В чем, скажите, я обвиняюсь?
— Вы обвиняетесь в заговоре против государства.
— Ну вот, вы опять за прежнее.
— А вы по-прежнему неуважительны к правосудию.
— Неуважителен к правосудию? Право же, господин маркиз, вы принимаете меня за кого-то другого. Бог мне свидетель, я чту правосудие больше, чем кто-либо. Правосудие! Да ведь это глас Божий на земле. Нет, нет, я отнюдь не такой нечестивец, чтобы не уважать правосудие! А вот что касается судей — это другое дело.
Ванни нетерпеливо топнул ногой.
— Собираетесь ли вы сегодня, наконец, отвечать на вопросы, которые я вам задам?
— Это смотря по тому, какие будут вопросы.
— Подсудимый! — вскричал Ванни вне себя.
— Опять подсудимый! — возразил Николино, пожав плечами. — Ну, почему бы вам не называть меня князем или герцогом? Между этими двумя титулами я особой разницы не вижу. Ведь называю же я вас маркизом, а между тем, хоть вы и втрое старше меня, я стал князем или герцогом куда раньше, чем вы маркизом.
— Хорошо. Довольно об этом… Сколько вам лет? Николино вынул из кармашка великолепные часы.
— Двадцать один год, три месяца, восемь дней, пять часов, семь минут, тридцать две секунды. Надеюсь, на этот раз вы не упрекнете меня в недостаточной точности.
— Ваше имя.
— Все то же — Николино Караччоло.
— Место жительства?
— Замок Сант'Эльмо, камера номер три третьего яруса под антресолями.
— Я спрашиваю, где вы жили, когда были арестованы.
— Я нигде не жил, я находился на улице.
— Хорошо. Ответ ваш не имеет значения, и без того известно, где вы жили.
— В таком случае я скажу вам, как Агамемнон Ахиллу: «Зачем же вопрошать о том, что всем известно?»
— Участвовали ли вы в собрании заговорщиков в ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября в развалинах дворца королевы Джованны?
— Я не знаю в Неаполе подобного дворца.
— Вы не знаете развалин дворца королевы Джованны на Позиллипо, почти против дома, где вы жили?
— Простите, господин маркиз. Если простолюдин, извозчик, чичероне, даже министр народного просвещения — в наше время один Бог знает, откуда берут министров — допустят такую ошибку, это понятно; но вам, археологу, ошибиться в архитектуре на два с половиной столетия, а в истории — на пятьсот лет, вам я этого простить не могу! Вы имеете в виду развалины дворца Анны Карафа, супруги герцога де Медина, фаворита Филиппа Четвертого, которая не была ни задушена, как Джованна Первая, ни отравлена, как Джованна Вторая, — заметьте, я этого не утверждаю, ибо вопрос остался невыясненным, — но была съедена вшами, как Сулла и Филипп Второй… Ошибка совершенно недопустимая, господин Ванни, и если об этом узнают, вас могут принять за настоящего маркиза!
— Ну, в развалинах дворца Анны Карафа, если вы предпочитаете называть его так.
— Да, предпочитаю. Я всегда предпочитаю правду. Я последователь школы женевского философа и мой девиз: vitam impendere vero . Однако если я заговорю по-латыни, меня могут принять за ненастоящего герцога!
— Находились ли вы в развалинах дворца Анны Карафа в ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября? Отвечайте: да или нет? — повторил Ванни в бешенстве.
— А какого черта я стал бы там искать? Вы, верно, забыли, какая погода стояла в ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября?
— Так я вам скажу, зачем вы туда явились: принять участие в заговоре.
— Да что вы! Я никогда не занимался заговорами в дождливую погоду, в хорошую и то скучно этим заниматься.
— Давали ли вы в тот вечер кому-нибудь свой сюртук?
— Я не так глуп, чтобы в проливной дождь дать кому бы то ни было свой сюртук. Даже будь их у меня два, так я оба напялил бы на себя.
— Узнаете эти пистолеты?
— Если бы я их узнал, мне пришлось бы сказать вам, что их у меня украли, а так как полиция работает у вас из рук вон плохо, вы все равно не разыскали бы вора, и это было бы унизительно для полиции. Но я не хочу никого унижать и поэтому не узнаю эти пистолеты.
— А между тем они отмечены буквою «Н».
— Но ведь не у меня одного в Неаполе имя начинается с буквы «Н».
— Узнаете это письмо?
И Ванни показал узнику письмо маркизы де Сан Клементе.
— Простите, господин маркиз, но мне надобно рассмотреть его поближе.
— Подойдите.
Николино посмотрел по очереди на солдат, стоявших у него по бокам.
— Е permesso? — спросил он.
Солдаты посторонились; Николино подошел столу и, взяв письмо, бросил на него беглый взгляд.
— Нехорошо спрашивать у порядочного человека, узнает ли он почерк женщины! О, господин маркиз!
С этими словами он спокойно поднес письмо к одному из канделябров, и бумажка вспыхнула. Ванни в ярости вскочил с места.
— Что вы делаете? — крикнул он.
— Сами видите, сжигаю письмо. Женские письма всегда надо сжигать, они компрометируют эти милые создания.
— Солдаты!.. — закричал Ванни.
— Не беспокойтесь, — сказал Николино, сдувая пепел в лицо Ванни, — дело сделано.
И он преспокойно возвратился на свое место.
— Хорошо, — проронил Ванни, — но хорошо смеется тот, кто смеется последним.
— Я не смеялся, сударь, ни первым, ни последним, — с достоинством возразил Николино, — я говорю и действую как порядочный человек, вот и все. Я знаю, что не всем дано поступать таким образом. Тем хуже для них.
Ванни взревел было, но, не собираясь прекратить допрос, тут же овладел собой, хоть и продолжал раздраженно размахивать правой рукой, в которой держал табакерку.
— Вы племянник Франческо Караччоло?
— Да, господин маркиз, имею честь приходиться ему племянником, — спокойно ответил Николино, поклонившись.
— Часто вы с ним видитесь?
— Как только могу.
— Вам известно, что он заражен дурными идеями?
— Мне известно, что это самый честный человек во всем Неаполе и, не считая вас, господин маркиз, самый преданный слуга его величества.
— Слыхали вы, что он имел дело с республиканцами?
— Да, в Тулоне он мужественно сражался против них и в этих битвах заслужил чин адмирала.
— Вижу, что вы так ничего и не скажете, — сказал Ванни, словно приняв какое-то внезапное решение.
— Как? Вы считаете, что я говорю слишком мало? А ведь говорю здесь почти что я один.
— Я хотел сказать, что добротой мы не добьемся от вас никаких признаний.
— И силой тоже, предупреждаю вас.
— Николино Караччоло, вы не знаете, до чего обширны мои полномочия как судьи.
— Нет, я не знаю, до чего может быть обширна тирания короля.
— Николино Караччоло, предупреждаю, что буду вынужден прибегнуть к пытке.
— Что же, маркиз, прибегните к ней, все-таки пройдет какое-то время, ведь в тюрьме так скучно!
И Николино Караччоло потянулся, зевая.
— Маэстро Донато! — вскричал выведенный из терпения фискальный прокурор. — Покажите подсудимому камеру пыток.
Маэстро Донато потянул за шнурок, занавеси распахнулись, и Николино увидел палача, двух его помощников и страшные орудия пытки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291
— Вы обвиняетесь в заговоре против государства.
— Ну вот, вы опять за прежнее.
— А вы по-прежнему неуважительны к правосудию.
— Неуважителен к правосудию? Право же, господин маркиз, вы принимаете меня за кого-то другого. Бог мне свидетель, я чту правосудие больше, чем кто-либо. Правосудие! Да ведь это глас Божий на земле. Нет, нет, я отнюдь не такой нечестивец, чтобы не уважать правосудие! А вот что касается судей — это другое дело.
Ванни нетерпеливо топнул ногой.
— Собираетесь ли вы сегодня, наконец, отвечать на вопросы, которые я вам задам?
— Это смотря по тому, какие будут вопросы.
— Подсудимый! — вскричал Ванни вне себя.
— Опять подсудимый! — возразил Николино, пожав плечами. — Ну, почему бы вам не называть меня князем или герцогом? Между этими двумя титулами я особой разницы не вижу. Ведь называю же я вас маркизом, а между тем, хоть вы и втрое старше меня, я стал князем или герцогом куда раньше, чем вы маркизом.
— Хорошо. Довольно об этом… Сколько вам лет? Николино вынул из кармашка великолепные часы.
— Двадцать один год, три месяца, восемь дней, пять часов, семь минут, тридцать две секунды. Надеюсь, на этот раз вы не упрекнете меня в недостаточной точности.
— Ваше имя.
— Все то же — Николино Караччоло.
— Место жительства?
— Замок Сант'Эльмо, камера номер три третьего яруса под антресолями.
— Я спрашиваю, где вы жили, когда были арестованы.
— Я нигде не жил, я находился на улице.
— Хорошо. Ответ ваш не имеет значения, и без того известно, где вы жили.
— В таком случае я скажу вам, как Агамемнон Ахиллу: «Зачем же вопрошать о том, что всем известно?»
— Участвовали ли вы в собрании заговорщиков в ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября в развалинах дворца королевы Джованны?
— Я не знаю в Неаполе подобного дворца.
— Вы не знаете развалин дворца королевы Джованны на Позиллипо, почти против дома, где вы жили?
— Простите, господин маркиз. Если простолюдин, извозчик, чичероне, даже министр народного просвещения — в наше время один Бог знает, откуда берут министров — допустят такую ошибку, это понятно; но вам, археологу, ошибиться в архитектуре на два с половиной столетия, а в истории — на пятьсот лет, вам я этого простить не могу! Вы имеете в виду развалины дворца Анны Карафа, супруги герцога де Медина, фаворита Филиппа Четвертого, которая не была ни задушена, как Джованна Первая, ни отравлена, как Джованна Вторая, — заметьте, я этого не утверждаю, ибо вопрос остался невыясненным, — но была съедена вшами, как Сулла и Филипп Второй… Ошибка совершенно недопустимая, господин Ванни, и если об этом узнают, вас могут принять за настоящего маркиза!
— Ну, в развалинах дворца Анны Карафа, если вы предпочитаете называть его так.
— Да, предпочитаю. Я всегда предпочитаю правду. Я последователь школы женевского философа и мой девиз: vitam impendere vero . Однако если я заговорю по-латыни, меня могут принять за ненастоящего герцога!
— Находились ли вы в развалинах дворца Анны Карафа в ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября? Отвечайте: да или нет? — повторил Ванни в бешенстве.
— А какого черта я стал бы там искать? Вы, верно, забыли, какая погода стояла в ночь с двадцать второго на двадцать третье сентября?
— Так я вам скажу, зачем вы туда явились: принять участие в заговоре.
— Да что вы! Я никогда не занимался заговорами в дождливую погоду, в хорошую и то скучно этим заниматься.
— Давали ли вы в тот вечер кому-нибудь свой сюртук?
— Я не так глуп, чтобы в проливной дождь дать кому бы то ни было свой сюртук. Даже будь их у меня два, так я оба напялил бы на себя.
— Узнаете эти пистолеты?
— Если бы я их узнал, мне пришлось бы сказать вам, что их у меня украли, а так как полиция работает у вас из рук вон плохо, вы все равно не разыскали бы вора, и это было бы унизительно для полиции. Но я не хочу никого унижать и поэтому не узнаю эти пистолеты.
— А между тем они отмечены буквою «Н».
— Но ведь не у меня одного в Неаполе имя начинается с буквы «Н».
— Узнаете это письмо?
И Ванни показал узнику письмо маркизы де Сан Клементе.
— Простите, господин маркиз, но мне надобно рассмотреть его поближе.
— Подойдите.
Николино посмотрел по очереди на солдат, стоявших у него по бокам.
— Е permesso? — спросил он.
Солдаты посторонились; Николино подошел столу и, взяв письмо, бросил на него беглый взгляд.
— Нехорошо спрашивать у порядочного человека, узнает ли он почерк женщины! О, господин маркиз!
С этими словами он спокойно поднес письмо к одному из канделябров, и бумажка вспыхнула. Ванни в ярости вскочил с места.
— Что вы делаете? — крикнул он.
— Сами видите, сжигаю письмо. Женские письма всегда надо сжигать, они компрометируют эти милые создания.
— Солдаты!.. — закричал Ванни.
— Не беспокойтесь, — сказал Николино, сдувая пепел в лицо Ванни, — дело сделано.
И он преспокойно возвратился на свое место.
— Хорошо, — проронил Ванни, — но хорошо смеется тот, кто смеется последним.
— Я не смеялся, сударь, ни первым, ни последним, — с достоинством возразил Николино, — я говорю и действую как порядочный человек, вот и все. Я знаю, что не всем дано поступать таким образом. Тем хуже для них.
Ванни взревел было, но, не собираясь прекратить допрос, тут же овладел собой, хоть и продолжал раздраженно размахивать правой рукой, в которой держал табакерку.
— Вы племянник Франческо Караччоло?
— Да, господин маркиз, имею честь приходиться ему племянником, — спокойно ответил Николино, поклонившись.
— Часто вы с ним видитесь?
— Как только могу.
— Вам известно, что он заражен дурными идеями?
— Мне известно, что это самый честный человек во всем Неаполе и, не считая вас, господин маркиз, самый преданный слуга его величества.
— Слыхали вы, что он имел дело с республиканцами?
— Да, в Тулоне он мужественно сражался против них и в этих битвах заслужил чин адмирала.
— Вижу, что вы так ничего и не скажете, — сказал Ванни, словно приняв какое-то внезапное решение.
— Как? Вы считаете, что я говорю слишком мало? А ведь говорю здесь почти что я один.
— Я хотел сказать, что добротой мы не добьемся от вас никаких признаний.
— И силой тоже, предупреждаю вас.
— Николино Караччоло, вы не знаете, до чего обширны мои полномочия как судьи.
— Нет, я не знаю, до чего может быть обширна тирания короля.
— Николино Караччоло, предупреждаю, что буду вынужден прибегнуть к пытке.
— Что же, маркиз, прибегните к ней, все-таки пройдет какое-то время, ведь в тюрьме так скучно!
И Николино Караччоло потянулся, зевая.
— Маэстро Донато! — вскричал выведенный из терпения фискальный прокурор. — Покажите подсудимому камеру пыток.
Маэстро Донато потянул за шнурок, занавеси распахнулись, и Николино увидел палача, двух его помощников и страшные орудия пытки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291