Ее смех, улыбка, даже ее взрывной характер создавали между ними какие-то совершенно особые отношения, о которых Хэзард успел забыть после смерти Черной Голубки. К несчастью, Венеция была неприкосновенна. Она оказалась тесно связана с теми, кто хотел убить его, и еще теснее — с тем миром, где отвергали и презирали все, чем так дорожил Хэзард. Он положил руку на ствол орудия, и прохлада металла отвлекла его от печальных мыслей. «Достаточно», — решил он. Венеция Брэддок не останется здесь навсегда: он не хочет никаких осложнений в своей и без того непростой жизни. Нужно думать не о ней, а о том, что для него важнее всего — о шахте, о золоте, о благополучии своего народа.
Хэзард пробыл на скале довольно долго: ему хотелось быть уверенным, что к его возвращению Венеция уже выйдет из ванны и оденется.
«Интересно, придет ли он ко мне?» — думала Венеция, лежа в ванне. Словно ребенок, жаждущий получить дорогую игрушку, она надеялась, что Хэзард придет. Но в отличие от ребенка она отлично понимала разницу между желаемым и действительным. Разумеется, Хэзард не придет, ей это отлично известно! Но он же думал о ней, когда заказывал ванну, когда просил купить платья…
Венеция понимала, что она небезразлична Хэзарду, так же как и он небезразличен ей. Более того, она не сомневалась, что когда-нибудь они снова будут любить друг друга. Это было неизбежно, как неизбежно весна приходит на смену зиме. Ей кружило голову ощущение собственной чувственной власти над ним. Венеция не могла не заметить, как нарастает напряжение между ними, словно разгорается лесной пожар. И она не могла устоять перед желанием вырвать Хэзарда из его мира, в котором такое огромное значение имело чувства долга…
Хэзард, наконец, вернулся в хижину, огонь в очаге почти погас, оставив только тлеющие угли. Он сразу увидел Венецию, сидевшую на стуле у огня, и был потрясен до самой глубины своего существа. Его сердце пропустило удар.
Она выбрала платье из черной тафты. Очень низко вырезанное декольте едва прикрывало высокую белую грудь, а белые плечи и руки излучали чистоту и невинность по контрасту с греховной черной материей, расшитой звездами из бисера, в которых отражались отблески огня.
Венеция чуть изменила позу, золотые волосы волной упали ей на плечо, и пульс у Хэзарда зачастил. Перед ним сидела полуобнаженная колдунья, доступная, как первородный грех, излучающая зов плоти, и ее голубые глаза говорили: «Ты хочешь меня».
Уже в сотый раз за этот день Хэзард прогнал прочь искушение.
— Как тебе понравилась ванна? — негромко поинтересовался он, не в силах отвести от нее глаз.
Венеция чувствовала себя красивой, очень женственной и возбуждающей — запах мыла еще ощущался на ее коже.
— А как тебе нравится платье? — спросила она, игнорируя его вопрос.
— Оно могло бы не понравиться только трупу, — голос Хэзарда звучал очень мелодично, а темные глаза светились восхищением.
— Оно так холодит кожу…
Хэзард не пошевелился. Он чувствовал, как колотится его сердце, — словно он пробежал несколько миль.
— Догадываюсь.
— Ты обратил внимание на необычный фасон? — Венеция положила ногу на ногу, и юбка распахнулась еще на несколько дюймов.
— Разумеется, — его голос вдруг зазвучал хрипло. — Мои поздравления модистке — и клиентке. Возможно, это не совсем то, к чему ты привыкла, но такой наряд гарантированно лишит всех присутствующих на балу дара речи.
— Или посетителей борделя.
— Совершенно верно, — спокойно согласился Хэзард. — Мне бы хотелось, — галантно добавил он, — чтобы у меня была возможность воспользоваться ситуацией.
— Мне бы хотелось, чтобы ты ею воспользовался.
Ее откровенность всегда поражала его. Никаких уловок, никаких хитростей. Обычно белые женщины жеманились до последнего.
— Я уверен, что твое желание не сильнее моего, — негромко произнес Хэзард.
— Так что же тебя удерживает?
Венеция протянула к нему руку с изяществом, удивившим и возбудившим его. Хэзарду безумно захотелось протянуть свою и коснуться этой ручки, провести пальцами вверх по кремовой коже, стянуть черную тафту с шелковистых плеч… Но Хэзард быстро одернул себя.
— Ты меня не понимаешь, верно?
Опустив руку, Венеция медленно покачала головой, и длинные вьющиеся волосы всполохом пламени заметались по ее обнаженным плечам.
— Скоро за тобой приедет твой отец.
— Я знаю.
— И я хочу только одного — чтобы мои участки никто не трогал. Больше я не желаю ни за что нести ответственность.
— Не слишком ли поздно ты спохватился?
— Нет, не поздно, — сухо сказал Хэзард. — И потом… подумай о своей репутации. — Он помолчал. — Если бы ты была женщиной из нашего племени, тогда другое дело. Наша культура дает женщинам больше свободы. Но ты белая, ты не должна…
— Моя репутация и так безнадежно погибла! — резко оборвала его Венеция. — Господи, — с отчаянием произнесла она, — ты же не можешь делать вид, что не хочешь меня!
— Пожалуй, ты права. Я не настолько хороший актер.
— Черт бы тебя побрал в таком случае! — Венеция встала. — Я сейчас возьму и сама тебя поцелую.
Хэзард засмеялся, но, когда она решительно направилась к нему и бисеринки затанцевали на ее высокой груди, словно капли дождя, ему вдруг стало нечем дышать. Венеция подошла очень близко, тафта чуть потрескивала в тишине хижины, как будто сгорали в огне ломкие ветки.
Она протянула руку, коснулась его шеи, отвела назад шелковистые волосы и повторила шепотом:
— Я собираюсь поцеловать тебя.
Хэзард не шевелился. Он позволил ей нагнуть его голову, позволил ее губам коснуться твердой линии скул. Но когда ее губы оказались совсем близко от его рта, он крепко, безжалостно вцепился в душистые плечи. Его поцелуй был сначала варварски грубым, агрессивным, а потом стал неожиданно нежным.
Когда Хэзард отпустил ее, Венеция дрожала. Отстранив ее от себя на расстояние вытянутой руки, он постарался скрыть охватившую его бурю эмоций. Ему потребовалось время, чтобы обрести возможность говорить. Но когда Хэзард заговорил, его голос звучал удивительно ровно:
— Ты не должна меня дразнить, красотка, не то поплатишься. Я слишком давно играю в эту игру — намного дольше тебя. — И вдруг, вопреки своей воле, Хэзард улыбнулся. — Подумать только! Я защищаю свое целомудрие! Какой идиотизм. Но должен предупредить тебя, мое дорогое, избалованное дитя, ты не можешь получить все, что тебе хочется. Я для тебя недоступен по причинам, которые очень важны для меня. Ну а пока… Я полагаю, что сегодня мне лучше провести ночь на улице. Приятных снов. — Хэзард взял шкуры бизона и вышел.
— Будь ты проклят, Джон Хэзард Блэк! — крикнула ему вслед Венеция, обретя наконец голос. Иссиня-черная тафта, едва прикрывавшая грудь, бурно вздымалась от гнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Хэзард пробыл на скале довольно долго: ему хотелось быть уверенным, что к его возвращению Венеция уже выйдет из ванны и оденется.
«Интересно, придет ли он ко мне?» — думала Венеция, лежа в ванне. Словно ребенок, жаждущий получить дорогую игрушку, она надеялась, что Хэзард придет. Но в отличие от ребенка она отлично понимала разницу между желаемым и действительным. Разумеется, Хэзард не придет, ей это отлично известно! Но он же думал о ней, когда заказывал ванну, когда просил купить платья…
Венеция понимала, что она небезразлична Хэзарду, так же как и он небезразличен ей. Более того, она не сомневалась, что когда-нибудь они снова будут любить друг друга. Это было неизбежно, как неизбежно весна приходит на смену зиме. Ей кружило голову ощущение собственной чувственной власти над ним. Венеция не могла не заметить, как нарастает напряжение между ними, словно разгорается лесной пожар. И она не могла устоять перед желанием вырвать Хэзарда из его мира, в котором такое огромное значение имело чувства долга…
Хэзард, наконец, вернулся в хижину, огонь в очаге почти погас, оставив только тлеющие угли. Он сразу увидел Венецию, сидевшую на стуле у огня, и был потрясен до самой глубины своего существа. Его сердце пропустило удар.
Она выбрала платье из черной тафты. Очень низко вырезанное декольте едва прикрывало высокую белую грудь, а белые плечи и руки излучали чистоту и невинность по контрасту с греховной черной материей, расшитой звездами из бисера, в которых отражались отблески огня.
Венеция чуть изменила позу, золотые волосы волной упали ей на плечо, и пульс у Хэзарда зачастил. Перед ним сидела полуобнаженная колдунья, доступная, как первородный грех, излучающая зов плоти, и ее голубые глаза говорили: «Ты хочешь меня».
Уже в сотый раз за этот день Хэзард прогнал прочь искушение.
— Как тебе понравилась ванна? — негромко поинтересовался он, не в силах отвести от нее глаз.
Венеция чувствовала себя красивой, очень женственной и возбуждающей — запах мыла еще ощущался на ее коже.
— А как тебе нравится платье? — спросила она, игнорируя его вопрос.
— Оно могло бы не понравиться только трупу, — голос Хэзарда звучал очень мелодично, а темные глаза светились восхищением.
— Оно так холодит кожу…
Хэзард не пошевелился. Он чувствовал, как колотится его сердце, — словно он пробежал несколько миль.
— Догадываюсь.
— Ты обратил внимание на необычный фасон? — Венеция положила ногу на ногу, и юбка распахнулась еще на несколько дюймов.
— Разумеется, — его голос вдруг зазвучал хрипло. — Мои поздравления модистке — и клиентке. Возможно, это не совсем то, к чему ты привыкла, но такой наряд гарантированно лишит всех присутствующих на балу дара речи.
— Или посетителей борделя.
— Совершенно верно, — спокойно согласился Хэзард. — Мне бы хотелось, — галантно добавил он, — чтобы у меня была возможность воспользоваться ситуацией.
— Мне бы хотелось, чтобы ты ею воспользовался.
Ее откровенность всегда поражала его. Никаких уловок, никаких хитростей. Обычно белые женщины жеманились до последнего.
— Я уверен, что твое желание не сильнее моего, — негромко произнес Хэзард.
— Так что же тебя удерживает?
Венеция протянула к нему руку с изяществом, удивившим и возбудившим его. Хэзарду безумно захотелось протянуть свою и коснуться этой ручки, провести пальцами вверх по кремовой коже, стянуть черную тафту с шелковистых плеч… Но Хэзард быстро одернул себя.
— Ты меня не понимаешь, верно?
Опустив руку, Венеция медленно покачала головой, и длинные вьющиеся волосы всполохом пламени заметались по ее обнаженным плечам.
— Скоро за тобой приедет твой отец.
— Я знаю.
— И я хочу только одного — чтобы мои участки никто не трогал. Больше я не желаю ни за что нести ответственность.
— Не слишком ли поздно ты спохватился?
— Нет, не поздно, — сухо сказал Хэзард. — И потом… подумай о своей репутации. — Он помолчал. — Если бы ты была женщиной из нашего племени, тогда другое дело. Наша культура дает женщинам больше свободы. Но ты белая, ты не должна…
— Моя репутация и так безнадежно погибла! — резко оборвала его Венеция. — Господи, — с отчаянием произнесла она, — ты же не можешь делать вид, что не хочешь меня!
— Пожалуй, ты права. Я не настолько хороший актер.
— Черт бы тебя побрал в таком случае! — Венеция встала. — Я сейчас возьму и сама тебя поцелую.
Хэзард засмеялся, но, когда она решительно направилась к нему и бисеринки затанцевали на ее высокой груди, словно капли дождя, ему вдруг стало нечем дышать. Венеция подошла очень близко, тафта чуть потрескивала в тишине хижины, как будто сгорали в огне ломкие ветки.
Она протянула руку, коснулась его шеи, отвела назад шелковистые волосы и повторила шепотом:
— Я собираюсь поцеловать тебя.
Хэзард не шевелился. Он позволил ей нагнуть его голову, позволил ее губам коснуться твердой линии скул. Но когда ее губы оказались совсем близко от его рта, он крепко, безжалостно вцепился в душистые плечи. Его поцелуй был сначала варварски грубым, агрессивным, а потом стал неожиданно нежным.
Когда Хэзард отпустил ее, Венеция дрожала. Отстранив ее от себя на расстояние вытянутой руки, он постарался скрыть охватившую его бурю эмоций. Ему потребовалось время, чтобы обрести возможность говорить. Но когда Хэзард заговорил, его голос звучал удивительно ровно:
— Ты не должна меня дразнить, красотка, не то поплатишься. Я слишком давно играю в эту игру — намного дольше тебя. — И вдруг, вопреки своей воле, Хэзард улыбнулся. — Подумать только! Я защищаю свое целомудрие! Какой идиотизм. Но должен предупредить тебя, мое дорогое, избалованное дитя, ты не можешь получить все, что тебе хочется. Я для тебя недоступен по причинам, которые очень важны для меня. Ну а пока… Я полагаю, что сегодня мне лучше провести ночь на улице. Приятных снов. — Хэзард взял шкуры бизона и вышел.
— Будь ты проклят, Джон Хэзард Блэк! — крикнула ему вслед Венеция, обретя наконец голос. Иссиня-черная тафта, едва прикрывавшая грудь, бурно вздымалась от гнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106