Шутка. На самом деле мне не пришло это в голову – по крайней мере, в тот момент.
– Я пришла обсудить выставку.
– Ах, выставку? – Похоже, он не поверил.
– Конечно. Ну, возможно не только, хотя мне действительно нужно посмотреть твои работы, чтобы решить, какие из них выставить.
Он засунул руки в карманы джинсов и секунду внимательно смотрел на меня.
– Если ты пришла не только за этим, то в чем же другая причина?
В благовоспитанном обществе не часто удается попрактиковаться в ответах на прямые вопросы, потому что воспитанные люди их не задают. И хотя за последнее время я получила больше практики, чем за всю предыдущую жизнь, у меня это еще не очень получалось. Я молча смотрела на него.
Его усмешка стала еще более ироничной, а в голосе появились дразнящие нотки.
– Признайся. Ты здесь потому, что не можешь передо мной устоять.
От неожиданности я раскрыла рот.
Художник снова усмехнулся, затем протянул руку и коснулся кончиками своих сильных пальцев моего подбородка, нажимая вверх и закрывая мне рот.
– Не волнуйся. Я сохраню твою тайну.
Я едва не задохнулась:
– Это смешно. Или нет. У меня был плохой день, и я не хотела оставаться дома.
Так было лучше.
Он громко рассмеялся, чувствуя себя хозяином в своем грубо отесанном мире, с высокими потолками и без всяких условностей.
– Я сражен, – сказал он. – Но – хорошая новость – ты пришла по адресу. У меня есть идеальное средство от плохого дня.
С уверенностью человека, привыкшего поступать по-своему, он взял меня за руку и потащил на кухню. Да-да, на кухню. Но какие могли быть претензии, когда я явилась в такой одежде, да еще без приглашения.
Едва войдя, я почувствовала запах еды. За большим столом сидели восемь человек, они пили вино, болтали и смеялись. Я поняла, что все собрались всего лишь поужинать. Никаких признаков оргии. (Временно плохой девочке оставалось только на это надеяться.)
Насколько я понимала, гости Сойера собрались ради обычной трапезы. Хотя в итоге она оказалась совсем не обычной... и полной противоположностью той, которую устроили у себя Говард и Никки неделю назад.
Меня представили (если это можно так назвать) разношерстной компании как Фреди. Просто Фреди.
Двое из гостей не расслышали, как меня зовут, и начали говорить что-то, но Сойер их оборвал.
– Это Маркус, – продолжил он.
Маркус оказался высоким элегантным мужчиной, одетым в старомодный черный костюм, белую рубашку и узкий черный галстук. На спинке его стула висела шляпа-котелок, а обе руки он сомкнул на набалдашнике богато украшенной трости.
– Он уверяет, будто он профессор, – сказал Сойер заговорщическим шепотом, – но мы подозреваем, что он актер, придерживающийся системы Станиславского и пытающийся вжиться в роль. Или же он попросту не умеет одеваться.
Компания засмеялась, отпустив несколько весьма нелестных шуточек в адрес Маркуса.
Следующим был Хилл, помешанный на компьютерах, разрабатывающий системы компьютерной безопасности, бум на которые начался в девяностые годы.
– Хилл был моим соседом по комнате в университете. А теперь у него хватает терпения мириться с этой ненормальной компанией.
И в самом деле, Хиллу было явно не по себе в этой толпе.
Сойер продолжал:
– Это Бернс. – Тот человек, с которым я встретилась, когда въехала в ворота. – Он такой же горе-художник, как и я. Но ему повезло, что у него есть Сета – его лучшая половина.
Женщина, которую я видела во дворе, вспыхнула:
– Как всегда, пускаешь в ход свои чары?
Далее шла Зелда, а за ней мужчина, представленный как Кирт Кинер.
– Мы зовем его Ки в квадрате, – добавил Сойер. – Мы уверены, что это имя вымышленное, а на самом деле он работает на ЦРУ. Но он это отрицает. А если мы ошибаемся, то, значит, его родители дали ему имя не подумав.
Послышалось НС-ное гиканье.
Дальше была драматург по имени Мара и, наконец, Санто. Он и выглядел, как святой. Или, по меньше мере, был на него похож. Санто был бледен – он явно не часто бывал на солнце. Все его любили.
– Привет, – сказал он мягко.
Мне явно было нечего делать в этой разномастной толпе.
– Добро пожаловать, Фреди, – сказал Санто.
– Спасибо, но в самом деле, мне не следовало вторгаться. Я зайду в другой раз.
Раздался хор протестующих голосов. Сойер прислонился к кухонной стойке, скрестив руки на груди. На его лице было написано еще большее любопытство. Я хотела сказать, что ему следует разнообразить свой репертуар эмоций, но решила, что это вызовет еще одну эмоцию, которую я уже наблюдала. Задумчивый мачо. Или это было презрение? Так или иначе, пусть лучше будет любопытство.
– Оставайся! – настаивал Бернс.
– Да, пожалуйста, – добавила Сета.
– Скажи ей, чтобы она не уходила, Сойер, – попросил Санто с вежливой настойчивостью.
Мой художник лишь посмотрел на меня с понимающей улыбкой. Он не попросил меня остаться, но, клянусь, в его глазах был вызов, как будто он ни на секунду не верил, что я уйду.
Всем известно, как я воспринимаю вызов.
– Спасибо, – сказала я. – Очень мило, что вы приняли меня в вашу кампанию. Чем-нибудь помочь?
Все молчали.
– Никто, кроме меня, не готовит на моей кухне, – сказал Сойер.
Я бросила на него взгляд, в котором читалось: «Ты уверен, что ты не гей?» Сойер лишь рассмеялся, а Санто нашел мне стул. Маркус налил мне темного красного вина из одного из разномастных стеклянных кувшинов. Я не только не большой сторонник кувшинов, но еще и обычно пью шампанское или, на худой конец, белое вино. Но Сойер наблюдал за мной.
– Спасибо, – сказала я, принимая баночку из-под джема, наполненную красным столовым вином.
Сойер подмигнул мне и отвернулся к плите.
И в самом деле, все, кроме меня, что-нибудь принесли. Хрустящие батоны в коричневых бумажных пакетах, сыр, оливки, вино. Много вина. На очень большой стальной плите у хозяина стояло множество разнокалиберных сковородок. И в кухонной утвари мистер Джексон не признавал единообразия.
Я чувствовала себя героиней романа Хемингуэя. Богатая американка, путешествующая по миру, обедает в Париже с компанией неряшливо одетых эмигрантов. Судьба уносила меня все дальше от моего мира.
Кухня была обставлена довольно просто, хотя плита оказалась марки «Викинг», а холодильник – «Сабзеро», что свидетельствует о том, что здесь вряд ли кому-то знаком голод, физический или финансовый.
Однако.
Говорили громко, обмениваясь мнениями о политике, религии, частных делах самого личного характера. Сойер резал, жарил и гремел сковородками с особой страстностью. Я не сомневалась, что именно так он создает свои произведения. Одновременно он смешил своих друзей и отвечал на их шуточки и обвинения смехотворными (если отвлечься) угрозами их здоровью. Я смирилась с мыслью, что сегодня вечером «делами» заняться не удастся, и откинулась на спинку, потягивая вино из баночки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Я пришла обсудить выставку.
– Ах, выставку? – Похоже, он не поверил.
– Конечно. Ну, возможно не только, хотя мне действительно нужно посмотреть твои работы, чтобы решить, какие из них выставить.
Он засунул руки в карманы джинсов и секунду внимательно смотрел на меня.
– Если ты пришла не только за этим, то в чем же другая причина?
В благовоспитанном обществе не часто удается попрактиковаться в ответах на прямые вопросы, потому что воспитанные люди их не задают. И хотя за последнее время я получила больше практики, чем за всю предыдущую жизнь, у меня это еще не очень получалось. Я молча смотрела на него.
Его усмешка стала еще более ироничной, а в голосе появились дразнящие нотки.
– Признайся. Ты здесь потому, что не можешь передо мной устоять.
От неожиданности я раскрыла рот.
Художник снова усмехнулся, затем протянул руку и коснулся кончиками своих сильных пальцев моего подбородка, нажимая вверх и закрывая мне рот.
– Не волнуйся. Я сохраню твою тайну.
Я едва не задохнулась:
– Это смешно. Или нет. У меня был плохой день, и я не хотела оставаться дома.
Так было лучше.
Он громко рассмеялся, чувствуя себя хозяином в своем грубо отесанном мире, с высокими потолками и без всяких условностей.
– Я сражен, – сказал он. – Но – хорошая новость – ты пришла по адресу. У меня есть идеальное средство от плохого дня.
С уверенностью человека, привыкшего поступать по-своему, он взял меня за руку и потащил на кухню. Да-да, на кухню. Но какие могли быть претензии, когда я явилась в такой одежде, да еще без приглашения.
Едва войдя, я почувствовала запах еды. За большим столом сидели восемь человек, они пили вино, болтали и смеялись. Я поняла, что все собрались всего лишь поужинать. Никаких признаков оргии. (Временно плохой девочке оставалось только на это надеяться.)
Насколько я понимала, гости Сойера собрались ради обычной трапезы. Хотя в итоге она оказалась совсем не обычной... и полной противоположностью той, которую устроили у себя Говард и Никки неделю назад.
Меня представили (если это можно так назвать) разношерстной компании как Фреди. Просто Фреди.
Двое из гостей не расслышали, как меня зовут, и начали говорить что-то, но Сойер их оборвал.
– Это Маркус, – продолжил он.
Маркус оказался высоким элегантным мужчиной, одетым в старомодный черный костюм, белую рубашку и узкий черный галстук. На спинке его стула висела шляпа-котелок, а обе руки он сомкнул на набалдашнике богато украшенной трости.
– Он уверяет, будто он профессор, – сказал Сойер заговорщическим шепотом, – но мы подозреваем, что он актер, придерживающийся системы Станиславского и пытающийся вжиться в роль. Или же он попросту не умеет одеваться.
Компания засмеялась, отпустив несколько весьма нелестных шуточек в адрес Маркуса.
Следующим был Хилл, помешанный на компьютерах, разрабатывающий системы компьютерной безопасности, бум на которые начался в девяностые годы.
– Хилл был моим соседом по комнате в университете. А теперь у него хватает терпения мириться с этой ненормальной компанией.
И в самом деле, Хиллу было явно не по себе в этой толпе.
Сойер продолжал:
– Это Бернс. – Тот человек, с которым я встретилась, когда въехала в ворота. – Он такой же горе-художник, как и я. Но ему повезло, что у него есть Сета – его лучшая половина.
Женщина, которую я видела во дворе, вспыхнула:
– Как всегда, пускаешь в ход свои чары?
Далее шла Зелда, а за ней мужчина, представленный как Кирт Кинер.
– Мы зовем его Ки в квадрате, – добавил Сойер. – Мы уверены, что это имя вымышленное, а на самом деле он работает на ЦРУ. Но он это отрицает. А если мы ошибаемся, то, значит, его родители дали ему имя не подумав.
Послышалось НС-ное гиканье.
Дальше была драматург по имени Мара и, наконец, Санто. Он и выглядел, как святой. Или, по меньше мере, был на него похож. Санто был бледен – он явно не часто бывал на солнце. Все его любили.
– Привет, – сказал он мягко.
Мне явно было нечего делать в этой разномастной толпе.
– Добро пожаловать, Фреди, – сказал Санто.
– Спасибо, но в самом деле, мне не следовало вторгаться. Я зайду в другой раз.
Раздался хор протестующих голосов. Сойер прислонился к кухонной стойке, скрестив руки на груди. На его лице было написано еще большее любопытство. Я хотела сказать, что ему следует разнообразить свой репертуар эмоций, но решила, что это вызовет еще одну эмоцию, которую я уже наблюдала. Задумчивый мачо. Или это было презрение? Так или иначе, пусть лучше будет любопытство.
– Оставайся! – настаивал Бернс.
– Да, пожалуйста, – добавила Сета.
– Скажи ей, чтобы она не уходила, Сойер, – попросил Санто с вежливой настойчивостью.
Мой художник лишь посмотрел на меня с понимающей улыбкой. Он не попросил меня остаться, но, клянусь, в его глазах был вызов, как будто он ни на секунду не верил, что я уйду.
Всем известно, как я воспринимаю вызов.
– Спасибо, – сказала я. – Очень мило, что вы приняли меня в вашу кампанию. Чем-нибудь помочь?
Все молчали.
– Никто, кроме меня, не готовит на моей кухне, – сказал Сойер.
Я бросила на него взгляд, в котором читалось: «Ты уверен, что ты не гей?» Сойер лишь рассмеялся, а Санто нашел мне стул. Маркус налил мне темного красного вина из одного из разномастных стеклянных кувшинов. Я не только не большой сторонник кувшинов, но еще и обычно пью шампанское или, на худой конец, белое вино. Но Сойер наблюдал за мной.
– Спасибо, – сказала я, принимая баночку из-под джема, наполненную красным столовым вином.
Сойер подмигнул мне и отвернулся к плите.
И в самом деле, все, кроме меня, что-нибудь принесли. Хрустящие батоны в коричневых бумажных пакетах, сыр, оливки, вино. Много вина. На очень большой стальной плите у хозяина стояло множество разнокалиберных сковородок. И в кухонной утвари мистер Джексон не признавал единообразия.
Я чувствовала себя героиней романа Хемингуэя. Богатая американка, путешествующая по миру, обедает в Париже с компанией неряшливо одетых эмигрантов. Судьба уносила меня все дальше от моего мира.
Кухня была обставлена довольно просто, хотя плита оказалась марки «Викинг», а холодильник – «Сабзеро», что свидетельствует о том, что здесь вряд ли кому-то знаком голод, физический или финансовый.
Однако.
Говорили громко, обмениваясь мнениями о политике, религии, частных делах самого личного характера. Сойер резал, жарил и гремел сковородками с особой страстностью. Я не сомневалась, что именно так он создает свои произведения. Одновременно он смешил своих друзей и отвечал на их шуточки и обвинения смехотворными (если отвлечься) угрозами их здоровью. Я смирилась с мыслью, что сегодня вечером «делами» заняться не удастся, и откинулась на спинку, потягивая вино из баночки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89