– Чтоб плакали о нем жена и дети его… За память моего Кукури! – Лукайя выпил и посмотрел на Анатолия. Тот отвел глаза.
– Выпей, Анатолий! – попросил я.
– Будем здоровы! – Анатолий быстро опрокинул стакан.
– Не так, Анатолий, надо выпить за память Кукури! – подсказал я и наполнил его стакан.
– Нет, за его память я пить не стану! – Анатолий отодвинул стакан.
Лукайя изумленно посмотрел на меня.
– Не может больше, – постарался я сгладить неловкость.
– С чего ты взял? – Анатолий выпил, потом снова налил и выпил еще.
– Напился… Ты извини, дядя Лукайя… – Анатолий встал. – Кто я? – спросил он и пошатнулся.
– Анатолий! Неудобно… Садись! – попросил я.
– Сосо, скажи, кто я? – повторил он.
– Как кто? Ты – Анатолий!
– А тогда, в плантации?
– И тогда ты был Анатолием! – улыбнулся я.
– Тогда я был мертвецом. Для кого-то я и теперь мертвец, и потому пьют, наверно, за мою память. Но я не хочу быть мертвецом! Потому что я жив! Никто не хочет быть мертвецом! Дядя Лука, ты уже стар, ты должен помнить мое рождение. Расскажи, прошу тебя, как я появился на свет!.. Вспомни, пожалуйста!
– Что тебе сказать, сынок, – растерялся Лукайя, – я, конечно, старик, но… ты родился в России… Не могу я помнить…
– Родился, верно! А мой дом сожгли! Всех угнали в Германию! Мы бежали… Не было выхода… Дядя Лука, жив я или нет? – Анатолий ударил себя кулаком в грудь.
– Жив, сынок, конечно же, жив! Дай бог тебе долгих лет жизни!
– А для родителей своих? Для них я покойник… Плачет по мне моя мать или нет?
– Да уж не смеется, конечно.
– Но я ведь жив? Зачем оплакивать меня? Справка? Да что справка! Справка – бумажка!.. Бумага не может убить человека! Человек гибнет от пули. Покажи-ка мне пулю, которая убила твоего Кукури! Где она, эта пуля, дядя Лука?! Нет ее!.. А почему ты не хочешь поверить, что твой сын, так же, как я, где-то там, в русском селе… Раненый… Не может быть этого? Может! Все может быть! Да ты… ты не любишь своего сына, вот что я тебе скажу, дядя Лука! – Анатолий махнул рукой.
– Садись, Анатолий! – снова попросил я.
– Сними ту черную ленту! – вдруг сказал Анатолий.
– С ума он сошел! – подскочил Лукайя.
– Сними! – повторил Анатолий. – Сними! Получил бумажку и похоронил сына? Как ты мог так легко примириться со смертью своего Кукури?! Не любишь ты его! Справку, говоришь, получил? А я тебе дам сто справок, что он жив!
– С ума он сведет меня! – проговорил дядя Лукайя, глотая слезы.
– Сто справок, слышишь, дам тебе, сто справок, что твой сын жив и невредим! И не стыдно тебе? А еще старый человек! Бумажке веришь, а мне не веришь? Сними! – Анатолий сел.
Лукайя налил еще. Рука у него дрожала, половина вина разлилась на стол.
– Сосойя, – обратился он ко мне с мольбой в голосе, – скажи, что мне делать?
– Прав он, дядя Лукайя, сними!
– Опозорюсь на все село!
– А если он вернется? Вот тогда действительно опозоришься! – сказал я и вдруг понял, что все мы пьяны и больше всех – я. Со стены все так же улыбался Кукури, и никто не убедил бы меня и Анатолия в том, что его нет в живых. Я встал и, шатаясь, пошел к стене, но добраться до нее так и не сумел. Я присел на тахту. Комната закружилась, на стене вместо одного появились два, три, четыре, сто портретов, и теперь нам улыбались сто Кукури.
– Здравствуй, Кукури! – сказал я.
Дядя Лукайя вздрогнул, обхватил голову руками, уткнулся ими в колени и так и застыл.
Комната продолжала крутиться, стол повалился набок, а камин кувыркнулся так, что я испугался, как бы на меня не посыпались угли. Но камин продолжал мирно гудеть и светиться неярким светом.
Потом все успокоилось, улеглось по своим местам. Я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, понял, что приступ опьянения прошел.
Потом я помню, как встал дядя Лукайя, как он направился к двери, как из соседней комнаты вышла тетя Варвара, подсела ко мне и положила на колени две чурчхелы и как я поцеловал ее в морщинистую щеку. Потом вернулся дядя Лукайя со свернутой черной лентой в руке. Он подошел к камину, опустился на колени, с минуту колебался и вдруг бросил сверток в огонь. В комнате вдруг потемнело. Прошла секунда, другая, третья, сверток постепенно стал воспламеняться, потом вспыхнул, озарив комнату. Я увидел, как улыбался Анатолий, как текли слезы по щекам тети Варвары и как дрожали руки у дяди Лукайи.
…Мы вернулись домой поздно. Тетя сидела у камина, читала книгу. Я и Анатолий были с ног до головы в снегу, однако холода не чувствовали – выпитое вино все еще согревало нас. Увидев нас, тетя отложила книгу, подбросила в огонь дрова и поставила перед камином два треногих стульчика.
– Идите к огню! – позвала она.
Шатаясь, я подошел к камину, опустился прямо на пол и положил голову на колени тети.
– Что с тобой? – спросила она.
– Я пьян, тетя!
– Где вы были? Анатолий тоже пьян, тетя!
Анатолий, хватаясь за стену, кое-как добрался до камина, плюхнулся на стульчик, взял руку тети и погладил ее. Тетя осторожно высвободила руку и посмотрела на меня.
– Он пьян, тетя!
Анатолий опять взял руку тети, но я не обратил на это внимания. Меня разморило от тепла и захотелось петь.
– Ложись-ка лучше спать, завтра тебе в школу! – сказала тетя.
Драные ботинки,
Рваное пальтишко,
В школу мне не хочется –
Вольный я мальчишка! –
пропел я в ответ и закрыл глаза.
– Мария, моя Мария… – донесся до меня сквозь дрему голос Анатолия. Я приподнял голову.
Анатолий нежно гладил тетю по волосам и приговаривал:
– Ты прости меня, Мария… Добрая моя, милая Мария… Отыскал-таки тебя… Мария моя… А где девочка? У мамы?.. Слава богу, конец всему… Конец скитаниям… Теперь мы всю жизнь будем вместе… А нашего села больше нет, Мария. Сожгли его немцы. Дотла. Никого там не осталось. Ни живой души… Где ты была, Мария? Измучилась, бедная моя. Как девочка и мама? Теперь все! Конец нашим мукам…
Тетя осторожно отвела руку Анатолия.
– Меня зовут Кетеван, – сказала она тихо.
– Нет, ты – Мария. Такая добрая, такая красивая. Скажи, ты ведь Мария?
– Я – Кетеван…
Анатолий долго и пристально всматривался в тетю, потом снова начал:
– Я уйду. Я уже могу ходить и воевать могу. Я дойду до края света, а тебя найду, Мария…
Он закрыл лицо руками и заплакал.
Я и тетя кое-как уложили Анатолия. Он скоро успокоился и заснул.
Я лежу с открытыми глазами и думаю. Хмель выветрился из головы. Сон не идет.
– Тетя! – зову я. Тетя молчит.
– Тетя, не спится мне…
– Засни, Сосойя…
– Тетя, кто такая Мария?
– Не знаю. Наверно, жена…
– Она что, пропала?
– Наверно…
– А он найдет ее?
– Не знаю…
– Он сказал: дойду до края света, а найду…
– Дай бог!..
– Тетя, уйдет Анатолий?
– Уйдет, обязательно уйдет…
Я понял, что расспрашивать дальше тетю не следовало, поэтому перевернулся на бок и уставился в затухающий камин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Выпей, Анатолий! – попросил я.
– Будем здоровы! – Анатолий быстро опрокинул стакан.
– Не так, Анатолий, надо выпить за память Кукури! – подсказал я и наполнил его стакан.
– Нет, за его память я пить не стану! – Анатолий отодвинул стакан.
Лукайя изумленно посмотрел на меня.
– Не может больше, – постарался я сгладить неловкость.
– С чего ты взял? – Анатолий выпил, потом снова налил и выпил еще.
– Напился… Ты извини, дядя Лукайя… – Анатолий встал. – Кто я? – спросил он и пошатнулся.
– Анатолий! Неудобно… Садись! – попросил я.
– Сосо, скажи, кто я? – повторил он.
– Как кто? Ты – Анатолий!
– А тогда, в плантации?
– И тогда ты был Анатолием! – улыбнулся я.
– Тогда я был мертвецом. Для кого-то я и теперь мертвец, и потому пьют, наверно, за мою память. Но я не хочу быть мертвецом! Потому что я жив! Никто не хочет быть мертвецом! Дядя Лука, ты уже стар, ты должен помнить мое рождение. Расскажи, прошу тебя, как я появился на свет!.. Вспомни, пожалуйста!
– Что тебе сказать, сынок, – растерялся Лукайя, – я, конечно, старик, но… ты родился в России… Не могу я помнить…
– Родился, верно! А мой дом сожгли! Всех угнали в Германию! Мы бежали… Не было выхода… Дядя Лука, жив я или нет? – Анатолий ударил себя кулаком в грудь.
– Жив, сынок, конечно же, жив! Дай бог тебе долгих лет жизни!
– А для родителей своих? Для них я покойник… Плачет по мне моя мать или нет?
– Да уж не смеется, конечно.
– Но я ведь жив? Зачем оплакивать меня? Справка? Да что справка! Справка – бумажка!.. Бумага не может убить человека! Человек гибнет от пули. Покажи-ка мне пулю, которая убила твоего Кукури! Где она, эта пуля, дядя Лука?! Нет ее!.. А почему ты не хочешь поверить, что твой сын, так же, как я, где-то там, в русском селе… Раненый… Не может быть этого? Может! Все может быть! Да ты… ты не любишь своего сына, вот что я тебе скажу, дядя Лука! – Анатолий махнул рукой.
– Садись, Анатолий! – снова попросил я.
– Сними ту черную ленту! – вдруг сказал Анатолий.
– С ума он сошел! – подскочил Лукайя.
– Сними! – повторил Анатолий. – Сними! Получил бумажку и похоронил сына? Как ты мог так легко примириться со смертью своего Кукури?! Не любишь ты его! Справку, говоришь, получил? А я тебе дам сто справок, что он жив!
– С ума он сведет меня! – проговорил дядя Лукайя, глотая слезы.
– Сто справок, слышишь, дам тебе, сто справок, что твой сын жив и невредим! И не стыдно тебе? А еще старый человек! Бумажке веришь, а мне не веришь? Сними! – Анатолий сел.
Лукайя налил еще. Рука у него дрожала, половина вина разлилась на стол.
– Сосойя, – обратился он ко мне с мольбой в голосе, – скажи, что мне делать?
– Прав он, дядя Лукайя, сними!
– Опозорюсь на все село!
– А если он вернется? Вот тогда действительно опозоришься! – сказал я и вдруг понял, что все мы пьяны и больше всех – я. Со стены все так же улыбался Кукури, и никто не убедил бы меня и Анатолия в том, что его нет в живых. Я встал и, шатаясь, пошел к стене, но добраться до нее так и не сумел. Я присел на тахту. Комната закружилась, на стене вместо одного появились два, три, четыре, сто портретов, и теперь нам улыбались сто Кукури.
– Здравствуй, Кукури! – сказал я.
Дядя Лукайя вздрогнул, обхватил голову руками, уткнулся ими в колени и так и застыл.
Комната продолжала крутиться, стол повалился набок, а камин кувыркнулся так, что я испугался, как бы на меня не посыпались угли. Но камин продолжал мирно гудеть и светиться неярким светом.
Потом все успокоилось, улеглось по своим местам. Я зажмурился, а когда вновь открыл глаза, понял, что приступ опьянения прошел.
Потом я помню, как встал дядя Лукайя, как он направился к двери, как из соседней комнаты вышла тетя Варвара, подсела ко мне и положила на колени две чурчхелы и как я поцеловал ее в морщинистую щеку. Потом вернулся дядя Лукайя со свернутой черной лентой в руке. Он подошел к камину, опустился на колени, с минуту колебался и вдруг бросил сверток в огонь. В комнате вдруг потемнело. Прошла секунда, другая, третья, сверток постепенно стал воспламеняться, потом вспыхнул, озарив комнату. Я увидел, как улыбался Анатолий, как текли слезы по щекам тети Варвары и как дрожали руки у дяди Лукайи.
…Мы вернулись домой поздно. Тетя сидела у камина, читала книгу. Я и Анатолий были с ног до головы в снегу, однако холода не чувствовали – выпитое вино все еще согревало нас. Увидев нас, тетя отложила книгу, подбросила в огонь дрова и поставила перед камином два треногих стульчика.
– Идите к огню! – позвала она.
Шатаясь, я подошел к камину, опустился прямо на пол и положил голову на колени тети.
– Что с тобой? – спросила она.
– Я пьян, тетя!
– Где вы были? Анатолий тоже пьян, тетя!
Анатолий, хватаясь за стену, кое-как добрался до камина, плюхнулся на стульчик, взял руку тети и погладил ее. Тетя осторожно высвободила руку и посмотрела на меня.
– Он пьян, тетя!
Анатолий опять взял руку тети, но я не обратил на это внимания. Меня разморило от тепла и захотелось петь.
– Ложись-ка лучше спать, завтра тебе в школу! – сказала тетя.
Драные ботинки,
Рваное пальтишко,
В школу мне не хочется –
Вольный я мальчишка! –
пропел я в ответ и закрыл глаза.
– Мария, моя Мария… – донесся до меня сквозь дрему голос Анатолия. Я приподнял голову.
Анатолий нежно гладил тетю по волосам и приговаривал:
– Ты прости меня, Мария… Добрая моя, милая Мария… Отыскал-таки тебя… Мария моя… А где девочка? У мамы?.. Слава богу, конец всему… Конец скитаниям… Теперь мы всю жизнь будем вместе… А нашего села больше нет, Мария. Сожгли его немцы. Дотла. Никого там не осталось. Ни живой души… Где ты была, Мария? Измучилась, бедная моя. Как девочка и мама? Теперь все! Конец нашим мукам…
Тетя осторожно отвела руку Анатолия.
– Меня зовут Кетеван, – сказала она тихо.
– Нет, ты – Мария. Такая добрая, такая красивая. Скажи, ты ведь Мария?
– Я – Кетеван…
Анатолий долго и пристально всматривался в тетю, потом снова начал:
– Я уйду. Я уже могу ходить и воевать могу. Я дойду до края света, а тебя найду, Мария…
Он закрыл лицо руками и заплакал.
Я и тетя кое-как уложили Анатолия. Он скоро успокоился и заснул.
Я лежу с открытыми глазами и думаю. Хмель выветрился из головы. Сон не идет.
– Тетя! – зову я. Тетя молчит.
– Тетя, не спится мне…
– Засни, Сосойя…
– Тетя, кто такая Мария?
– Не знаю. Наверно, жена…
– Она что, пропала?
– Наверно…
– А он найдет ее?
– Не знаю…
– Он сказал: дойду до края света, а найду…
– Дай бог!..
– Тетя, уйдет Анатолий?
– Уйдет, обязательно уйдет…
Я понял, что расспрашивать дальше тетю не следовало, поэтому перевернулся на бок и уставился в затухающий камин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37