, державший в руках его щит с родовым гербом. Вслед маршальскому гнедому жеребцу с широким задом и длинным хвостом шел вороной конь подмаршала. Со всех сторон главного орденского военачальника окружала почетная стража из десяти братьев рыцарей и отряда верных кнехтов.
За свитой великого маршала ехали кенигсбергские благородные рыцари и прочее орденское воинство.
Лошади были мокры от дождя и казались одной масти.
Миновав площадь, рыцари двинулись вдоль старых каменных мельниц, шумевших на Кошачьем ручье, а после свернули прямо к воротам замка.
Великий маршал отмалчивался всю дорогу. «Разве так воюют! — думал он. — Два-три таких похода — и мы растеряем свою воинскую славу». Ужасающе подействовала на Конрада Валленрода смерть его близкого друга, комтура замка Мариенвердера Генриха Клея. Он считался самым опытным мужем в борьбе с язычниками. Сколько битв он выиграл, сколько взял в плен и уничтожил неверных! И такая глупая смерть — камень попал в голову.
Великий маршал и его друг Генрих делились самым сокровенным. После смерти великого магистра Конрада Винриха Генрих Клей высказал ему, Конраду Валленроду, тайную мысль. Было бы хорошо, если бы Конрад Валленрод стал великим магистром, а он, Генрих Клей, — великим маршалом. Военные дела ордена пошли бы в гору. Но вышло по-другому — великим магистром избрали великого ризничего. Ризничий! Кто он такой? Одевал, обувал братьев ордена — вот и все его дела. Ведал починкой подштанников, а сейчас великий магистр… Хорошо, когда есть друг, с которым можно говорить обо всем.
Но славный рыцарь погиб. С ним убиты сто пятьдесят братьев, больше сотни благородных гостей, больше двух тысяч храбрых горожан-немцев и кнехтов. И это только убиты, а еще сотни пленных. И раненые. Сколько их везут позади на телегах!.. «А что достигнуто? — спрашивал себя великий маршал. — Ничего, ровным счетом ничего. А ордену нанесен страшный удар».
Проходя через мост, лошадь великого маршала попала копытом в расщелину, споткнулась. Но Конрад Валленрод не заметил. Не заметил он и того, что горожане не встречали рыцарей. Обычно все население трех городков выходило на улицы и площади. Улицы на пути рыцарей устилались соломой. Женщины и девушки бросали цветы и угощали напитками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115