Выпрямившись в седле, она вдохнула поглубже, собираясь с духом перед тем, как заговорить с отцом.
— Дочь? — Кардок обратился к ней на нормандском языке.
— Отец, я здесь!
Они встретились в центре поляны, так, чтобы их не могли слышать ни люди епископа, ни люди Кардока.
— Это действительно ты. — Должно быть, от холода так свело скулы у Кардока. От холода и ветра, наверное, сузились в щелки его глаза. Кто-то аккуратно подстриг его отливающие сталью волосы.
— Да. — Аделину душили слезы, она с трудом могла говорить.
— Они освободили тебя?
— Да. — Крупный нормандский жеребец под Кардоком забеспокоился. Аделина наблюдала за тем, как отец успокаивал коня. Для того чтобы жеребец перестал ерзать и встал смирно, ему всего лишь пришлось потрепать его по коротко стриженной гриве. У Аделины отлегло от сердца — похоже, конь под ее отцом не был краденым.
Выражение лица Кардока оставалось непроницаемым. Когда-то черные, а теперь серебристые брови его изгибались крутой дугой над ореховыми, в темную крапинку глазами. В детстве по изгибу его бровей она могла угадать, в каком настроении пребывает родитель. Теперь она уже ничего не могла сказать наверняка. Лицо отца потеряло былую подвижность, стало походить на маску, под которой могли скрываться любые чувства. Кардок сурово насупился.
— Почему? Почему они тебя отпустили?
Аделина не ждала, что он станет рыдать или обнимать ее на глазах у стольких людей, но она никак не могла предполагать, что в момент их встречи после более чем пяти лет разлуки первым делом ее родитель задаст именно этот вопрос. Неужели все человеческое в нем заслонила подозрительность? Но Аделина знала, что должна отвечать. Три недели назад Лонгчемп заставил ее заучить выдуманные им объяснения.
— Мне сказали, что теперь в старой крепости над твоей долиной есть нормандский гарнизон и для того, чтобы поддерживать мир, им больше незачем держать меня в заложницах.
Кардок мрачно усмехнулся.
— И они намереваются пополнить гарнизон этими людьми? Я не собираюсь кормить очередную ораву нормандцев всю зиму.
Отец в ее отсутствие не изменился. Как и прежде, его главная забота была о хлебе насущном — о благополучии соплеменников и домочадцев. Нормандцы к этой категории не относились. Даже сегодня, в день возвращения домой дочери, он в первую очередь думал о том, что считал для себя главным. Аделина оглянулась на своих спутников: Петрониллу и солдат, сопровождавших ее.
Сержант выехал вперед.
— Мы из гвардии епископа в Херефорде.
— Можете возвращаться — вы ее мне доставили. Сержант побагровел от гнева. Аделина подъехала вплотную к отцу и указала на Петрониллу:
— Леди Мод отправила эту женщину со мной из Нормандии. Я пообещала, что она может остаться у нас на зиму погостить и уехать домой весной. Ты разрешаешь?
Кардок нахмурился.
— Они послали ее шпионить за мной всю зиму? — Кардок приподнялся в седле и оглядел шеренгу, высматривая побледневшую, ставшую вдруг молчаливой Петрониллу.
— Пойди и приведи ее ко мне, — громко приказал он на чистом нормандском. — Нет, не ты — пусть это сделает Хауэлл.
Рябой рыжебородый юнец повернул своего коня и затрусил к Петронилле. За спиной Кардока его люди с каменными лицами ожидали развязки.
— Отец…
— Аделина…
Кардок окинул взглядом окрестности и махнул рукой сержанту, мол, возвращайся к своим. Начальник охраны нехотя повиновался. Отец и дочь остались наедине, между двумя лагерями. Кардок положил руку на плечо дочери:
— Расскажи, как это произошло.
Вот и прозвучал вопрос, которого Аделина боялась больше всего.
— Расскажи мне сейчас, как она умерла.
Аделина опустила глаза и натянула поводья, намотав их на ладонь. Затем, помня заученный в детстве урок, размотала поводья и положила поперек ладони. Кардок кашлянул, прочищая горло.
— Расскажи мне, — попросил он снова.
Аделина думала, что за пять лет, проведенные у нормандцев, она сумела преодолеть боль, девушка думала, что выплакала все слезы. За спиной Кардока она видела любопытные лица мужчин, приехавших вместе с ним, все поплыло у нее перед глазами. Она подняла руку, чтобы накинуть на голову капюшон.
Аделина услышала, как заскрипело седло отца, и увидела его руку в перчатке на луке седла.
— Ты плачешь? Посмотри на меня, Аделина. Значит, они убили ее? Не бойся говорить, я должен знать.
Что он сделает? Уничтожит охрану епископа? Нападет на нормандский гарнизон? Сейчас не время хныкать. Аделина вскинула голову.
— Слезы, — сказала она, — от холода. Кардок нетерпеливо махнул рукой.
— Нормандские скоты велели тебе скрыть правду.
Лошадка под Аделиной испуганно шарахнулась в сторону, встревоженная его резким тоном. Внезапно воздух прорезал вопль Петрониллы. Рябой юнец схватил поводья ее кобылы и попытался вывести из окружения солдат епископа. Петронилла стремительно вырвала из рук парня поводья.
— Вьючная лошадь! — завопила она. — Мы никуда без нее не двинемся!
Кобыла Аделины обернулась на визг и отскочила от крупного жеребца Кардока. Рыжебородый рассерженно крикнул что-то на валлийском, Кардок выругался.
— Не смей ее трогать.
Слова прозвучали где-то в отдалении, за спиной Аделины. По выражению лиц людей Кардока она поняла, что голос нормандца, произнесшего эти слова, им знаком. Она повернулась в седле. Всадник показался из-за деревьев неподалеку от дороги. Позади него под деревьями ждали еще всадники, их мечи грозно блестели среди обледенелых веток. Незнакомец снял шлем и положил его на согнутую руку. Он действовал с нарочитой медлительностью. Волосы его, подстриженные так, чтобы не мешали носить шлем, черными кудрями обрамляли удлиненное бесстрастное лицо. Свободной рукой рыцарь поманил Аделину.
— Подъезжайте ко мне, не бойтесь, — позвал он. Вновь поднялся ветер, и лес позади рыцаря зашевелился.
Должно быть, Аделина сделала движение навстречу незнакомцу, и кобыла, чутко уловив желание хозяйки, развернулась мордой к чужаку и сделала шаг ему навстречу. За спиной Аделины раздался раздраженный возглас ее отца. Незнакомец улыбнулся одними уголками рта.
— Подъезжайте ко мне, — повторил он.
— В этом нет нужды!
— Вы уверены? Я слышал крик, женский крик.
Его лицо оставалось суровым, но в голосе не было угрозы, скорее наоборот. Аделина чувствовала, что ему можно доверять. Взгляд его завораживал. Все окружающее: сдержанная брань Кардока, замешательство среди солдат епископа, печальный скрип веток на ветру, — все куда-то отодвинулось, все заглушал стук ее собственного сердца.
— Лучше бы вам подъехать ко мне, — настаивал рыцарь. — Я сумею обеспечить вам безопасность, хотя бы на сегодняшний день.
Кардок отрывисто что-то скомандовал своим и повернулся лицом к незнакомому рыцарю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Дочь? — Кардок обратился к ней на нормандском языке.
— Отец, я здесь!
Они встретились в центре поляны, так, чтобы их не могли слышать ни люди епископа, ни люди Кардока.
— Это действительно ты. — Должно быть, от холода так свело скулы у Кардока. От холода и ветра, наверное, сузились в щелки его глаза. Кто-то аккуратно подстриг его отливающие сталью волосы.
— Да. — Аделину душили слезы, она с трудом могла говорить.
— Они освободили тебя?
— Да. — Крупный нормандский жеребец под Кардоком забеспокоился. Аделина наблюдала за тем, как отец успокаивал коня. Для того чтобы жеребец перестал ерзать и встал смирно, ему всего лишь пришлось потрепать его по коротко стриженной гриве. У Аделины отлегло от сердца — похоже, конь под ее отцом не был краденым.
Выражение лица Кардока оставалось непроницаемым. Когда-то черные, а теперь серебристые брови его изгибались крутой дугой над ореховыми, в темную крапинку глазами. В детстве по изгибу его бровей она могла угадать, в каком настроении пребывает родитель. Теперь она уже ничего не могла сказать наверняка. Лицо отца потеряло былую подвижность, стало походить на маску, под которой могли скрываться любые чувства. Кардок сурово насупился.
— Почему? Почему они тебя отпустили?
Аделина не ждала, что он станет рыдать или обнимать ее на глазах у стольких людей, но она никак не могла предполагать, что в момент их встречи после более чем пяти лет разлуки первым делом ее родитель задаст именно этот вопрос. Неужели все человеческое в нем заслонила подозрительность? Но Аделина знала, что должна отвечать. Три недели назад Лонгчемп заставил ее заучить выдуманные им объяснения.
— Мне сказали, что теперь в старой крепости над твоей долиной есть нормандский гарнизон и для того, чтобы поддерживать мир, им больше незачем держать меня в заложницах.
Кардок мрачно усмехнулся.
— И они намереваются пополнить гарнизон этими людьми? Я не собираюсь кормить очередную ораву нормандцев всю зиму.
Отец в ее отсутствие не изменился. Как и прежде, его главная забота была о хлебе насущном — о благополучии соплеменников и домочадцев. Нормандцы к этой категории не относились. Даже сегодня, в день возвращения домой дочери, он в первую очередь думал о том, что считал для себя главным. Аделина оглянулась на своих спутников: Петрониллу и солдат, сопровождавших ее.
Сержант выехал вперед.
— Мы из гвардии епископа в Херефорде.
— Можете возвращаться — вы ее мне доставили. Сержант побагровел от гнева. Аделина подъехала вплотную к отцу и указала на Петрониллу:
— Леди Мод отправила эту женщину со мной из Нормандии. Я пообещала, что она может остаться у нас на зиму погостить и уехать домой весной. Ты разрешаешь?
Кардок нахмурился.
— Они послали ее шпионить за мной всю зиму? — Кардок приподнялся в седле и оглядел шеренгу, высматривая побледневшую, ставшую вдруг молчаливой Петрониллу.
— Пойди и приведи ее ко мне, — громко приказал он на чистом нормандском. — Нет, не ты — пусть это сделает Хауэлл.
Рябой рыжебородый юнец повернул своего коня и затрусил к Петронилле. За спиной Кардока его люди с каменными лицами ожидали развязки.
— Отец…
— Аделина…
Кардок окинул взглядом окрестности и махнул рукой сержанту, мол, возвращайся к своим. Начальник охраны нехотя повиновался. Отец и дочь остались наедине, между двумя лагерями. Кардок положил руку на плечо дочери:
— Расскажи, как это произошло.
Вот и прозвучал вопрос, которого Аделина боялась больше всего.
— Расскажи мне сейчас, как она умерла.
Аделина опустила глаза и натянула поводья, намотав их на ладонь. Затем, помня заученный в детстве урок, размотала поводья и положила поперек ладони. Кардок кашлянул, прочищая горло.
— Расскажи мне, — попросил он снова.
Аделина думала, что за пять лет, проведенные у нормандцев, она сумела преодолеть боль, девушка думала, что выплакала все слезы. За спиной Кардока она видела любопытные лица мужчин, приехавших вместе с ним, все поплыло у нее перед глазами. Она подняла руку, чтобы накинуть на голову капюшон.
Аделина услышала, как заскрипело седло отца, и увидела его руку в перчатке на луке седла.
— Ты плачешь? Посмотри на меня, Аделина. Значит, они убили ее? Не бойся говорить, я должен знать.
Что он сделает? Уничтожит охрану епископа? Нападет на нормандский гарнизон? Сейчас не время хныкать. Аделина вскинула голову.
— Слезы, — сказала она, — от холода. Кардок нетерпеливо махнул рукой.
— Нормандские скоты велели тебе скрыть правду.
Лошадка под Аделиной испуганно шарахнулась в сторону, встревоженная его резким тоном. Внезапно воздух прорезал вопль Петрониллы. Рябой юнец схватил поводья ее кобылы и попытался вывести из окружения солдат епископа. Петронилла стремительно вырвала из рук парня поводья.
— Вьючная лошадь! — завопила она. — Мы никуда без нее не двинемся!
Кобыла Аделины обернулась на визг и отскочила от крупного жеребца Кардока. Рыжебородый рассерженно крикнул что-то на валлийском, Кардок выругался.
— Не смей ее трогать.
Слова прозвучали где-то в отдалении, за спиной Аделины. По выражению лиц людей Кардока она поняла, что голос нормандца, произнесшего эти слова, им знаком. Она повернулась в седле. Всадник показался из-за деревьев неподалеку от дороги. Позади него под деревьями ждали еще всадники, их мечи грозно блестели среди обледенелых веток. Незнакомец снял шлем и положил его на согнутую руку. Он действовал с нарочитой медлительностью. Волосы его, подстриженные так, чтобы не мешали носить шлем, черными кудрями обрамляли удлиненное бесстрастное лицо. Свободной рукой рыцарь поманил Аделину.
— Подъезжайте ко мне, не бойтесь, — позвал он. Вновь поднялся ветер, и лес позади рыцаря зашевелился.
Должно быть, Аделина сделала движение навстречу незнакомцу, и кобыла, чутко уловив желание хозяйки, развернулась мордой к чужаку и сделала шаг ему навстречу. За спиной Аделины раздался раздраженный возглас ее отца. Незнакомец улыбнулся одними уголками рта.
— Подъезжайте ко мне, — повторил он.
— В этом нет нужды!
— Вы уверены? Я слышал крик, женский крик.
Его лицо оставалось суровым, но в голосе не было угрозы, скорее наоборот. Аделина чувствовала, что ему можно доверять. Взгляд его завораживал. Все окружающее: сдержанная брань Кардока, замешательство среди солдат епископа, печальный скрип веток на ветру, — все куда-то отодвинулось, все заглушал стук ее собственного сердца.
— Лучше бы вам подъехать ко мне, — настаивал рыцарь. — Я сумею обеспечить вам безопасность, хотя бы на сегодняшний день.
Кардок отрывисто что-то скомандовал своим и повернулся лицом к незнакомому рыцарю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70