Вероятно, это убеждение, что во Франции все может случиться, и заставило герцога Ларошфуко написать свои отчаянные «Максимы».
Через два дня после того, как принцесса Конде оставила Бордо, где она господствовала в продолжение четырех месяцев, королева торжественно въехала в него в сопровождении короля, герцога Анжуйского, принцессы Монпансье, дочери герцога Орлеанского, кардинала Мазарини, маршала ла Мейльере и всего двора. Однако, в то время, когда королева торжествовала в Бордо, маршал Тюренн не оставался бездеятельным, хотя между ним и испанцами, у которых он тогда состоял на жалованьи, происходили некоторые трения. Тюренн хотел идти прямо на Париж, чтобы освободить принца Конде, испанцы же, не имея особенного желания содействовать освобождению того, кто не раз наносил им поражения, хотели занять как можно более места в Пикардии и Шампани, а Венсенн оставить в совершенном покое. Наконец, маршал Тюренн, получив согласие делать все, что захочет, взял после трехнедельной осады ла Капель, Вервен, Шато-Порсен, Ретель, Нешатель-сюр-Энь и Фиасс. Маршал Дюплесси, который здесь защищал Францию, вынужден был запереться в Реймсе. Тогда Тюренн увидел, что его смелое намерение ему удается, и однажды утром распространился слух, что выстрелы испанцев слышны уже в Даммартене, то есть в 10 лье от Парижа. Страх был так велик, что принцев не решились оставить в Венсенне и перевезли их в замок Маркусси в 6 лье от Парижа и находящийся позади рек Сены и Марны. Замок принадлежал графу д'Антрагу. По совершении этого перемещения оставалось исполнить одно весьма важное дело — достать денег. После долгих совещаний в парламенте, где, как говорит адвокат Омер Талон, «было высказано много разнородных мнений», назначили особую палату для сбора податей с откупщиков; кроме того, принудили владельцев земель и домов платить за год вперед следующие с них подати. Этой мерой была приобретена сумма небольшая, зато появилась надежда на большую впоследствии. Герцог Орлеанский помог парламенту общим наложением податей на сумму в 60 000 ливров.
Парламент не пожелал, однако, чтобы ответственность за такое тяжкое пожертвование лежала на нем одном и изложил причину, к этому его принудившую. Но причиной всему был кардинал Мазарини, который удалил короля, королеву и двор, а равно и войско на 150 лье от Парижа, чтобы вести войну с городом, имевшим свой собственный парламент! Поэтому между парламентами Парижа и Бордо начались частые сношения.
Парламент Бордо представил просьбу об освобождении принцев; парижский парламент, получив просьбу, начал внимательно рассматривать дело о принцах несмотря на противодействие герцога Орлеанского, который при мысли об освобождении принца Конде был готов умереть от страха.
Опять составилась партия недовольных — из фрондеров, ничего не получивших, и из мазаринистов, отданных в жертву. Коадъютор Гонди, которому пришлось не однажды сносить обиды от Мазарини, сделался главой партии. Герцог де Бофор, который, казалось, должен был быть доволен расположением к нему двора, предпочел, однако, народную любовь. Он одно время даже беспокоился насчет народной любви, но случившееся с ним небольшое происшествие доказало, что эти тревоги напрасны. Однажды ночью его карета без него проезжала по улицам Парижа и была остановлена вооруженными людьми, и один из свиты герцога был убит. Это было неудивительно, ибо в то время мошенников и воров было достаточно, и они только и делали, что нападали, в особенности по ночам, на проезжих и прохожих. Однако это ночное происшествие молва не замедлила обратить в политическое — стали обвинять Мазарини в желании убить герцога де Бофора, на кардинала посыпались ругательства и проклятия, но так как поэзия не смогла их достаточно выразить, то понадобилась помощь ее сестры, живописи, и через три дня не осталось ни одного угла, ни одного перекрестка, ни одной площади, где Мазарини не был бы изображен повешенным на виселице.
15 ноября 1650 года, когда стены были еще усеяны наскоро намалеванными картинками, двор возвратился в столицу. Перемирие, которое было заключено в Бордо между королевой и принцессой Конде, между кардиналом и герцогом Буйонским и Ларошфуко и по смыслу статей которого все было сделано в пользу мятежников, кроме свободы для принцев, несколько угомонило фрондеров. Не желая оставаться в бездействии, партия фрондеров представила кардиналу прошение сделать коадъютора кардиналом; переданная через герцогиню де Шеврез эта просьба была отвергнута королевой.
Герцог Орлеанский, которому его трусливый характер сообщал вид глубокого политика, подоспел на помощь к де Шеврез, и королева тогда отвечала, что представит просьбу на рассмотрение Совета и по ней будет сделано то, что рассудит Совет. Это тоже было способом отказа, теперь от имени Государственного Совета, который тогда составляли граф Сервьен, государственный секретарь Летелье и новый канцлер маркиз Шатонеф — все заклятые враги коадъютора. Коадъютор имел много причин быть недовольным, во-первых, потому, что кардинал по смерти английского короля Карла I худо принял графа Монтроза, который ради своего короля совершил столько чудесных дел в Шотландии, во-вторых, потому, что королева отказала Гонди в просимой
Им у нее амнистии для некоторых частных лиц во время первой смуты, освобожденных парламентом в продолжение Фронды и боявшихся, как бы их не начали преследовать снова. Гонди говорил об этой амнистии с кардиналом в кабинете ее величества, и кардинал, показывая на фрондерскую кокарду на своей шляпе, отвечал:
— Я тем более согласен на эту амнистию!
Однако через восемь дней кардинал снял кокарду со своей шляпы, забыл обещания и приказал произвести следствие над теми, кто оказывал сопротивление королевской власти.
Третьей причиной неудовольствия коадъютора был отказ в возведении его в сан кардинала, хотя опять-таки сам Мазарини хотел однажды снять с себя свою скуфью и надеть ее на голову коадъютора. Видя, что и это обещание не исполняется, Гонди еще более противопоставил себя кардиналу, но он не был человеком, который бы только питал ненависть, он решил нанести удар своему противнику и с этой целью присоединился к партии принцев, где предводителями были три женщины.
Этими женщинами были г-жа Род, вдова, побочная дочь кардинала Луи Лотарингского, принцесса Анна Гонзаго, та самая, которая долгое время считала себя женой герцога де Гиза, но вышла замуж за брата курфюрста и которую по этой причине называли принцессой Палатинской, и, наконец, м-ль де Шеврез. Известно, что м-ль де Шеврез вместе со своей матерью хлопотала у коадъютора об аресте принцев Конде, Конти и герцога Лонгвиля, а каким образом она сделалась теперь главой партии, действующей за принцев, читатель сейчас узнает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238