Элен густо покраснела и, склонившись, стала подбирать с пола брошенную одежду. Она не была уверена, что услышала из его уст комплимент. Скорее это был намек, что между нею и благородными английскими леди есть отличия, которые, возможно, не всегда в ее пользу.
Может быть, он посмеивается над ее страстностью в постели, или, что еще хуже, считает ее разнузданной. Надо сдерживать себя и не выражать так открыто свое желание.
С каменным лицом Элен повернулась к двери:
— Я отнесу твои вещи в стирку и…
Ричард выскочил из бадьи, схватил ее за руку, потянул за собой и снова вступил в теплую воду. Платье ее намокло, на полу остались мокрые следы его босых ног.
— Ты никуда не пойдешь. Не для того я скакал как безумный и чуть не загнал коня, чтобы упустить хоть одно мгновение, когда ты здесь, со мной, вблизи, рядом… А на твой вопрос о моих предполагаемых любовницах я отвечу — ни одной женщины я не имел, кроме тебя, после ночи, проведенной в этой спальне. Ты удовлетворена?
Как же долго он ждал ее! Сколько же он терпел, бедняга! Ревность ее угасла, покой поселился в душе, но тело напомнило о себе.
— Да, милорд, я удовлетворена, но не совсем. Впрочем, я надеюсь, мне недолго ждать полного удовлетворения. — Она улыбнулась, он рассмеялся.
— Тогда скидывай скорее свое платье и присоединяйся ко мне.
Элен отшатнулась.
— Нет, Ричард. Отпусти меня на минутку.
— Только чтобы минутка не растянулась на час!
— Ричард, поверь. Я сама уже таю, как свеча.
Она бегом устремилась к зеркалу, выскользнула из платья, освободила волосы от ленты и собрала их в высокую прическу, закрепив гребнями из слоновой кости — тоже подарком Ричарда. Теперь уже медленно, придав каждому движению торжественность, она распустила тесьму на вороте и легким подрагиванием плеч и бедер заставила нижнюю сорочку сползти с ее тела к ногам.
Элен чувствовала на себе взгляд Ричарда, обжигающий, словно знойное солнце. Повернувшись к нему, она спросила:
— Вам недоставало такого зрелища, милорд? У вас это было на уме?
— Иди ко мне, ведьма. Я покажу, что у меня на уме. Элен приблизилась. Он поднялся из воды ей навстречу.
Она оплела его шею руками, подняла личико вверх и смежила ресницы в ожидании поцелуя. Но, к ее удивлению, поцелуя не последовало.
Ричард подхватил ее, посадил в бадью и опустился в воду сам. Набрав в ладони воды, он полил ей на спину, а потом намокшим полотенцем стал обмывать все ее тело. Прикосновение его к чувствительному месту между ногами заставило ее вздрогнуть, и вода выплеснулась через край. Его рот затеял игру с ее сосками, и она задохнулась в наслаждении.
Ничего подобного Элен не ожидала. Теплая вода ласкала ее кожу, а от прикосновений Ричарда — его рук, языка — волны сладострастия накатывали на Элен. Когда его губы не были заняты поцелуями, он нашептывал слова, от которых у нее кружилась голова:
— Сладость моя, любовь моя! Ты такая горячая, что вода превратилась в кипяток. Как я могу вспоминать о долге своем, думать о делах, когда мне хочется только одного — любить тебя…
Его глаза потемнели от страсти. Элен, возбуждая его, водила полушариями грудей по его груди.
— Докажи это на деле, — резонно заметила она. — Поторопись, Ричард, а то я сгорю от страсти!
Они вырвались из водного плена, как два морских животных — мокрые, скользкие. Ричард отнес ее на кровать, уложил на покрывало, нетерпеливо выдернул гребни из прически. Шелковые пряди рассыпались по подушкам.
Элен притянула его к себе, ноги их переплелись, рты слились в пылком поцелуе. Он овладел ею, но облегчение долго не наступало.
Когда Элен проснулась, прощальное золото уходящего вечера заполняло комнату. Она осторожно высвободилась из объятии Ричарда, но вряд ли его мог разбудить даже звук походной трубы. Слишком изматывающим было их любовное сражение.
В спальне царил сплошной беспорядок, выдававший их нетерпение. Повсюду была разбросана одежда. Половину воды из бадьи они расплескали, и лужи стояли на каменном полу. Поводов для шуточек и перемигиваний между слугами было предостаточно.
Она, как могла, торопливо убрала в комнате, постояла с минуту возле кровати, глядя на спящего Ричарда, размышляя о том, что ему сейчас более полезно — обильный ужин или крепкий сон.
Сон Ричарда был глубок, и во сне черты его лица смягчились и обрели трогательную беззащитность. Боже, как же она его любит! Элен и не представляла себе, что способна на такое сильное чувство.
Да, когда-то она любила Эниона. Но теперь ей стало понятно, что это была скорее братская любовь. Она по-прежнему с глубокой тоской переживала потерю жениха, вспоминая его заливистый смех, добрее лукавство в сочетании с рыцарской готовностью услужить во всем.
Но Энион умер, а они с Ричардом живы и могут наслаждаться всем, что дарует жизнь. Как сказала королева Элеонор, прошлому нет места в настоящем и в будущем. Оно ушло безвозвратно, и свирепый Кентский Волк остался в прошлом. Теперь он стал ее возлюбленным Ричардом, желанным мужчиной и нежным супругом.
Элен тихо прикрыла за собой дверь. Пусть он спит, а когда проснется, увидит на столике рядом с кроватью принесенный ею поднос с ужином. Ему не надо будет вставать и куда-то идти, чтобы подкрепиться.
Как мало может женщина сделать для любимого мужчины, но как много значат даже такие мелочи.
Она спустилась в холл, молча прошла мимо слуг, поискала взглядом Агнесс, чтобы отправить ее на кухню, но через мгновение все мысли об ужине разом улетучились у нее из головы.
— Уверяю тебя, дружище, что паршивый пес совсем не выглядел могучим великаном, как о нем болтали. Королевские лошади волокли его по улицам Шрусбери будто тряпичную куклу.
— Боже, как мне хотелось бы быть там! Вот что значит не повезло!
— Да, ты пропустил отличное зрелище. Ему — еще живому — вспороли живот, и, когда вынимали внутренности и сжигали у него на глазах, он все еще дышал. А как он вопил! Подобной музыки я никогда не слышал!
Элен в ужасе уставилась на рассказчика. Это был один из людей, сопровождавших Ричарда в Шрусбери. Солдаты, остававшиеся в Гуинлине и изрядно заскучавшие от монотонной гарнизонной службы, окружили его плотным кольцом и внимали рассказчику, разинув рты.
А тот, гордясь, что стал центром внимания, щедро делился жуткими подробностями.
— Палач не стал ждать, когда он издохнет, и четвертовал его так ловко, что любо было смотреть. Одну четверть забрал Йорк, другую — Честер, еще четверть получил Нортхэптон, так что остался лишь один кусок, и нам, зрителям, позволили его разыграть — кинуть жребий, кому он достанется. Понятно, что голова в счет не шла — ей уготовано почетное место на пике в лондонском Тауэре.
Возмущение охватило Элен. Этот солдат говорит о ее соотечественнике, издевается над казненным, смакует жуткие подробности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116