Хедда заметила, что у этого человека прекрасная фигура. Широкими плечами и узкой талией он напомнил ей молодых галантных кавалеров, которые ухаживали за ней сорок лет назад. Эта мысль поразила ее. Акбар и в самом деле обладал физическими данными более молодого человека, несмотря на его седые бакенбарды.
Хедда улыбнулась своим мыслям. Глупо. Последние двенадцать часов она думает о таких вещах, которые никогда не приходили ей в голову. Должно быть, всему виной юность, что поселилась под ее крышей, решила она. Юность нарушает спокойствие, мир в душе, доводит до сумасшествия. Она сама уже далеко не молода, но чувствует, что здесь что-то происходит. Ей несвойственно любопытство, но тут стоит покопаться.
— Доброе утро, мадемуазель Ронсар, — сказала она, подходя к Филаделфии. — Господи, вы выглядите такой же кислой, как трехдневный эль. Наверное, глаз не сомкнули?
— Bonjour, мадам Ормстед. Извините, что не могу встать, чтобы поприветствовать вас.
— Если бы вы могли сделать это, то не лежали бы здесь сейчас. Почему вы не позвонили, чтобы вам принесли снотворное? Вы могли бы хорошо выспаться. Я спала как убитая, что много значит для женщины моего возраста.
Филаделфия вдруг разразилась взрывом смеха, такого громкого и продолжительного, что его уже нельзя было остановить.
Губы Хедды стали подергиваться, когда она увидела, как хорошенькое личико девушки пошло красными пятнами, а глаза наполнились слезами.
— Вы капризный ребенок, мадемуазель. Я бы вышвырнула вас вон, но у меня внезапно возникло желание, чтобы вы некоторое время погостили у меня.
Филаделфия разволновалась и с мольбой посмотрела на Акбара, прося у него совета.
— Госпожа весьма польщена вашим любезным приглашением, мэм-саиб Ормстед, но не хочет обременять вас своим присутствием.
Хедда вздернула брови:
— Изумительно! Вы прочли все это в ее взгляде? Не заняться ли вам предсказанием будущего? — Она посмотрела на Филаделфию. — Я считала, что вы растянули связки на ноге, а не проглотили язык.
— Акбар так внимателен ко мне, что иногда позволяет себе говорить за меня, — с улыбкой ответила Филаделфия. — Я очень тронута вашим предложением…
— И поэтому вы принимаете его, — закончила за нее Хедда. — И пожалуйста, не протестуйте, я не выношу неискренних возражений. Как я решила, так и будет. Я ведь не похищала вас. Вы сами оказались здесь. Здесь ваши вещи. Счет в отеле оплачен.
— Вы оплатили мой счет? — удивилась Филаделфия. — Но почему? Вы же меня совсем не знаете. Я для вас человек посторонний. Ведь вам неизвестно, кто я такая.
— Вы хорошенькая молодая девушка, которая попала под копыта моих лошадей, когда… Впрочем, не будем об этом. Побыстрее поправляйтесь. В четверг в театре дают пьесу, последнюю в этом сезоне, и у меня уже есть билеты. Вы будете сопровождать меня, ну и, конечно, ваш замечательный Акбар. — Глаза Хедды засверкали, когда она взглянула на него. — Мне особенно хочется, чтобы наше общество увидело вашего варвара. Им будет о чем поговорить во время воскресных визитов. А сейчас спокойно завтракайте. Пойдемте со мной, Акбар. Сегодня утром я буду беседовать с новым кучером и хочу знать ваше мнение о нем. После этого вы осмотрите конюшню. Мне что-то не нравится одна из гнедых. Этот неуклюжий дурак Джек, похоже, навредил лошади.
— Как пожелаете, — ответил Эдуардо, но не сразу последовал за миссис Ормстед, а на миг задержался в комнате. — Боль утихла, menina? — тихо спросил он.
Филаделфия, с трудом выдерживая его взгляд, ответила:
— Да. Мне гораздо лучше.
— Замечательно. Я этого и добивался, — промолвил он и вышел из комнаты.
Филаделфия прикусила губу. Он гладил ее с одной целью: облегчить боль. Это она дала волю чувствам, чем и повергла их обоих в смущение От одной мысли, что она вела себя как самая последняя дурочка, ей опять стало стыдно. Застонав, она уткнулась в подушку, чувствуя себя маленькой беззащитной девочкой.
— Платье вам идет, — сказала миссис Ормстед, утвердительно кивнув.
Филаделфия стояла перед трехстворчатым зеркалом, в то время как Эми, горничная, расправляла ей шлейф. Когда сеньор Таварес принес черное шелковое платье, она даже вообразить не могла, что ей представится случай надеть его, но сейчас считала, что оно как нельзя лучше подходит для театра. Конечно, если бы она жила под своим настоящим именем, то никогда бы не надела такое фривольное платье спустя два месяца после смерти отца.
Ее отец умер. Печаль пронзила сердце Филаделфии, испортив все удовольствие. Как она могла забыть? Как может она быть хоть на минуту счастливой, когда ее отец лежит в холодной темной могиле, а неизвестные лжецы ходят по земле и порочат его память?
Угрызения совести отравляли ей душу. Она дала согласие Эдуардо на этот спектакль с благородной целью, но сделала ли она что-нибудь за это время? Нет. Лишь позволила втянуть себя в целый рад непредвиденных обстоятельств.
— В чем дело, дорогая?
Филаделфия отвернулась, стараясь сдержать слезы.
— Все в порядке, мадам.
— Сомнительно. Вы выглядите так, словно у вас сильный приступ боли. Ваша лодыжка все еще беспокоит вас?
— Oui, — ответила Филаделфия, воспользовавшись подсказкой. — Но я уверена, что боль скоро пройдет.
Хедда с сочувствием посмотрела на нее.
— Я не слишком рано подняла вас с постели? Филаделфия повернулась к ней лицом, и ее шлейф описал круг по полу.
— О нет, мадам, я сама с радостью покинула ее. Мне уже наскучила эта монотонность.
— Ну и хорошо. Вы прекрасно выглядите, мадемуазель Фелис. — Хедда одобрила, как Филаделфия уложила волосы, зачесав их наверх и стянув обручем из шелковых красных роз. — Эми хорошо потрудилась над вашей прической. Мне нравится этот единственный локон, который спадает вам на спину. Что ты говоришь, Эми?
— Мадам, не я укладывала волосы мадемуазель. Она сделала это сама.
— Почему вы сами причесывались? — удивилась Хедда.
— Я редко пользуюсь услугами горничной, — скромно ответила Филаделфия. Не могла же она сказать, что ей не хотелось, чтобы девушка обнаружила, что ее волосы крашеные. — Акбар многое умеет, но парикмахер из него плохой,
— Ах да, Акбар. Где этот несчастный варвар? Эдуардо вышел из тени алькова, где стоял все это время.
— Я ждал, когда мэм-саиб пригласит меня.
Глаза пожилой женщины округлились от изумления. Акбар был одет в своей обычной манере, но на сей раз материя и цвет его наряда были тщательно продуманы. Сюртук из тяжелого алого шелка доходил до колен. Золотистого цвета кушак опоясывал талию, на голове был тюрбан из материи того же золотистого шелка, скрепленный уже знакомым голубым сапфиром. Вместо черных брюк и сапог на нем были белые шелковые брюки, сужавшиеся к лодыжкам, и черные изящные туфли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83